Миновав арку «Лужников», обнаружил, что народ после матча разошелся, прожекторы погасли, по радиальной дорожке ползла желтая уборочная машина, дворники растеклись по аллеям, в скупом свете фонарей бродили тени бичей в поисках съестного. Патрульные наряды разъехалась-разошлись.Ускакала конная милиция.
Стук сердца мерно отдавал под лопаткой и в висках. Я нацелился на лавку под фонарем - перевести дух.
- Вон он!.. – луч света остро прорезал сумерки.
- Братва, айда сюда!.. Здесь он, спиданутый!
Топот ног, улюлюканье, свист.
Я рванул с низкого старта. Свернул на боковую аллею - туда, где кустарники выше и гуще. Углубившись в спасительную темноту, захрипел, закашлялся. Боль резала грудь. Легкие, отвыкшие от нагрузки, саднили. Я опустился на колени – меня вырвало. Судя по горечи во рту – желчью.
Я обернулся и задохнулся от яркого света и торжествующего ора. Низко забрехала собака.
- Сюда, ребя!.. Тута олень!
Следом - рев газующего мотоцикла и десятка глоток:
- Смерть СПИДу! «Спартак» – чемпион!
После извержения желчи бежалось легче. Теперь я лучше видел тропку меж кустами, не сразу догнав, что ее освещает фара нагоняющего мотоцикла. В последний момент, когда крага байкера с треском рванула мою куртку я, как битый заяц, прыгнул в сторону. Упал, вскочил, в три прыжка проскочил освещенную площадку с бюстами известных спортсменов, и ринулся в темноту.
Не тормозя, миновал футбольные ворота с поникшей сеткой, очутившись на малом учебном поле. Но не успел сделать проход по флангу, как был сбит ударом мощных лап. Мотоциклетный грохот не мог заглушить лай - низкий, сдержанный, большой собаки. В луче света блеснули налитые кровью зрачки и жемчужная струйка слюны, свисающая с клыков. Бойцовый пес рвался с поводка.
- Взять его! Фас!
Из-за притока адреналина я не почувствовал укуса большого пса. Лишь ощутил опустошающую слабость.
- Рядом, Буч! Рядом!
Рычащего и хрипящего пса еле оттащили. Штанина потяжелела и липла к телу
В изнеможении опустился на твердое земляное покрытие учебного поля. Надо меньше курить, пришла в голову идиотская мысль. Поздно пить боржом, когда твою печень вот-вот разорвут в клочья, отобьют как стейк.
Я встал в узком желтом луче с поднятыми руками. В паре метров от меня ярилась на поводке собака, упреждая малейшие мои телодвижения. Морда тупая и плоская, как у хозяина.
Преследователи сбились в кучу в нерешительности. Дыхание дюжины глоток было прерывистым.
- Че гачу мочишь, ссыкло, фраер! – тонко, с блатным подвывом, подскочил ненавистный шкет, снова пущенный вперед для затравки. Я с наслаждением пнул пацанчика – тот с воем отвалился.
- Ах, он, сучара, ребенка бить?!
Я рефлекторно ткнул кулаком в налетевшую тень. Крик был удивленный.
- Порвать чумового!
- Атас, братва, у него кровь заразная!
- Убей! Убей спидомера!
- Смерть СПИДу!
«Не дать сбить с ног!» - крутилась в голове мантра уличных драк.
Лица загонщикков в луче света были нечеловеческими.
Я рванул туда, где еще не сомкнулось кольцо гонителей.
И поразился, что не могу сделать ни шагу. Не мог поднять руки для защиты от сыпящихся ударов. Спеленатый, беспомощный, молча, кулем повалился на землю. И только лежа догадался, что на меня набросили сети от ворот.
Вспышки боли слились в единое тягучее пламя, оно жгло изнутри. Боль была такой, что я даже не кричал – мычал, барахтаясь в сетке, как загнанный зверь, под торжествующий хохот, рев мотора и лай. Была непреходящая мука - захотелось умереть. Сразу, без боли.
Кажется, меня пинали... Крикнул и потерял сознание.
Новый разряд боли вернул сознание. Я попытался встать – и не сумел. Воздух вокруг был красным.
И вдруг - оглушительная тишина. Тарахтенье мотоцикла оборвалось – темноту разъял истошный визг собаки. Кто-то, возможно, охрана включила прожектор. В луч света вторглись знакомый голос, знакомая ругань.
- Пидары московские!.. Ща мочить буду! Того самое, бл!.. По одному. Яйца на уши!..
У ног пришельца билась в судорогах большая псина, елозила лапами по земле, держа короткий хвост палкой. Псина силилась опереться на передние лапы – они надломились. Морда сплющилась, вся в кровавых соплях и пузырях. Харя, старый браконьер, знал, куда бить узким охотничьим ножом.
Но откуда тут взялся Харя? Он стоял в луче мотоциклетной фары, страшный, с распяленным беззубым ртом, размахивая окровавленным ножом.
На него двинулся бритоголовый амбал с татуированной свастикой на шее. Харя кинулся противнику в ноги и с размаху воткнул нож в кроссовку. Амбал с поросячьим визгом рухнул рядом с агонизирующей собакой. Теперь они сучили ножками на пару.
Ринат словно сошел с ума. Белки глаз были белыми. Обдавая всех чесночной вонью, он врезался в толпу, размахивая рукой. Нападавшие шарахнулись. Стальной отблеск охотничьего ножа расставил присутствующих по местам: кто есть жертва, а кто охотник. Охотник пнул амбала в голову – тот притих.
- Буч, фас!.. Взять!
С громким лаем метнулась тень - Харя воткнул лезвие в горло псины на лету. Она рухнула молча: визжать и лаять было уже нечем. Что-то зашипело у самой земли, словно шилом проткнули футбольный мяч.
Хозяин собаки захныкал, как ребенок.
- Буч, Буч, проснись…- встал на колени перед издохшим экземпляром бойцовой породы.
Тем же ножом Ринат разрезал сети, в которых я бился, что муха в паутине.
- Борька… Борман! Живой? – меня обдали родным чесночным запахом. Приятнее аромата я не слышал.
Хлопок по щеке - как ласка.
Ряды фанатов колыхнулись.
- Атас, пацаны, кажись, я его с солнцевскими видал… - протянул кто-то.
- Че ты там моросишь? – не повернув головы, процедил Харя.
- Линяем!..
Взревел мотоцикл. Двое взяли амбала под мышки и поволокли.
Погас свет. Из темноты доносились удаляющие шаги. Рев мотора истончился и превратился в комариный писк.
Стало тихо.
Лишь безутешный владелец собаки плакал над остывающим трупом питомца.
- Бутч, Бу-утч…
- Боря, босс… встать можешь? – похлопал меня по щеке Ринат.
С помощью друга поднялся и – испугался. Я ничего не видел вокруг. Во рту было солоновато-сладко. Колени дрожали. Намокшая штанина холодила лодыжку. Глаза застила тьма. Секундой позже понял, что это кровь залила лицо.
- Ринат, проверь, бабки целы?
Ринат обшарил карманы.
- На месте, босс!
- Бери тачку, двойную таксу, не жмись…- с болью вытолкнул из груди.
В полумраке где-то рядом тихо подвывали. Я оперся на плечо товарища. В сторонке оказалась еще одна жертва стремительного налета Хари. На линии штрафной площадки полулежа завывал пацан в стиле тирольского йодля.
- Рука, йо-ой-йёо… Рука, моя рука… - выводил рулады, обнимая себя правой рукой.
- Дрочить-то сможешь? – Ринат успокаивающе пхнул плаксу в плечо.
Протащив ногу, я приблизился к месту футбольного фола, склонился над пострадавшим. Он испуганно вскинул здоровую руку:
- Скажи, друг… не бойся, бить не будем… Кто сказал тебе, что я того… что я этот… спидозный… Спидонос, ну? - последние слова дались мне с трудом.
- Мужик один… - вышептал разбитыми губами раненый. – Из киоска «Овощи-фрукты»… ходит в пивнушку…
Ринат сорвал с пацана красный шарф со спартаковским ромбиком, второй, забытый шпаной, подобрал с земли, наскоро обмотал мои кровоточащие голову и ногу.
Проходя мимо горюющего хозяина Бутча, Харя обронил:
- Эт самое. Не плачь, пацанчик. Собаки бывают токо охотничьи, остальное – мусор.
- Сволочь ты… - обернул залитое слезами лицо фанат.
Ринат и тут утешил, выдав философскую сентенцию:
- Как ни ссы, как ни тряси, последняя капля в трусы.
Пленка 20d. Бассаров. Точка возврата
Спустя две недели, опираясь о трость, я ковылял по парковке аэропорта Домодедово, не обходя мелкие лужицы. С другого боку меня поддерживал Ринат, зажав в левой руке ручную кладь – мою спортивную сумку. В маслянистых лужах отразились летящий силуэт самолета на свинцовом полотне неба. Невесомая кисея дождя почти не ощущалась, не тревожила гладкую пленку скопившейся у бордюра грязной влаги.
Я натянул бейсболку поглубже, чтобы не напугать девушку за стойкой регистрации рейса Москва – Иркутск. И погляделся в зеркальную поверхность плегсиглассового экрана. Лицо еще сохраняло одутловатость, но первые синяки сошли и теперь подглазье отцветало сиренево-бирюзовым. Глубокий шрам поперек лба чесался, заживал, и не был виден под козырьком.
На всякий случай просительно улыбнулся девушке в синей униформе.
- Счастливого полета, - равнодушно отреагировала девица.
И все-таки к стойке подвалил милиционер, вяло козырнул и попросил снять очки. На фига я их нацепил по совету товарища? Не наигрался в шпионы?
Сержант изучил мой паспорт, затем попросил документ у Рината – видать, рожа моего сопровождающего, несмотря на целостность кожных покровов, тоже не внушала доверия. Бумажки о регистрации иногородних, введенной указом Лужкова, у проверяемых лиц не было. Я заметил розовую полоску червонца, торчащую из паспорта (откуда-то у Рината в последнее время появилась наличка, и много. Он вставил зуб). Милиционер невозмутимо и как-то изящно просунул мелкую взятку под обшлаг шинели и, радостно козырнув, вернул документы.
Я в очередной раз поразился, как быстро освоился дружок в Москве. И только тут догнал: Ринат ориентировался в многолюдном мегаполисе как в тайге. А тайгу, по крайней мере, ближайшие полста гектаров Харя знал назубок. В голову браконьера был встроен навигатор. Все мало-мальски приметные места были подобно пристрелянным артиллерийским реперам. Урочища рек были проспектами, горы и сопки – домами-высотками, ручьи – переулками, тропы - улочками...
Но и в столице Харя успел набраконьерить. Хозяин мастерской Витя уже делал робкие намеки, что, мол, пора и честь знать: к нему приезжают друзья-художники с Камчатки… Хотя причина, скорее всего, была в другом: на беспокойных постояльцев Виктору пожаловались из
