Клетки

 

Так какая система все-таки надежнее, эффективнее и, в конце концов, жизнеспособнее? Социальная или биологическая? И вообще, корректно ли их сравнивать? Биологическая система мотивирована выживанием целостного организма. Каждая клетка получает столько, сколько необходимо для реализации этой цели, не больше и не меньше. Чем же мотивировать человека, являющегося, по сути, клеткой социальной системы? Как сделать так, чтобы приоритет жизнеспособности системы был сильнее тяги конкретного человека потреблять больше в ущерб себе подобным? Ведь как не раздувайся, одна клетка даже самая жирная и толстая не заменит то огромное количество клеток, которое, собственно, и формирует орган, обеспечивающий жизнедеятельность всего организма. Вопросы есть.

 

Выведенные нами предположения очень легко проверить, стоит только включить свою богатую фантазию. Как оно будет внутри устроено, перенеси мы демократические принципы на любую биологическую систему, например, на человека, только на клеточном уровне? Интересно? Давайте попробуем заглянуть в человеческий организм изнутри. И не в абстрактный, а вполне конкретный семидесятитрехлетний организм Ивана Кузьмича Перепелкина, бурная жизнь которого привела его организм в крайне плачевное состояние.

 

Общее собрание клеток обсуждает сложившуюся катастрофическую ситуацию, уверенно ведущую их хозяина к могиле. Клетки мозга обвинены в некомпетентности, деморализованы и находятся на грани отстранения от руководства жизнедеятельностью организма.

 

Мозг. «Минуточку внимания. Зарегистрировались делегаты от всех органов и частей тела? В первых рядах представители жизненно важных органов – клетки легких, печени, сердца, другие товарищи. Прекрасно. Кворум есть, остальные подтянутся».

 

Аппендицит. «Вот вам и отношение к периферийным малообеспеченным органам. Легкие, печень, а остальные вроде бы и никто. Жизненно неважные получается. Зачем же нас позвали в таком разе?»

 

Мозг. «Уважаемые делегаты мы еще не приступили к работе… Кто-то, так сказать, опережает события...»

Голос из зала. «Это аппендицит воспалился. Вечно чем-то недоволен».

 

Мозг. «Прошу терпения. Мы всем предоставим возможность высказаться, внести свои предложения и замечания. Позвольте в нескольких словах обрисовать  собравшую нас здесь проблему. Что там за шум на галерке и запах неприятный разит…»

 

Голос из зала. «Это делегаты из региона малого таза подтянулись…»

 

Мозг. «Прошу вновь прибывших товарищей размещаться. Хорошо бы проветрить помещение. Итак, на повестке дня один жизненно важный для всех нас вопрос, а именно, как продлить существование нашего хозяина Перепелкина Ивана Кузьмича, а, следовательно, и нашу с вами жизнь. Собственно, из нас он и состоит, как известно. Иван Кузьмич подошел к той тонкой грани, которая отделяет жизнь от смерти. Другими словами, одной ногой он уже в могиле, а вместе с ним, повторюсь, и мы с вами».

 

Сердце. «Я что-то не понимаю. Все эти вопросы в компетенции мозга. Вот пусть он и думает, как и что. У нас своя работа… Мы специалисты узкие».

Аппендицит. «Вот народ-то, а? Стоит вопрос жизни и смерти всех нас, а ему, видите ли, безразлично. Стучит себе, как Бог на душу положит и ни о чем таком не задумывается. А стоило бы. Мы почему до жизни такой дошли, что дальше уже идти некуда? Не знаете? А я объясню. В тоталитарной системе живем, господа. Все за нас мозг решает. Все буквально. Что делать, как размножаться, сколько, кому из кровеносной системы питательных льгот отмерять... Сказал, как отрезал, и все – баста. Доволен ты, нет, выполняй беспрекословно. А теперь все. Пришел этому безобразию конец. Теперь мы все коллегиально решать будем, что, куда и как распределять…»

 

Мозг. «Будете, но не долго. Времени на споры и пререкания не осталось. Следует оперативно искать выход из создавшегося положения».

 

Почки. «Теперь об оперативности говорят.… А где вы раньше были? Правильно аппендицит воспалился, дело говорит. Мы такие же равноправные представители организма, как и все. Не будет нас, не будет вас. А то воняет ему. Хорошо говорить, когда на входе работаешь. Все-таки, качественную пищу принимаешь, вкус оцениваешь. Во рту даже железы пищевкусовые разместили. По блату. А если на выходе стоишь. Тут уж, извините, не до желез. Работаем без белых перчаток».

 

Прямая кишка. «Вот именно, что на выходе. Бывает, такое выводишь, что непонятно из чего оно прежде состояло и всосалось ли с него что полезное».

 

Печень. «Что тут непонятно? Хозяин на пенсию живет - вот и питается тем, что дешевле».

 

Мочевой пузырь. «А пьет что? Чем он дешевую пищу запивает никто не интересовался?»

 

Желудок. «Как тут не интересоваться. Низкопробнейший самогон, одеколон и средство для снятия ржавчины, но с такими градусами, что слизистая дыбом встает. Это сволочное луженое горло пропускает всякую дрянь вовнутрь…»

 

Горло. «Вот и до меня уже добрались. Крайним хотите сделать. Да если хотите знать.… Да если рот не откроется, то я ни одного глотка не сделаю. Тут кто-то вспоминал о пищевкусовых железах…»

 

Рот. «Попрошу без перехода на личности, тем более все присутствующие знают, что я по своей инициативе никогда не открываюсь. Только по команде из черепа. Есть сигнал на открытие, открылся, на закрытие - беспрекословно захлопываем коробочку. Сказали – жуем, приказали – глотаем. Я может быть, от этого пойла больше всех страдаю. Иногда такое, сволочь старая, вовнутрь вливает, что щеки обвисают и гланды синеют».

 

Аппендицит. «Я же и говорю, мозг во всем виноват. Взбесившаяся номенклатура. Кто с утра только и думает, где бы сто грамм перехватить? Не мы же все здесь собравшиеся, в конце концов. Легкие дышат, сердце сокращается, кишечник переваривает».

 

Рот. «Мозг, кто же еще. Исчерпал он себя, к погибели нас ведет».

 

Аппендицит. «Сам-то он неплохо устроился. А как же персональный круг кровообращения имеет. Льгота немалая. Он хоть и малым называется, но львиная доля на голову приходится. А то, что наш круг большим зовётся, так это же на все оставшееся тело. Одно только название, что большой».

 

Ноги. «Правда, правда. Крохи доходят. Холодеем. Ботинки рваные и без шнурков, а на голове хоть и старая шапка, но норковая».

 

Мозг. «Шапку вспомнили. Название одно. Мы за место не держимся. Персональный круг им покоя не даёт. Ещё овальный кабинет есть. Не квадратный, в конце концов, череп. Но вы кое-что забыли за демократической суетой. Думать, соображать и принимать решения в состоянии только мы, клетки мозга и больше никто. У вас, ребята, другие функции».

 

Аппендицит. «Это он на эволюцию намекает. Мол, так сложилось исторически и не нам с вами менять уклад. Ошибаешься, не те времена настали. Есть приватизация, а есть реприватизация и на эволюцию реэволюция найдётся. Покатим колесо истории в обратную сторону!»

 

Нестройный хор голосов. «Давно пора… Терпение иссякло.… Сколько можно издеваться…»

 

Мозг. «Дожились, теперь у нас своя оппозиция образовалась. Внутренняя. Конец Перепёлкину Ивану Кузьмичу».

 

Аппендицит. «Да сколько же, в конце концов, можно терпеть это издевательство? А ну слазь, кончилась ваша власть. По-новому станем жить и работать. Товарищи, кто за то, чтобы избрать новый мозг на демократических принципах. Равное представительство от всех органов и частей тела. Все решения принимать только коллегиально, с широким оповещением всех без исключения клеточных масс…. Единогласно!»

 

Районный патологоанатом, на долю которого выпало несчастье вскрывать демократически перестроенный организм Перепёлкина, долго вертел в руках странного цвета, головной мозг без единой извилины, мучаясь над диагнозом и боясь показаться в глазах коллег полным идиотом.