комнатках-клетушках. Грамотно: тут из-за холода, методично и гарантированно проникающего сквозь щели в наружных стенах, сохранялась зимой очень даже минусовая температура. А мороженное мясо хранится, как известно, неограниченно долго…
На третьем, верхнем, ярусе, имелись только жилые комнатёнки. Без дверей, похожие, скорее, на отсеки: в них, прикреплённые прямо к стенам-перегородкам, и располагались нары и полки, на которых ящеры и ночевали. Здесь, наверху, под самой крышей, было тепло даже сейчас, когда огонь в печах почти угас. Нужно, кстати, не забыть приказать подбросить этих самых дров! Да и кушать его людям будет вполне удобно в одной большой комнате-столовой, где наверняка и проходили трапезы ящеров, судя по огромному длинному столу и длинным же массивным скамьям. Правда, вряд ли они могли разместиться тут все за одну смену. Скорее – в пять: не больше, чем по тридцать-сорок за раз… Да и ладно: вряд ли это создавало неудобства в организации таких трапез их начальству. Ведь по уверениям лорда Юркисса ящеров достаточно кормить раз в день.
А то – и в два!
«Наблюдать, как с каждым новым оборотом рукоятки тисков изящная маленькая ступня, зажатая меж их стальных губок, превращается в бесформенное плоское месиво, было бы занятно. Если б не поистине дикие вопли моей подопечной. Похоже, у неё уникальный голос. И именно он вызывает дурацкий резонанс в моём огромном каменном подвале, больно бьющий по ушам чёртовым эхом. Вот же достала, зар-раза…
А поскольку разнообразием она меня больше не баловала – то есть, не проклинала и не обзывала, а просто орала как резанная, монотонно-писклявым, похожим на визг кастрируемой свиньи, голосом, мне эти раздражающие, чередующиеся с краткими моментами судорожного всхлипывания, когда она набирала в грудь новую порцию воздуха, паузами, пронзительные выкрики, быстро наскучили.
Заткнул ей пасть кляпом, да закрепил полоской ткани. Ну вот: порядок! Теперь только головой мотает, мычит, да рычит. Ну и ещё смотрит. А уж как смотрит!..
Куда там любой змее.
Ладно, похоже, кости правой ступни полностью раздроблены и напоминают теперь, скорее, обломочки щебня. Мелкие такие обломочки: губки тисков сошлись до расстояния в полдюйма. И дальше не позволяет продвинуться даже удлиняющая рычаг труба. Стало быть – переходим к левой ножке. Но перед этим…
Подошёл я к жаровне. Вынул оттуда особенно хорошо разгоревшуюся головню. Показал ей: вот, голубушка, полюбуйся!
После чего спокойно и аккуратно подложил пылающее смолистое поленце на решётку под её сиденьем.
А сиденье, на котором она сейчас сидит (Простите уж за тавтологию!) тем, чем положено сидеть, сделано из тонкого медного листа – не больше одной десятой дюйма в толщину! То есть – прогревается быстро. А то, что на ней нет никакой одежды, гарантирует, что это тепло поступит как раз туда куда надо – без потерь и заминок.
Вижу, не прошло и полминуты, как оказал огонь своё действие: глаза выпучились, словно сейчас выскочат из орбит, дама снова стала выть, рычать, и извиваться, и даже делать попытки встать. И это – несмотря на то, что изуродованная правая ножка ну никак ей в этом помочь уже не может! Впрочем, как и прикрученные намертво к подлокотникам ручонки. Как не поможет и то, что она начала бешено дёргать плечами, так, что затряслись, словно сейчас оторвутся, милые упругие груди, и слёзы так и брызнули из остававшихся до сих пор сухими, выразительных миндалевидных глазок. Сейчас вытаращенных, словно у рыбы-телескопа. Похоже, про «гордость» моя подопечная наконец забыла: теперь жалобно поскуливает и постанывает в промежутках между заглушённым кляпом рёвом – словно побитая собачонка!
Вот так, милая моя!
Я всегда найду способ поставить на место и прищучить любых «гордячек»!
Ну ладно: буду гуманным. Тем более, что мне ещё этой её штучкой, что сейчас рискует превратиться в подгоревший лангет, пользоваться! Я же не чудовище какое-нибудь, чтоб вот так, сразу, оставить девушку без кожи на самом причинном месте! Мне достаточно, если оно просто будет покрасневшим, словно панцирь у варёного омара.
Факел убрал на место – в жаровню. А на нижнюю поверхность её сиденья плеснул водички из миски, стоящей для такого случая тут же, рядом.
Ух, как там, под сиденьем, зашипело, и пар так и повалил!
Дама изволила что-то промычать невнятное, (А ещё бы – с кляпом во рту не больно-то поговоришь – внятно!) подкатить к небу снова сузившиеся до нормальных размеров глазки, и потерять сознание.
А ничего.
Никуда она (Ха-ха!) не денется, так что пусть себе «отдыхает».
А я пока позавтракаю.»
То, что вражеские подразделения из третьей линий редутов не спешат выскочить на заснеженное поле, что спереди, через ворота, что сзади – спускаясь по верёвкам и лестницам, и подставиться под убийственный обстрел только этого момента и ждущих лучников третьего полка, лорда Дилени, если быть совсем уж честным, не удивило.
Да, он так и предполагал, что те менталисты, что оставались в ещё целых крепостях-редутах первых двух линий, выгнав на уничтожение стадо своих баранов, обменивались посланиями и между собой, и с менталистами этой, последней, линии обороны. Разумеется, сообщили, что и как. И что напротив единственного (Глупо с точки зрения стратегии, но рационально с точки зрения тактики: штурмовать можно только одни ворота!) выхода лежат, нетерпеливо и с вожделением этого ожидая, отлично обученные и обеспеченные огромным запасом смертоносных, несущих смерть с большого расстояния, бронебойных жал, элитные стрелки. И что ни сзади, ни с боков, ни по верёвкам, ни как-то иначе, спустить контингент тоже не удастся: всё перекрыто! (А подземными ходами редуты соединить было невозможно: хоть тут тот факт, что после двухфутового слоя каменистой почвы идёт уже монолитная скала, наконец-то сыграл в пользу армии Тарсии!)
Однако именно о таком развитии ситуации и предупреждал главный циник и прагматик их страны. Он даже высчитал вероятность именно такого исхода первой атаки, и сообщил, что шансов на выжидательную позицию оставшихся менталистов – пять к одному.
Правда, он предполагал, что затаятся, выжидая, подразделения и второй и третьей линий. Вот порадовался бы, узнав, что мозга начальникам второй линии не хватило…
Лорда Дилени теперь поведение этих самых менталистов, представляющих неким образом подобие вражеского Штаба, не волновало. Не хотите подставлять своих подопечных обстрелу и холоду – ничего страшного для армии Тарсии. Потому что подставите тогда своих тварей теплу, жару, нестерпимому жару, а затем – и бушующему подобно урагану, пламени, и риску сгореть заживо. И всё равно – обстрелу!..
Он махнул рукой. Сигнальщик замахал флагом. Послышался голос лорда Бориса.
Старший сержант Борде на всякий случай всё равно продублировал приказ и своим голосом, хотя при свете светло-серого шара, каким выглядело чуть вылезшее над горизонтом зимнее солнце сквозь пелену монолитно-свинцовых туч, сигналы, подаваемые руками и штандартами, и свистками, было и так отлично видно и слышно. И пусть враг их эти сигналы пока и не понимает, даже если и следит, ничего: всё равно выучить не успеет!
Девять отделений спецроты лейтенанта Бориса начали свою кропотливую работу.
Поскольку опасаться вражеского ответного огня было не нужно, они не таясь, и только прикрываясь сверху огромными щитами, снова принялись таскать к стенам очередных девяти редутов третьей линии бурдюки из телег, остановившихся в каких-то пятидесяти шагах: лорд Борис посчитал, и лорд Дилени с ним согласился, что подвозить эти телеги ближе всё же опасно. Мало ли: кинут из редута факел, упадёт он перед мордой запряжённых тяжеловозов, а те и бросятся в сторону, возможно, даже опрокинув телегу со столь ценным грузом!
Полив брёвен проходил практически без помех со стороны обороняющихся: пока двое диверсантов таскали туда и сюда огромный массивный щит, третий солдат спокойно нёс бурдюк: туда – полный, обратно – пустой. Поливали обстоятельно и методично.
Тактика вполне оправдала себя. Люди лейтенанта Бориса лишь несколько раз получили по щитам и закрытыми латами рукам: бросаемыми в них камнями и поленьями! Да и то сказать: не приспособлены, как они уже видели, лапы ящеров для стрельбы из луков, и метанию – что копий, что камней с поленьями…
Больше всего бурдюков лейтенант Борис приказал опорожнять на ворота, и лорд Дилени вполне понимал его замысел: выбегать из постепенно превращающегося в подобие жерла печи, строения, ящеры рано или поздно начнут. Так пусть же будут прорываться, получая ожоги, и прикрывая глаза!
Стрелять по таким беспомощным мишеням – конечно, подло, зато – эффективно.
А они, армия Тарсии, как неоднократно говорилось на Советах Штаба, сейчас не в таком положении, чтоб позволить себе воевать «как положено», то есть – в соответствии с Кодексом. Будь то воинской чести, будь то – правилам поведения на турнирах. Люди, которых удалось собрать с помощью мобилизации – последние! То есть – действительно последние. И то, что тут есть и тринадцатилетние подростки, только-только могущие удержать как нужно копьё или меч, и пятидесятилетние старики, у которых уже трясутся руки, и хват рукояти слабоват – тресни как следует по их мечу, он и выпадет! – говорит о том, что рисковать игрой в «благородство» командиры Армии просто не имеют права!
С другой стороны, лорд Дилени глубоко внутри понимал, что они создают опасный прецедент. И оправдание бессовестных поступков и приказов «рационалистичностью» может далеко их завести… Если вовремя не остановиться!
На переноску, равномерное обливание бревенчатых стен по всему периметру, и опорожнение всех запасов,
