В этом виде мгновенное прозрение и вошло в оборот.
Рене Декарт по прошествии многих веков так же склонился к тому, что отчетливое знание можно получить и благодаря интуиции, которая дает знание, как он считал, более достоверное, чем дедукция: «Под интуицией я разумею не веру в шаткое свидетельство чувств и не обманчивое суждение беспорядочного воображения, но понятие ясного и внимательного ума, настолько простое и отчетливое, что оно не оставляет никакого сомнения в том, что мы мыслим, или, что одно и то же, прочное понятие ясного и внимательного ума, порождаемое лишь естественным светом разума и благодаря своей простоте более достоверное, чем сама дедукция...» [4, с. 86].
Эти соображения Декарта базировались на том, что истинность аксиом математики невозможно обосновать опытным или логическим путем в силу соответственно относительности опыта и отсутствия более общих оснований для аксиом.
Однако не все были согласны с этими, вроде бы, убедительными доводами в отношении сущности интуиции, которых придерживался Декарт.
Тот факт, что процесс интуиции включает в себя, кроме памяти поколений, еще и поступление текущей информации от органов чувств, довольно четко отметил Людвиг Фейербах: «…безоговорочно несомненное, ясное, как солнце… только чувственное [5, с. 134-204].
Однако этим утверждением он одновременно отверг интеллектуальную составляющую интуиции, заключающуюся, как это показал, по сути, еще Платон, в совокупности «врожденной» информации.
Кант попытался связать с помощью интуиции эмпирическое и «чистое» знание, поскольку человеческое познание вообще и интуитивное познание, в частности, ограничены сферой явлений, которые предоставляют нам ощущения: «…наш рассудок может только мыслить, а созерцания он должен получать из чувств» [6, с. 662].
Иначе говоря, Кант полагал, что разум без опоры на ощущения не способен проникнуть в сущность явлений, которые так и останутся «вещью в себе».
Правда, тут следует заметить, что рамки ощущений, в сущности, заключают после их обработки в соответствующих центрах интеллекта всю память, точнее, базу данных, за всё время существования и развития живых существ, которой обладает каждый человек и в которую он способен проникнуть как раз с помощью интуиции, объединив тем самым эти накопленные в виде информационных баз данных ощущения и инстинкты, а также личный и социальный опыт с собственными текущими соображениями, через цель, произведя в процессе творческой интуиции соответствующую фильтрацию представляющихся перед ним данных.
Хотя Кант прав в том отношении, что, говоря современным языком, без поступающей информации рассудок бессилен, он не выявил происхождение интуиции и ее механизм, позволяющий на определенном уровне познания вскрыть «вещь в себе», например, на уровне изобретенных микроскопа или телескопа наблюдать и изучать соответственно микро- и макромиры, а также, например, сгруппировав предварительно определенные экспериментальные и расчетные данные, как это сделал А. Эйнштейн, вместо законов Ньютона предложить общую теорию относительности.
Э. Гуссерль полагал, что интуиция есть «усмотрение» сущности, которая неизменна и находится вне вещей, их свойств и законов, соглашаясь с Кантом в том, что процесс интуиции непостижим [7, с. 52-53].
Подобный иррациональный подход к интуиции довольно тривиален, ничего не объясняет, а «усмотрение» неизменности сущности противоречит тому, что в процессе познания человек только и занимается тем, что открывает сначала одни сущности, затем он переходит к более глубоким сущностям, находя на каждом уровне познания в них истину, которую он проверяет на практике и использует для своих целей.
А. Бергсон придал интуиции значение фактора, сродни инстинкту, находящемуся «внутри жизни», в отличие от разума, идущего, как он полагал, в противоположном направлении: «Есть вещи, которые способен искать только интеллект, но он сам никогда не найдет их. Их мог бы найти только инстинкт, но он никогда не будет их искать» [8, с. 136].
То есть Бергсон полагает, что только интуиция как инстинкт способна познать вещи изнутри, поскольку она свободна от «разлагающей силы разума», представляя собой спонтанный порыв творческой личности в форме «чистых» интуитивных прозрений [9].
Бергсон в своих радикальных воззрениях на интуицию, упускает сразу две ее составляющие, без которых творческой интуиции быть не может, а именно: постановку отнюдь не спонтанной цели исследования, и длительную подготовку к нему, без которых любые «спонтанные» порывы могут завести только в тупик, что и происходит с подавляющим большинством, так называемых креативных личностей, особенно рельефно проявляющиеся в научной и литературной графомании.
Само по себе это утверждение Бергсона о том, что интуиция как инстинкт способна познать вещи изнутри, подобно флюсу ввиду своей односторонности, но доля смысла в нем содержится, поскольку неочевидное знание приобретается именно в процессе интуиции, но без разумной и длительной подготовки к предполагаемому озарению, оно превращается в мешанину непонятных символов, в которой невозможно разобраться и выделить необходимое в соответствии с поставленной целью.
По мнению З. Фрейда, творческая деятельность есть продукт бессознательных желаний человека. Если социальная жизнь подавляет эти инстинктивные стремления человека, то творчество, наоборот, раскрепощает их, предоставляя возможность обращаться к новому в необычных образах и символах. Подобные переживания, как считает Фрейд, ощущаются только на уровне настроений и смутных желаний, который надо уловить, создавая тем самым некий воображаемый мир, в котором бессознательные желания, обычно подавленные законом и моралью можно реализовать. Наиболее склонны к такого рода деятельности невротические личности: «Художник – это человек, способный преодолеть автоматизм бездумного существования, почувствовать острее и ранее других болезни, эмоциональные конфликты времени» [10, с. 156].
Только творческая деятельность способна вырвать человека из грубой реальности, но к ней способны не все, хотя для самореализации может оказаться полезной и трудовая деятельность, но, однако, она не всегда доставляет удовольствие: «Программа стать счастливым, к которой нас принуждает принцип удовольствия, неисполнима, и всё ж» [11].
Фрейд перевел общую проблему интуиции в сферу творческой деятельности, хотя на самом деле она намного шире, поскольку каждый человек, являющийся в значительной степени животным, живет большую часть своей жизни в соответствии с выработанными и инстинктивными привычками, то есть довольно автоматически, бессознательно пользуясь ими, но вместе с тем с ней соседствует и его разумная деятельность. Однако находясь перманентно в социуме, он вынужден подчиняться его законам и морали. Именно из этого круга, как полагает Фрейд, человек может вырваться в своем творческом порыве.
На самом деле творческий порыв, или вдохновение – одна из форм интуиции, характерная для людей с автоматическим влечением к этой весьма трудоемкой и чаще всего неблагодарной деятельности. Непрекращающееся влечение к творчеству придает этим людям превалирование в их сознании его животной формы с присущей ей эгоцентризмом. Неизбывная неудовлетворенность имеющимся диктует стремление к превосходству над другими людьми в плане обеспечения наиболее комфортного существования для себя в виде новых форм бытия, в значительной степени разбавленным осознанием того, что эти формы предназначены не для индивидуального пользования, а для восприятия их социумом.
Таких креативных людей довольно много, поскольку к ним относятся не только художники и литераторы, среди которых, тем не менее, большая часть не что иное, как графоманы и мазилы, но и многочисленная когорта изобретателей и часть работников науки и просвещения, склонных к созданию или открытию новых форм бытия и отношений между людьми. Но способности их распределяются неравномерно и продукты их деятельности часто являются весьма посредственными. Однако они не могут отказаться от этой деятельности, поскольку получают не только необыкновенное удовлетворение от нее, но и ощущение превосходства над остальными смертными, и никогда не обретают пресыщения такого рода деятельностью, которая роднит их с божеством, создающим новые миры.
Фрейд также не обозначил содержание и механику творческого порыва, а они имеют определенные отличия от других форм интуиции.
В частности, вход и выход из состояния творческой активности происходит, как правило, произвольно, точнее, независимо от желания «творца», не доставляя ему болезненных ощущений, в отличие, например, от шаманов. Вероятно, это происходит в соответствии со спецификой работы мозга, который способен максимально интенсивно действовать не более четырех часов.
Кроме того, Фрейд не отметил важность планирования будущих творческих порывов.
Действительно, отсутствие четко сформулированной цели не позволяет ни одном порыву проявиться достаточно эффективно. Именно присутствием первоначальной цели отличает любой процесс творческой интуиции от обезьяньей деятельности, которая, конечно, проявляется в использовании обезьяньего интеллекта, но почти всегда погружена в «море» инстинктов и рефлексов, который отлично умеет использовать, в отличие от человека, в силу своего бесцельного, но адаптивного и автоматического существование только в качестве живой составляющей среды, слитой с ней и чувствующий себя в ней, как рыба в воде.
[justify]Поэтому, проникновение человека в подсознание, в состоянии погружения в которое практически постоянно находятся все остальные живые существа, от чего он,
