«Острый сюжет» 1-й тур 3-я группа 1-й поединок

Сегодня, одновременно выставляю два поединка в этой группе. Кто зашёл на этот поединок, зайдите сразу на 2-й и проголосуйте за оба поединка.
Тема – Острый сюжет. Рассказы с острым сюжетом: боевик, детектив, приключения, триллер и так далее. Главное, чтобы сюжет был острым.

Объём:
Верхний предел – 20000 знаков с пробелами
Нижний предел – 5000 знаков без пробела

Оценивать поединки может любой автор Фабулы, независимо писатель он или поэт. То есть любой автор Фабулы, независимо от того, участвует он в конкурсах или нет, может проголосовать за понравившийся рассказ. И его мнение будет учтено.

Не имеют право голосовать:
1) Гости
2) Анонимы
3) Клоны

Оценивать рассказы следует, примерно, по таким критериям.
Содержание: соответствие, сюжет, интрига, концовка. Не обращая внимания на буквы, словно вы смотрите фильм.
Повествование: стиль, герои, эмоции, ошибки. То есть, то, что зависит от автора.
Каждый голосующий имеет права каждому автору поставить 0, 1 или 2 балла, по принципу:
0 баллов – рассказ не очень;
1 балл – нормальный рассказ;
2 балла – рассказ хороший.
То есть, все возможные оценки: 2:2,   2:1,   1:2, 2:0,   0:2   1:1,   1:0,   0:1,   0:0.
Не забудьте указать в пользу какого рассказа.
За победу в поединке даётся 2 очка, за ничью – 1 очко, за проигрыш – 0 очков.

ГОЛОСОВАТЬ В СВОИХ ПОЕДИНКАХ, КОММЕНТИРОВАТЬ СВОИ ПОЕДИНКИ ДО ОБЪЯВЛЕНИЯ РЕЗУЛЬТАТА – НЕЛЬЗЯ!!!
ПОЖАЛУЙСТА, СОБЛЮДАЙТЕ ЭТО УСЛОВИЕ!!!

Итак, в этом поединке встречаются рассказы «Крысолов» и «Московская особая».



Крысолов

Предисловие:
«И горят от радости и злости
Словно уголёчки, глазки крысы.»
Н. Гумилев

«Несбывшееся, которому я протянул руки, могло восстать только само, иначе я не узнал бы его и, действуя по примерному образцу, рисковал наверняка создать бездушные декорации. В другом роде, но совершенно точно, можно видеть это на искусственных парках, по сравнению с случайными лесными видениями, как бы бережно вынутыми солнцем из драгоценного ящика.»
А. Грин, «Бегущая по волнам»



Крысолов (Власть несбывшегося)

Он работал ночами.
Когда санэпидемстанция не справлялась, вызывали его. Все привыкли к странному сотруднику, появлявшемуся в офисе изредка по звонку. Никто не знал, где он живет. Конечно, в отделе кадров имелся адрес регистрации.  Просто в гости никого не звал и сам не напрашивался. Был незаметен и немногословен. Бледное вытянутое лицо. Глаза, посаженные глубоко, в окружении мелких морщинок, смотрящие мимо, и никогда – в лицо собеседника.
***
Ранним утром жительница городской многоэтажки баба Маша, выйдя за молоком, споткнулась на пороге своей квартиры о нечто мохнатое, с длинным хвостом. «Котенок?» - удивилась, щуря подслеповатые глаза за толстыми линзами очков, и чуть не грохнулась в обморок. На порожке вытянулась дохлая крыса. Ее темная шерсть свисала клоками. Хвост казался неестественно длинным.
Бабушка разразилась истошным криком. Сонные соседи выползли на лестничную площадку. Потерпевшей вызвали скорую и дали заявку в санэпидемстанцию, чтобы потравили в подвале крыс.
Борьба дезинфекторов с грызунами продолжалась неделю, результат оказался плачевным. Чем больше отравы раскладывалось по подвалу, тем мерзкие стаи увеличивались и наглели. Дошло до того, что крысы днем разгуливали по двору. Нагулявшись, ждали на крыльце, когда жильцы откроют входную железную дверь с кодовым замком, чтобы попасть в родной подвал. Их естественные ходы и дыры были заделаны. Дворовые коты в панике жались жалкими стайками, вздыбив шерсть и шипя. Жильцы были в шоке.
***
Михалыч, как называли его сослуживцы, числился специалистом санэпидемслужбы по особо важным делам. Прозвище «Крысолов», брошенное за глаза, так и осталось. Что он делал с грызунами, никто не знал. Только после его визитов крысы исчезали бесследно. Работал один, ночами. Напарников не признавал. Начальство было довольно, и все подозревали, что редкие визиты Михалыча неплохо оплачивались.
Вот и сейчас, ответив на звонок, он стал собираться. Неторопливо проверил содержимое плоского чемоданчика с инструментом. Провел пальцами по полированной поверхности крышки. Ощутил тепло гладкого дерева. И, как всегда, почувствовал знакомое волнение, которое объяснить не мог.
Ощущение возникало в те редкие минуты, когда он начинал видеть невидимое, слышать неслышимое, понимать несказанное. И снова, в который раз, накатила тоска. «Власть несбывшегося», - так называл про себя это томление Михалыч. Оно приходило вместе с мыслями, что жизнь проходит, почти прошла. А он так и не сделал то, что хотел. А что он хотел? От этого вопроса становилось еще тревожней. О чем мечтал? Помнит ли? И что было бы, если б все мечты сбывались? Есть ли счастье в момент, когда не о чем больше мечтать? На эти вопросы не ответит ни один человек. Что есть счастье, и есть ли абсолютно счастливые люди? Что было бы, если б сложилось не так, как сложилось? Он потряс головой, отгоняя назойливые вопросы, поглаживая полированное дерево.
«Власть несбывшегося» томила. В эти мгновенья, воображение рисовало, как у любимого Грина, маленькую железную дверь в стене, невидимую для других.
А за ней... За ней каждый раз было разное. Нет, у него это не был удивительный райский сад, в который стремишься вернуться вновь и вновь. Иногда, за дверью ждал кабинет с дубовым письменным столом посередине. Столешница отделана зеленым сукном. Мягкий свет абажура освещает рукопись. Он входит в потайную комнату. Садится за стол. Тянется к ручке... И стихи удивительной красоты льются плавным потоком. А потом на душе легко и пусто, как после исповеди, признания в любви, или долгожданного дождя в знойное лето. Он пытается запомнить это чувство, но. Дверь закрывается.
Он хочет воспроизвести стихи, мучается ими. Строчки рвутся наружу, но не облекаются в слова. И после долгих дней рождается «осеннее, птичье».
А порой, тайная невидимая дверь ведет в классную комнату. Где девочка нервно теребит и покусывает кончик косы и шепчет. А он слушает и  понимает, что это конец. Она еще рядом, но уже исчезает, скользя босыми ногами по водной глади… «Я люблю тебя, как друга», - доносится издалека. Дверь закрывается, тая в узоре обоев спальни, рядом спит жена, и мирно сопят дочки. Только на губах соленые брызги волн, по которым убежала та, другая. Или это слезы?
Михалыч собирался на работу.
Еще раз ласково погладил полированную крышку узкого плоского чемоданчика и тихо закрыл входную дверь, боясь потревожить спящих домочадцев.
***
Дверь в подвал оказалась открыта. Узкие окна были забраны решетками. Сквозь них проникал лунный свет, очерчивая крестообразные тени на полу. Зрелище привычное, но зловещее. Как всегда, Михалыч сделал глубокий вдох перед тем, как шагнуть в змеившейся под ногами клубок теней. Он неслышно передвигался по мрачному коридору в сопровождении зоркого глаза луны, следовавшего за ним. «Затаились, почуяли…»
Коридор уперся в тупиковою комнату, оказавшуюся просторной. Вдоль стен  тянулись трубы топления. С них свисали обрывки стекловаты, частички которой переливались в лунном свете. Михалыч разглядел кособокий деревянный ящик. Стряхнул с него грязь, подвинул на середину комнаты, присел. Послушал. Ощущение, что он не один усиливала тишина. На него смотрели. Сотни враждебных взглядов электризовали воздух. Из темных углов, из-под труб и клоков стекловаты желтели глаза. Будто елочной гирляндой из крошечных лампочек опутали помещение. «Явились… Пора».
Окно потемнело. Лунный взгляд закрыла туча. Сотни крысиных глаз светились ненавистью и … ужасом. «Что ж. Это мой крест», -  в который раз осознал Михалыч. Вновь переживая эту минуту, почувствовал мимолетный страх, а затем уверенность, что он имеет власть над хищным полчищем, успокоила.
Тишина затянулась. Напряжение плотной массой заполняло пространство. Казалось, малейшее движение спровоцирует схватку, из которой человек не выберется живым.
Шорох заставил вздрогнуть. Легкое попискивание пронеслось волной. «Пора», - еще раз подумал Михалыч. Его руки медленно достали из рюкзачка за спиной плоскую коробку. Блеснула полированная крышка. Из-под нее выпорхнула дудочка, похожая на детскую игрушку. Усиливающийся писк наполнил помещение. Человек приложил инструмент к губам, глубоко вдохнул. Мелодия, странная и тоскливая, тихо рождалась и наполняла пространство. Сначала дополняя визг грызунов, потом – заглушая его. Вскоре ничего не осталось, кроме завораживающей музыки. Она была всюду и звучала уже не робко и печально, а требовательно и зовуще.
Человек поднялся. Продолжая играть, направился по коридору к выходу. Он шел, прикрыв глаза. Следом, под ногами, за ним следовало серое полчище, как колонна крохотных  автомобилей с включенными фарами по ночной дороге. Странная процессия вышла на улицу и направилась из жилого массива в сторону городской свалки на берегу реки.
***
Розовая полоска восходящего солнца наметилась над темнотой леса на другом берегу. Она стала расти, окрашивая все на своем пути в розово-сиреневое. Соскользнула в воду и пробежалась алой дорожкой по сверкающей глади. Разогнала дымку тумана над водой. Засверкала, заискрилась, зазывая утро.
Посреди мусорного поля стоял человек и играл на дудочке. Мимо него шествовал поток крыс. Мерцание их желтых глаз гасло в свете нарождающегося дня. Крысиная процессия направлялась вдаль и таяла на горизонте, как ночные тени в лучах восходящего солнца.
****
Михалыч брел домой, бурча под нос. «И кто сомневался? Недаром я Крысолов. Хорошо, что никто не догадывается о моей власти. Над людьми. Главное, не смотреть в глаза. И чтоб не доставали. А то мало ли… Хех! Сейчас бы чайку горячего и поспать! А потом почитать свой любимый серебряный век. Как там у Гумилева?

«Я долго шел по коридорам,
Кругом, как враг, таилась тишь.
На пришельца враждебным взором
Смотрели статуи из ниш.

В угрюмом сне застыли вещи,
Был странен серый полумрак,
И, точно маятник зловещий,
Звучал мой одинокий шаг»




Московская особая

Шесть лет назад у пенсионера Петра Дмитриевича умерла жена Наталья. Овдовев и от того приобретя как бы свободу, Митрич потихоньку превратился в неухоженного старика в неухоженном доме, стал попивать – ровно столько, сколько позволяла небогатая пенсия. Возраст, дрянной алкоголь и вечное ощущение тоски сделали свое дело: здоровье у Митрича со временем стало совсем ни к черту. Боль в подреберье, прежде заметная лишь по утрам, стала постоянной, а порой и нестерпимой. В подмышках, в паху и за ушами стали набухать болезненные узлы, а однажды Митрича вырвало черной дрянью – почти трезвого, что было особенно обидным. Повздыхав, Митрич побрел в поликлинику, к хирургу Шихонину, которого считал виновным в смерти Натальи и потому сильно не любил.

Врач сначала устроил допрос – давно ли, как и где, а потом уложил старика на клеенчатую кушетку, долго мял живот, ощупывал узлы, а позже, когда Митрич оделся и сидел перед ним, услал куда-то медсестру и сказал:
- Конечно, биопсии надо бы дождаться, и направление – вот оно, возьмите. Но я вам и так скажу: раньше надо было приходить, года два еще назад. А теперь, скорее всего, поздно, надежды на добрый