«Великую, кровавую, святую жертву Родине принесли
русские юноши и даже мальчики на всех фронтах,
во всех боях ужасной Гражданской войны»
А.И. Куприн
Поток добровольцев шёл в белые части не только из южных городков и окрестных станиц, но и из центральной России. Самой многочисленной и самой воодушевлённой группой в этом потоке была молодёжь: гимназисты, студенты, кадеты, юнкера, семинаристы. Чтобы попасть в войска, они завышали свой возраст, и как самой страшной беды, какая только может приключиться, боялись, что их не примут в армию.
Отбиравшего новобранцев полковника осаждала стайка мальчишек. У всех на слуху были имена Корнилова, Маркова, Дроздовского. Поэтому и просились к корниловцам, марковцам, дроздовцам. В самые прославленные и самые стойкие полки. Не думали о том, что эти полки принимают на себя весь удар, и соответственно, имеют самые большие потери.
Заслуженный офицер стоял перед сложным выбором. Принять этих детей в полк, значит, обречь многих из них на погибель. Прогнать — тогда они погибнут ещё скорее в каком-нибудь партизанском самопроизвольном отряде или под началом у какого-нибудь авантюриста-прохвоста. Биться они будут в любом случае. Полковник подошёл к самому старшему из подростков, в пиджачке реалиста. Тот предусмотрительно снял кокарду с фуражки и наивно думал, что теперь уже никто не опознает в нём школяра.
— Сколько лет?
— Восемнадцать, Ваше Высокоблагородие! — звонко выпалил реалист. По звонкости голоса и юному задору не составляло сложности определить, что ему, не то что восемнадцати, но и шестнадцати нет.
Полковник скептично-иронично прищурился. Мальчик смешался.
— То есть будет. А сейчас пока семнадцать, — уже не так громко и уверенно отвечал он.
Полковник не менял своего взгляда.
— Я хотел... то есть... мне на самом деле шестнадцать. Я преувеличил, чтобы... — совсем уже неуверенно замямлил реалист.
Несомненно, если нажать сильнее, возраст понизился бы ещё больше.
Мальчик густо покраснел. Казалось, он готов заплакать. Полковник сжалился и не стал далее его мучить.
— Ладно. Поступите в третий батальон. И добро пожаловать в Добровольческую Армию.
— Ко всем относится, — бросил полковник остальным, жадно ловившим каждое его слово.
Восторг был неописуемый. Они обнимали друг друга, поздравляя с зачислением в армию, с тем, что, наконец, попадут на войну.
«Дети», — уже без иронии подумал полковник. Тяжело было у него на душе. Отказаться от пополнения он не мог. Ему нужны были люди, даже такие или особенно такие. Не имел он права игнорировать их священную веру в Россию. Служить в Добровольческой Армии было для них не желанием, а потребностью, заветной мечтой. Отказать им — было бы ещё более страшным деянием, чем повести их в бой.
Учащаяся молодёжь была самой лучшей частью русского народа. Дети были самыми надёжными и преданными Белой Идее людьми. Они безропотно переносили утомительные марши, таскали тяжёлые для них винтовки. В бою не бежали. С упоением, с радостными лицами шли под пули и на штыки. Раненые умирали тихо, не желая тревожить своих командиров.
Офицеры и старые солдаты наспех обучали маленьких добровольцев технике стрельбы, приёмам штыкового боя. Даже на усвоение азов военного дела времени не было. Красные копили силы, и поблажек на юный возраст и неопытность своих противников они не делали. В первых же столкновениях были потери, но были и герои.
Особо отличился тот самый мальчишка, которого «допрашивал» полковник. Не испугавшись (возможно, что именно из-за своей неопытности) рукопашной, кинулся на двух матросов. Одного заколол, другого свалил на землю и добил его прикладом. Матросы частенько снимали и выкидывали штыки. В стрельбе они не нужны, но в ближнем бою это работало против них. Добровольцы же как правило рассчитывали только на штык. Матросы расстреляли патроны по многочисленным удобным мишеням и перезарядить не успели. Не рассчитали свои и недооценили чужие силы. Реалист молнией подскочил к ним и, скорее от страха, чем из ненависти, проткнул одного и раскроил череп другому. Он действовал, повинуясь инстинктам. Убил, чтобы не быть убитым. Однако вскоре вступил в дело разум. Мальчику сделалось дурно. Настолько, что в следующем бою он уже не смог принять участия. Его воображение было потрясено виденным и содеянным. Целый день после этого он ничего не ел и два дня не мог заснуть.
Многие видели эту смелую атаку. Мальчишка-реалист стал героем полка. О нём говорили. Его ставили в пример. Хотя сам он готов был провалиться сквозь землю от стыда и не находил себе места. Упуская двух сражённых врагов, вспоминал лишь свою «непозволительную для солдата» реакцию.
Придя в себя, юный герой подошёл к своему командиру.
— Господин полковник, Ваше Высокоблагородие... Я... виноват. Честью клянусь, что такое больше не повторится. Я исправлюсь.
Полковник строго посмотрел на него.
Мальчик ещё крепче прижал руки по швам и ещё выше вытянул подбородок.
Полковник придал лицу официальное выражение.
— Доброволец Петров, за проявленную в бою храбрость, мужество и... самообладание я подал рапорт на ваше производство в унтер-офицеры. Погоны получите у каптенармуса. Носите их с честью.
— Ваше... Господин полковник. Клянусь оправдать ваше доверие, — пообещал юноша, снова покраснев — в этот раз уже от обуревавших его радости и гордости.
— Скоро нам опять наступать. Надеюсь, увидеть вас к тому времени уже с новыми погонами.
— Я сейчас... Я быстро, — мальчуган понёсся со всех ног, даже забыв отдать честь.
Буквально через пару минут он вернулся, держа в руках свои новые знаки отличия. Кусочки грубой матерчатой ткани он нёс бережно, словно величайшую драгоценность. Со всех сторон его обступили соратники-одногодки. Они с нескрываемым восхищением и плохо скрытой завистью трогали погоны, примеряли их себе. Шутили о чём-то и смеялись.
У полковника же от этой умилительной картины защемило в сердце. «Господи, дай мне сил и ума, чтобы сберечь их», — глядя на своих солдат, молил опытный офицер, ветеран двух войн.
