надо, - ответил тот, - не надо рассказывать мне о Кире. У меня есть другие дети, я их люблю, а Кира для меня давно умерла.
- Но ты и нашу дочь любил! - закричала Ева в трубку. - Как это можно — любить и перестать?
- Как видишь, - сказал Марк.
Наверное, пожал плечами, а может, он в тот момент курил и выпустил колечко дыма к потолку, или сидел за компьютером и только что, произнося эти слова, подстрелил главного виртуального злодея или прошел в игре на новый уровень. Ева не знала, да оно и к лучшему.
Статья о целительной силе кошек попалась ей на глаза случайно. Кто-то оставил в автобусе журнал, открытый на развороте. Ева поморщилась. Не то чтобы она не любила мурлык, но каждый раз при виде усатой мордочки в ней оживали воспоминания: Беляшик, играющий с листиком, белое окровавленное тельце, слезы Киры. И то самое ощущение непоправимого, которое она всеми силами пыталась забыть. А потом в голове точно включили свет. История обрела завершенность. Призрачная вина и такой же призрачный шанс на спасение встретились, чтобы сотворить не виданную прежде гармонию. Ева не доехала до дома, а сошла на две остановки раньше, чтобы заглянуть в зоомагазин и купить упаковку кошачьего корма. В тот же вечер она отправилась на поиски... по вонючим переулкам, по городским трущобам, где среди мусора ютятся отверженные — четверолапые или трехлапые, безхвостые и одноухие, когда-то любимые домашние питомцы или рожденные в подвалах бродяжки. Всех уровняли осенний холод, ветер и дождь.
- Не бойся... Клео... Все будет хорошо. Я не обману тебя, - непослушными губами шептала Ева и знала, что не обманет, потому что обещания, данные кошкам, слышит Бог.
Клеопатра доверчиво свернулась в клубок у нее на руках — мягкая и расслабленная, как пуховой коврик, но ее волшебные глаза лучились спокойной мудростью.
- Ты только поговори с ней, как ты умеешь, без слов... Как со мной вчера говорила... и попроси ее вернуться. Кирочка услышит тебя. Меня не хочет слушать или не может... а тебя услышит.
Ее речь сбивалась на горестное бормотание, но тем и хорош разговор с животным, что тому все равно. Для меньших наших братьев — да какие братья... попутчики... для наших маленьких попутчиков приятной музыкой звучит человеческий голос. А что до смысла — он в руке, нежно гладящей шкурку, в полной миске и теплой подстилке. В благодарность они дарят нам свою любовь, которая сама по себе есть высшее колдовство. Она не принуждает и не требует, но не услышать ее нельзя. Даже глухие откликаются на зов любви — если глухи не сердцем. Так что, Ева в какой-то степени была права. Наши маленькие попутчики — сплошь и рядом добрые чародеи.
Пронести кошку в отделение детской онкологии — целое приключение, почти столь же рискованное, как протащить бомбу в самолет. Клео безропотно дала упаковать себя в большую сумку и даже не мяукнула, пока взволнованная Ева бежала по больничному коридору.
Кира лежала на спине, похожая на ископаемый древесный ствол, вытянув бессильные руки вдоль тела. От левого запястья змеилась прозрачная трубка капельницы. На восковом лице маской застыло безразличие. Последние дни девочка совсем не разговаривала и почти не шевелилась. Ева не знала, слышит ли ее дочь, но подошла и заговорила с ней.
- Здравствуй, Кирочка. Посмотри, кого я тебе принесла.
Так она сказала, как будто несчастная и в самом деле могла посмотреть, и, достав из сумки кошку, положила ее Кире на грудь.
Невесомая, поднялась рука и потянулась к зверьку, заплутали в длинной шерсти непослушные пальцы.
- Беляшик, - прошептала девочка, - это ты?
«Нет», - хотела возразить Ева, но осеклась.
- Да, это Беляшик.
Едва лишь войдя в палату, она почувствовала, каким тяжелым сделался воздух. Словно кроме них двоих в комнате присутствовал кто-то третий, но только сейчас она вдруг осознала, кто это был, узнала его по запаху, по едва ощутимым флюидам умиротворенности. У изголовья Киры — как некогда у постели ее умирающей бабушки — сидел ангел смерти, крылатый Танатос, и Ева поняла, что точка невозврата пройдена.
Словно в тумане она различала цветовые пятна — песочную желтизну занавески, белый сугробик поверх серого одеяла и зеленоватую стену. А когда смигнула слезную муть, увидела, что глаза девочки открыты.
Впервые за десять лет.
- Беляшик, - шептала Кира, - я знала, что ты жив. Какой ты вырос большой... Настоящий взрослый кот.
Клео тихонько мурчала.
Взгляд девочки блуждал по палате.
- Красиво, - шепнула она.
- Что красиво?
- Наверху...
Ева подняла голову и вгляделась в дрожащий темный контур на потолке.
- Это всего лишь ветка с листьями. Тень от ветки.
- Что там, за окном?
- Больничный сад. Сейчас ноябрь, и он почти облетел. Ты помнишь осень, Кира?
- Мокро, лужи.
- А красные листья? Желтую траву?
- Смутно.
Девочка напряглась, пытаясь сесть на кровати, но, побледнев от слабости, уронила голову на подушку.
- Мама, открой окно, я хочу видеть.
Ева смотрела на дочь, не понимая, а потом догадалась.
Она встала и открыла фрамугу, впуская в палату промозглый холод. И в откинутом стекле, как в большом наклонном зеркале, Кира увидела огромный и прекрасный мир, который много лет отвергала: черные деревья в золотых каплях поздней листвы, и пегую землю, и полное облаков небо.
- Не хочу умирать, - шелестела она, как эти листья, как дождевые струи по карнизу, как ветер в голых вершинах. - Как много красоты вокруг. Я была такая глупая...
Кира шептала и молила незримого ангела смерти, она жаждала видеть и жить, но ее душа, как маленькая девочка, уже покинула дом и шла по темному лесу — все дальше и дальше уходила она, и белая кошка не смогла ее догнать.
