Евгений Петрович довольно бесцеремонно прикрыл старушечий рот своей пухлой ладошкой и по слогам проговорил, громко и четко.
— Самое сокровенное желание. Вы меня слышите, Александра Павловна? Самое…
Старуха вырвалась и, облизав ярко-накрашенные губки, выдала, негромко и безнадежно.
— Ну уж если совсем начистоту, то я молодой человек, к примеру хотела бы посетить кладбище Sainte-Genevieve-des-Bois. Там покоится моя мать. А здесь, в России, я совсем одна. Сирота можно сказать.
Старуха вновь впала в оцепенение, но уже ученый председатель московского филиала ООО, события не торопил, с помощью не лез, а посматривая на княгиню, думал о чем-то своем, изредка пробегаясь пальцами по калькулятору.
Александра задышала, и вяло махнула рукой.
— Да что толку говорить? Каждый день последним стать может. Одно плохо, землю на кладбище прикупить не удосужилась. А сейчас, кто его знает, куда закопают? Одна я. Совсем одна…
Старуха приподнялась и, передавая секретарше, пустую чашку из-под кофе, бросила устало.
— Ладно господа и дамы, все пустое… Я уже не девочка дорогие мои, что бы в мечтаньях часы проводить. Пойду я, пожалуй.
***
— А не хотите ли, дорогая вы наша княгиня Александра Павловна, побродить по Парижу, посетить кладбище Sainte-Genevieve-des-Bois, преклонить колени перед могилой матушки своей и вообще вдохнуть запах Франции, так сказать перед смертью?
А мы вам номер-люкс в хорошей гостинице оплатим, дадим вам с собой на расходы триста, да что я мелочусь, пятьсот евро и самое главное: жить вы будете до тех пор, пока последний, так сказать грош не разменяете.
Хотите за день потратьте, хотите за полгода. Наши старики на сто евро месяц запросто прожить могут. А еще…
—… Да вы голубчик, не убить ли меня решили?!
Перебила его старуха и вновь вернулась в удобное кресло.
— Уж, не из-за квартиры ли? Так грех-то, какой, Евгений Петрович, большой грех, смертный.
— Да какой там грех?
В удивленье уставился нее Усталый.
— Вы старенькая. И наверняка не очень здоровая. Ну что вас здесь держит? Квартира? Да с собой вы ее все равно не унесете, ведь, правда? Тем более, что наследников у вас нет. А там Париж, Лувр, башня, как бишь ее, ну да, Эйфелева. Могила матери, наконец. Вас, кстати, рядом с ней и похоронить могут. И очень даже запросто. Фамилия одна, тем более княжеская. Ну, а вы нам, за все это, ордер и дарственную. Мне кажется справедливо?
В комнате повисла вязкая тишина, и лишь секретарша Наташка, сидя на подоконнике, излишне старательно зашуршала какими-то бумагами.
— …И кто меня убивать будет? Она что ли? Я баб не люблю…— Княгиня полезла в ридикюль за папиросами.
— Да что вы, дрожащая Александра Павловна, какие бабы?
Усталый даже рассмеялся, дробно и мелко.
— Есть у нас для этой цели молодой человек. Сереженькой кличут. Да я вам сейчас его и представлю…
Из соседней комнаты, словно случайно вышел молодой, смазливый мужик, высокий и накаченный. Щелкнув каблуками, он остановился возле кресла, где восседала Александра, и застыл, словно профессиональный мим.
Старуха промычала нечто одобрительное, поднялась, и, обойдя вокруг Сережи несколько раз, согласно кивнула головой…
— Ну, хорошо.
Но только чтобы не больно. И что бы без обмана, как только деньги кончатся. Ни днем раньше.
— Да что вы такое говорите?!
Евгений Петрович даже обиделся.
— Мы на рынке уже около десяти лет, и еще ни разу и никого не обманывали. В принципе можно и расписку подмахнуть, только стоит ли? Куда вы с этой расписочкой с того-то свету? Да и к кому?..
Все рассмеялись, и даже Сережа, а старуха, кивнув на прощанье, поговорила.
— Вы ребята, к понедельнику все приготовьте: билеты, гостиницу, деньги, визу. И в понедельник (люблю черт возьми дела начинать в понедельник), естественно до аэропорта меня довезите. Сами. Я как-то такси не очень жалую… Ну, а там, в Шереметьево, в зеленой зоне, я вам передам и ордер, и дарственную. Договорились?
Княгиня поднялась с кресла, бросила в пепельницу так и не зажженную папиросу, и направилась к двери.
— До свидания, мои родные. До свидания!
Старуха ушла, но что-то нехорошо было на душе у Усталого.
То ли в воздухе грозой попахивало, то ли уж слишком много знала эта больная на голову старуха.
Шереметьево. Виза. Зеленая зона.…И зачем у нее так, кстати, оказался ордер на квартиру?
Евгений Петрович потер устало крупный лоб, но тут взгляд его упал на распахнутую Наташину кофточку, на ее чистые ключицы и его мрачные мысли растворились.
***
…Цок-цок-цок… По ступенькам флигеля простучали легкие каблучки Наташи, и вот уже она влетела в комнату, нарядная и радостная.
— И что, Евгений Петрович, когда мы будем делить наши деньги?
Девушка пробежала через всю комнату, к своему заветному креслу, по дороге не забыв чмокнуть шефа в нос.
— Какие к херам собачьим деньги, дура?
Он бросил на секретаршу презрительный взгляд и рывком, словно от удавки, избавился от своего галстука. Лицо Евгения Петровича пошло пятнами, красными на белом…
— Эта Александра… Эта Абамелик-Лазарева, та еще штучка…
Княгиня тоже мне, блядь старая!
Председатель московского филиала ООО «Le baiser de l’ange» Евгений Петрович Усталый, бросил на колени девушки фотографию старухи, с надписью крупными красными буквами поперек груди.
«Разыскивается особо опасная преступница. При себе может иметь документы на имя гр. Амелик-Лазаревой, Георгадзе, Лукошко, Рабинович. Особые приметы: на левой груди профиль Сталина, на правой груди профиль Хрущева. На правой ягодице, голубая роза, на левой — голова кошки с надписью под ней: Кто обидел тебя?
Владеет русским, украинским, бурятским языками. Иногда вставляет в разговор французские словосочетания».
— Я эту бумажонку в Бибирево, у отделения милиции сорвал. Эта старуха, как оказалось, в прошлом известная на всю Россию хипесница! Аферюга, пробы ставить негде. Четыре ходки и три побега. Шлеп нога ее погоняло. Всегда в одиночку работает, ни тебе корешей, ни подруг. На малинах и блатхатах не появляется. Пойди, вычисли её.…
Вот ты, Наташа, как там тебя, Смирнова, смогла бы в Москве без прописки более тридцати лет прожить? Херушки.
А она смогла. При Брежневе ее вместе с другими проститутками за сто первый километр выселили, дабы так сказать не портила картинку образцового олимпийского города. Квартиры лишили, прописки. Одним словом все как полагается. А она вынырнула. По благородным семействам пошла, в качестве гувернантки, якобы со знанием французского. Шалава страшная.
Евгений Петрович остановился перед Наташей, вглядываясь в ее лицо, ее дрожащие губы и поморщившись брезгливо, снова забегал по комнате.
—…И как все четко подгадала, сука?
Понедельник — вечер... Ни одна уважающая себя контора не работает. Пойди, проверь эти бумаги.
Он схватил со стола мятый, надорванный конверт, потряс им зачем-то перед самым носом у Наташи, но, так и не дав ей бумаги, вернулся к столу.
— …Еще этот придурок, Сережа звонит из Парижа. Ночь, полночь!
Евгений Петрович зажал нос и загундосил, видимо передразнивая этого самого придурка из Парижа.
[justify]— …Что делать? Старушка в L’hôtel «De saule» не вернулась?! Ах, ах.…Быть может позвонить в полицию? Пусть разыщут бедную русскую
