Повезло.
Весна. Март. Дождь. Раскисла земля, кажется, что на два метра всё стало большой топкой ловушкой. Вязкое болото. Для всех. Для людей, животных, техники.
Солнце, в небольшой световой день, спешит в западном направлении. Там хорошо. Там нет войны. На полях – то, что едят, а не то, что сеет смерть – мины, да, неразорвавшиеся снаряды. Здесь климат иной – здесь Чечня.
В кунге ГАЗ-66, после длинного совещания, короткого ужина, сбросив прокисшие ботинки, облепленные грязью, стянув полусгнившие носки, поставив всё это поближе к печке-буржуйке, прихлёбывая горячий чай с присвистом, чтобы не обжечь губы, язык, горло, два офицера достали свои блокноты и принялись их читать.
Два старших оперуполномоченных военной контрразведки, один майор, второй капитан. Без знаков отличия, неотличимых в серо-грязно-зеленной массе точно таких же военных. Поставь в строй и не поймёшь, где рядовой, где контрразведчик.
-- Пашка, -- обращаясь к водителю – иди в караул машины.
-- Надолго? – не хочется бойцу под дождь, вот и тянет «резину».
-- Сегодня надолго.
-- Никого не пускай без разрешения.
-- Эх. – Пашка вздыхает.
-- Не разжалобишь, и слезу не выдавишь. Вперёд, юноша, защищай Родину и нас заодно.
-- Но нас – в первую очередь!
Пашка притворно вздыхая, оделся, взял автомат, по-модному – ремень на шею, вышел.
Этот рядовой имеет право нас расстрелять. Кто ему дал такое право в далёком 1995 году, расстреливать офицеров контрразведки? Мы ему и дали это право. В случае ранения, невозможности нашей эвакуации, угрозы попадания в плен, срыва самоподрыва ручной гранатой, водитель обязан нас расстрелять. Мы ему так приказали.
Каждый из нас знает много. Не только где и как расположены подразделения, где склады. Это боевики знают, пусть и не в полном объёме, но известно. Но знание агентуры из местных – наша монополия. В идеале, Пашка должен снять с нас все бумажные носители, включая документы, обрезать с шеи жетон с личным номером, положить вниз лицом, подложить ладони под голову. Между лицом и ладонями – гранату, выдернуть кольцо и укрыться перед взрывом. Или веревку к кольцу. Если противнику достанется труп без опознавательных признаков, он не должен догадываться, что это труп контрразведчика. Не ликовать, не устраивать под телом мин-ловушек. Рано или поздно, по докладу Павла, наши коллеги приедут за телами, но они не должны пострадать. А так… Тело без головы, без кистей… Война. Бывает. Таких много.
Не будет получаться фокус с гранатой, то просто быстро убить выстрелом в голову.
Нельзя нам в плен, пыток можем не выдержать. Заговорим. Нельзя нам говорить. Не зря особистов в войсках называют «молчи-молчи».
Пока Пашка одевался, мы молчали, только чмокая, крякая от горячей жижи, иначе армейский чай и не назовёшь, накачивали себя теплом. За день продрогли, двое суток почти не спали. Можно бы и водки выпить, но не сейчас. Много работы. Как там, у классика советской литературы про Буратино: «Наступила ночь. И в стране дураков закипела работа». Это, примерно, про нас.
Дверь закрылась.
-- Ну, что? Начнём?
-- Давай, докладывай. – майор -- старший группы, вот, и командует.
На сутки мы с ним разделились и встречались с действующими источниками, подбирали новые. Получали информацию, по возможности, проверяли, перепроверяли её, если она заслуживала оперативного интереса.
Капитан рассказывал, читая записи карандашом в своем блокноте при неровном свете электрической лампочки. Отдельно выделял, на его взгляд, самое интересное, на что стоило заострить внимание, и чем позаниматься.
Но читал всё. То, что в его мозаике было маленьким ничего не значащим элементом оперативной обстановки, то в видении картины майора, могло быть краеугольным камнем, подтверждающим важную информацию.
Так и получилось.
-- Глава сельсовета…
-- Этот… Рыжий?
-- Рыжий. Он самый. Перед нашим вхождением в станицу N-скую, ходил по домам и собирал оружие. Всем объяснял, чтобы мы не нашли, а местные не напали на нас. Станицу сохранить целой. А потом оружие благополучно продал по оптовой цене, всё-таки полный грузовик, боевикам. Так, что станица-то, оказывается, мирная.
-- Угу. А по нам дух святой лупил? И мы её без боя заняли? И без потерь?
-- Это были боевики из соседнего села.
-- Или другой планеты.
Посмеялись. Майор давно не ровно дышит вокруг этого главы сельсовета. У него нюх оперативный. И он его пока не подводил.
Развернув несколько листков, стали чертить схемы. Отображали графически связи фигурантов. Невеселая картина. Четыре дня всего в этой станице, а получается, что почти все жители повязаны, кто кровью, кто был в боевиках, а теперь, то ли оказался взаперти села, блокированного войсками, то ли решил сложить оружие и заняться мирной жизнью, или просто пришёл отдохнуть. На «лёжку». Разбираться и разбираться с этими «мирными» гражданами.
Чертим схему. Стрелочки, кружочки, квадратики, двойные связи. Подтверждённая, проверенная информация выделяется другим цветом. Не проверенная – пунктирная линия. Голова к голове. Курим, дым уже не растекается по кунгу, не разлетается по углам, слоями плавает вокруг лампочки.
Из схемы получается интересная картинка. Один кусок интересный. Очень. Майор тычет пальцами с зажатой сигаретой в этот угол, пепел падает, сдуваем.
Нам не нужно долго объяснять. Информация проверенная. Получена она из трех независимых источников обоими офицерами, перепроверена через двух других. Классика жанра. Хотя может и «пустышка». Либо умелая «деза» или неправильное толкование известных фактов, а то, глядишь, и слухи. Но такую информацию надо проверять. И быстро. Пока она «горячая».
Улица Колхозная, дом 30. Почти на окраине. Три дома и конец станицы. Поле. Заминированное. Блок-пост дальше по дороге.
Бывший физрук школы Я-в, подался в город Грозный в начале 90-х. Сделал там хорошую карьеру, стал богатым человеком, по мнению земляков. Потом воевал в обороне Грозного. Затем стал коммерсантом. Неделю назад приехал в старый дом на грузовике, привез муку. Полная машина муки. Стал продавать её. За куль – 60.000 рублей. Только сумели мы проверить «откуда дровишки». По маркировки мешков. Из Тамбова. Гуманитарная помощь. Бесплатно досталась этому спортсмену, а тот землякам за деньги… Не было его в селе три года, а тут нарисовался благодетель. Хрен сотрёшь. Попытался он выехать с непроданной мукой из станицы. Бойцы не пустили, предложили машинку досмотреть. Отказался. Деньги предлагал. Не взяли. Начался обстрел из «зеленки». Физрук развернулся, солдаты стали отстреливаться. У каждого своё дело. Из-за обстрела, не доложили про подозрительного дядю. Понятное дело, кому хочется горбатиться и под стволами автоматов раскидывать полмашины с мукой, а потом обратно грузить. Всё мотивировано. Всё красиво. Всё в ажуре.
Повоевал человек. Доказанной крови на нём нет. Потерял нажитое непосильным трудом в уличных боях. Решил заняться коммерцией. Пусть и нечестной, но коммерцией. Будет этим контрразведка заниматься? Тем более военная? Да, никогда, в лучшем случае проинформирует местную милицию или прокуратуру. У особистов своих дел невпроворот. А, с учетом, что они терпеть не могут ни ментов местных, ни прокурорских, считая их пособниками противника, то никогда не поделиться информацией. И, даже, свершится такое чудо, то местный коммерсант проспонсирует семью сотрудника правоохранительных органов. Так, что здесь – всё чистенько.
Двое независимых конфидентов сообщили, что за два дня до взятия станицы видели на окраине бывшего жителя соседнего села Г-ва. И выглядел он не очень. Похоже, что был ранен. Родственника из тейпа генерала Гелаева. Одного из близких подручных Дудаева. А в Грозном этот самый Г-в был непосредственным командиром Я-ва.
И после неудачной попытки покинуть станицу Я-в, больше не предпринимал попыток. Муку он продаёт теперь строго после обеда. До обеда даже из дома не выходит. И с каждым днём выглядит всё больше измождённым.
-- Болеет?
-- Отчего не обращается к медицине?
-- Медики слабые в станице, лекарства толком только у нас. Перевязка, антисептики, антибиотики только на месте в медроте оказывают помощь. На вынос не даём. Фигурант неоднократно просил соседей принести от нас бинты и антибиотики. Говорил, что простыл. А к нам не идёт. Потому что не любит нас и боится. Такой вот расклад.
-- Простыл – приди к нам, поможем.
-- Не идёт. Чахнет. И это хорошо. Может, сам сдохнет? Тогда муку селянам раздадим. Доброе дело. Зачтётся.
-- А деньги?
-- И деньги раздадим. Тебе и мне.
-- Да, нет, похоже, что он крепкий парень. Спортсмен. Нас с тобой переживёт.
-- Значит, надо отработать его и, возможно, Г-ва. Не исключено, что прячет его у себя или где-то рядом.
-- Значит…
-- Значит, пошли работать.
Ух, как не хочется снова в грязь, под дождь, в темноту. Бушлаты, кажется, уже состоят из воды. Носки просохли, надо сначала слегка их размять, а то могут поломаться. Ботинки не просохли, только грязь сверху окаменела. Эх. И отчего весь преступный элемент не приходит к нам добровольно?! С девяти до восемнадцати. Так было бы красиво!
-- Пашка! – распахиваем дверь.
-- Я! Всё?
-- Проветри кунг, натопи пожарче. Скоро будем. И чайник чтобы всегда был горячий!
-- Как вчера? Топил-топил, а сами где-то в засаде просидели! Столько дров извёл зря! -- Пашка ворчал.
-- Поворчи ещё. Сейчас сами спать завалимся, а тебя -- на пост. Родину охранять!
-- Не пугайте. Пуганный я. Заикаться сейчас со страху начну.
Потопали на выход. Нужно выйти из штаба бригады, пройти метров сто. По привычке автомат стволом вниз. Майор – для стрельбы стоя. Ствол перед собой.
Идём, курим в кулак. Вот и выход. В темноте блок-пост, окопы. Оттуда окрик:
-- Стой! Пароль шесть!
-- Какой на сегодня пароль?
-- Четырнадцать, кажется.
-- Ответ –восемь.
-- Проходите!
Неправильный ответ влечёт за собой автоматную очередь. Так положено. Вряд ли бы стали стрелять, но кто его знает.
Темно на улице. Фонарей нет. Вот только слабый огонёк из окошка медроты пробивается. Разведрота и медики стоят особняком от остальных.
Негромкий голос из темноты:
-- Стой! Пароль – два.
-- Ответ – двенадцать!
-- Проходи!
И не видно где часовой. На то она и разведка, чтобы её не видно было. Просто тихий голос из темноты.
Разведрота – звучит громко и гордо. Только от самой роты