Церковь святой Катерины действительно оказалась совсем небольшим и скромным зданием. Подойдя ближе, Пьер заметил последствия революции, отразившиеся на ее облике – пара выбитых окон были заделаны досками, а на стенах виднелись следы свежей побелки, вероятно закрывавшей прежние революционные лозунги. Он толкнул черную деревянную дверь и нерешительно вошел внутрь. Людей в церкви почти не было, не считая двух женщин в черных платьях и темных кружевных накидках – пожилой и молодой, тихо стоявших у статуи девы Марии. Они безмолвно обернулись, когда Рейналь прошел мимо них, в чертах их лица просматривалось явное сходство. «Наверное мать и дочь» - подумал Пьер, устало опустившись на длинную деревянную скамью. Он провел ладонью по гладкой черной поверхности и прикрыл глаза, ощущая внутри какое-то странное чувство, которому и сам не мог бы сейчас дать точное определение. Засунув руку в карман, он дотронулся до четок и стал тихо перебирать гладкие прохладные бусины.
«- Вы знаете, как нарисовать Бога, Рейналь?» - в памяти неожиданно всплыл чуть хрипловатый голос Тьерсена и внимательный взгляд его карих глаз, когда он задавал этот вопрос, показавшийся тогда Пьеру странным и нелепым.
Он тряхнул головой, потер рукой лоб и открыл глаза.
Женщины ставили зажженные свечи перед статуей святой. Постояв пару минут и глядя на дрожащие янтарные язычки пламени, они тихо направились к выходу. Рейналь проводил их взглядом, продолжая размышлять над вопросом Тьерсена. Почему-то сейчас он стал для него наиболее важным…
Справа кто-то тихо кашлянул, и Пьер, вздрогнув, резко повернул голову. Рядом с ним на скамье сидел человек в черном одеянии. Рейналь посмотрел на его руки, державшие небольшую Библию в бордовом кожаном переплете, затем - на сутану, аккуратный белый воротничок… затем перевел взгляд еще выше - в лицо, иссеченное сетью морщин. Голубоватые глаза пожилого священника внимательно смотрели на Пьера:
- Что же вас так гнетет, сын мой? – мягко прозвучал его голос.
Пьер неловко пожал плечами, внезапно почувствовав какое-то странное смущение.
- Ничего… - буркнул он.
- Впрочем… - начал он, но осекся и замолчал, не зная, как продолжить.
- Вижу по вашему лицу, что вас что-то сильно мучает, - священник слегка дотронулся до его рукава, - ведь вы пришли сюда не просто ради праздного визита. Вас привело что-то важное.
- Боюсь, что я еще не готов к исповеди, - хмуро ответил Рейналь, сжимая в кулаке чётки.
В горле отчего-то пересохло.
- Я мог бы просто выслушать вас, - священник продолжал смотреть ему в глаза.
Рейналь по привычке взъерошил волосы, собираясь с мыслями.
- Знаете… - сказал он после минутной паузы, наконец решившись на откровенность, - полгода назад я должен был погибнуть. Но меня спас тот, кто… - лицо Рейналя на мгновение исказилось, - тот, кого я ненавидел. Тот, кто причинил большую боль и страдание… даже не мне… а моей жене. Но это было раньше, в прошлом. А полгода назад… судьба свела меня с ним… свела нас вместе… и он спас меня, против моей воли… так получилось. Спас меня и погиб сам. А теперь… теперь я не знаю, как быть с этим. Простите, святой отец, я выражаюсь сумбурно, - Пьер хрипло кашлянул, - но все последние дни я думаю… думаю над этим и чувствую себя словно в тупике, из которого не вижу выхода. Не знаю, как мне жить.
- Ваша гордыня мешает вам найти выход, - спокойно ответил священник. – Вы не хотите смириться со спасением из рук того, кого ненавидели, между тем, как на самом деле спас вас Господь… посредством этого человека. Только Бог дает нам жизнь… и только Бог забирает ее. Все в нашей земной жизни вершится по его воле. И если Он оставил вас в живых, значит, ваше время еще не пришло. Вы нужны этому миру. У вас есть близкие? Вы говорили про жену…
- Да, - Пьер кивнул, - у меня есть жена, она ждет ребенка. А нашей дочери шесть лет.
- Вы нужны своим родным, - мягко сказал священник, дотронувшись до рукава Пьера. – Живите ради них. Ради Господа. А не ради гордыни и ненависти. Именно они и приводят нас в тупик.
- Я больше не ненавижу того человека, но… - Пьер опустил голову, чувствуя, как на скулах заиграли желваки, - но и простить до конца его не могу. Хотя, он и говорил, что раскаивается в своем поступке… просил прощения, но… - темные глаза Пьера потемнели еще больше, - Я пока не могу.
- Если этот человек искренне раскаялся, то Бог УЖЕ простил его, - священник улыбнулся, - На небесах более радости об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии. Запомните эти слова, сын мой. И идите с миром. Пусть в вашем сердце будут любовь, прощение и радость.
- Благодарю, святой отец, - отозвался Рейналь, поднимаясь со скамьи.
Священник кивнул ему, перекрестив на прощание.
Через несколько дней Пьер Рейналь вновь вернулся в церковь святой Катерины. Он подошел к длинному деревянному ящичку, где лежали свечи и подумал, что очень давно не делал этого. Когда же это было в последний раз… он потер рукой лоб, вспоминая. Это было давно, очень давно… еще до революции, когда он жил в Лионе. Сейчас ему казалось, что с того времени прошла целая вечность. Он взял три свечи и, подошел к статуе девы Марии, рядом с которой горели янтарные огоньки пламени, поставленные за упокой усопших.
Зажег первую свечу и поставил ее в витиеватый металлический подсвечник, глядя на разгорающейся огонек.
- Упокой твою душу, матушка, - прошептали губы Рейналя.
Вторую свечу он зажег от первой и поставил в подсвечник рядом. Пламя вспыхнуло и разгорелось сильнее, и Пьер подумал, что может быть, Реми, его младший брат, смотрит сейчас на него откуда-то сверху. Смотрит и улыбается.
- Я люблю тебя, Реми, - прошептал Рейналь.
Он вздохнул, зажигая последнюю свечу. Пламя никак не хотело разгораться, но с третьей попытки это наконец получилось. Пьер поставил ее рядом со свечой Реми и с минуту молча смотрел на оранжево-красное пламя.
- Мира и покоя твоей душе, Тьерсен, - тихо проговорил он.
Отвлекли...
Пьер мне становится симпатичен. Он пришёл к прощению заядлого врага, который спас ему жизнь, это непросто.
И что-то стало казаться, что жизнь его круто поменяется.
Но стиль, сюжет великолепны! Спасибо, Ириша!