«Не ослеплен я музою моей…» Е. А. Баратынский
- Думай, думай, - смачные хлопки по моему затылку разнеслись эхом по комнате: «Почему ты такая тупая?»
Разозлившись, я развернулась и посмотрела на нее: «Слушай, чё тебе от меня надо?».
- Мне? Мне ничего! Это тебе надо! Это же ты у нас возомнила себя великой Тэффи, это тебе же мерещатся мировая слава и лавры Нобелевской премии по литературе! Так, давай, старайся! А то, сидит-пыхтит, третий час двух людей во Вселенной свести не может!
- Хорошо, - с вызовом ответила я: «Мне лавры нужны, а ты-то чё так надрываешься?».
- Работа у меня такая, - и она, плюхнувшись в мягкое кресло, что тут же поглотило ее тщедушное тельце, эпично закинула ногу на ногу: «Муза – я! И мой долг – тебе помогать! Чёрт бы побрал это призвание!». И она смачно смахнула пепел папироски на мой ковер.
- Чё-то, ты на музу несильно похожа, - съехидничала я.
- Какая писака, такая и муза! – Стремительно парировала эта тощая дамочка, мотнув редкой шевелюрой рыжеватых волос: «А ты всерьез представляла меня нежной особью, порхающей в белой дымке с лирой в руках?». И она с интересом уставилась на меня.
- Ну, да, - протянула я неуверенно: «А лира это что?».
- Ё-мое! – Воскликнула она: «С кем приходится работать??!! Элементарных вещей не знают! Значит так, для тебя лира – это арфа, просто маленькая!».
- А почему маленькая? – плеснулось мое любопытство.
- Болела много!! – Откровенно веселилась муза, продолжая удобрять мой ковер пеплом: «Так, и на чем мы остановились?».
Я повернулась к монитору своего многострадального компьютера, замученного орфографией, и прочитала вслух последнее предложение: «И он поскакал к ней».
- Да, что ж это такое! – Муза, нервно выскочив из уютных объятий синего плюша и отправив отточенным щелчком пальца окурок в дальний угол, заметалась по комнате: «У тебя словарный запас питекантропа! По-ска-кал!! А ведь можно же написать – помчался, устремился, понесся! А у нее – поскакал! Скачут на деревянной лошадке, а у тебя мужик к любимой женщине торопится!! Переделывай давай, Ожегова на тебя не хватает!».
- Кого? – тупанув, переспросила я.
- Детка, ты как вообще школу закончила?? – Ее голос прямо сочился ядовитостью.
- На одни четверки! – с вызовом ответила я, вновь отвлекшись от монитора.
- Оно и видно! – И моя носительница вдохновения, устало махнув рукой, вновь погрузилась в облачность кресла: «У тебя кругозор, как у тестов ЕГЭ, дальше третий строки только пробелы». И, романтично закатив глаза в воспоминания, она продолжила: «То ли дело были времена! С такими людьми приходилось работать! Такие шедевры из-под пера выпускать! А тут… писулька зашкварная. Да, верно говорят, каждый глист мечтает стать анакондой».
- Слушай, кончай хамить! – Закипела я возмущением: «Не нравлюсь – проваливай! Сама справлюсь! А то пристала: «Не так летаешь, не так свистишь!». Летаю, как умею, свищу, как получается!!».
- Ладно, ладно, не пыли, ишь, аж вся мурашками пошла, - произнесла муза дружелюбно: «Уйти я не могу, пока из тебя не слеплю что-нибудь удобоваримое, так что терпи!».
- Ну, так и не груби! А то ведешь себя, как третьесортная гопница! – Всё еще кипела я возмущением.
- О, как!! Какие мы слова знаем!! Значит не всё еще потеряно!! – И муза довольно хлопнула себя по острой коленке: «А за манеры не взыщи, это так, мелкое наследство от Эдички Лимонова осталось. Вот человек был! Одними глаголами мог обоссать подворотню!».
- Может «описать»? – блеснула я эрудицией.
- И это тоже, - и муза небрежно отмахнулась рукой: «Но тебе до него еще ехать и ехать, и ишаками, и трамваями. Ладно, что у нас там дальше? Где он у тебя там скачет?».
И я вновь развернулась к монитору. Но пальцы, зависнув над буквами, начертанными черным по белому, тупо отказывались творить. А на просторах моих извилин пронесся ветер, оставив после себя только сомнения, кои и прозвучали вслух.
- А если из меня ничего не получится?? – И мой голос зазвенел паникой: «А если всё это не мое?? Может я сама себе напридумывала, что могу писать, а на самом деле…».
- Стоп, стоп, стоп, - и муза, вылетев пулей из кресла и замахав руками, словно лебедь в истерике крыльями, быстро затараторила: «Я никогда не ошибаюсь!! Таких монстров вырастила, не чета тебе будут! И ты засверкаешь! Только стараться нужно, понимаешь стараться!!».
- Да, стараюсь я, стараюсь, но… - и тут предательски зазвенели слезы, прорываясь наружу: «Да, не выходит ничего путного! Ерунда какая-то…».
- Господи! - И муза обняла меня с материнской любовью, прижав к впалой груди: «Деточка моя, не плачь, всё нормально. А то, что, я, старуха, кричу на тебя, так это не со зла, а во имя блага для тебя. А так, ты молодец! И искра божья в тебе есть, и буковки в нужные места ставить умеешь, только ты пойми, писательство – это же не бананы на гамаке жевать, это труд. И труд тяжелый! Тут как у балерин, чтоб по сцене легко скакать, нужно у станка отстоять хлеще сталевара. И люди к славе и признанию идут не только по ровной дорожке, тут и слезы, тут и боль, и бессонные ночи, и сомнения. Сколько народу на этом полегло, и какого народа! Дрогнули, не выдержали - кто спился, кто с ума сошел. А ты, девочка моя, сильная, ты справишься! Ты мне веришь?». И она, повернув мое лицо к себе, пристально посмотрела мне в глаза.
- Верю, - ответила я, все еще всхлипывая: «А может… а может… А давай ему ногу сломаем? А она пусть мучится, метается, ждет, а потом искать пойдет, а то чё сидит просто так, а?».
- Молодца! Отличный поворот! – И муза, закурив очередную папироску и выпустив облачко в виде белого коня, добавила: «И голову за одно пробьем, чтоб память потерял. Добавим жару в эту пару, а то малахолые они какие-то у тебя».
- А давай! – и мои пальцы уверенно застучали по клавиатуре.
