Агуане

настороженная появлением очевидных незнакомцев.
– Добрая женщина! – крикнул ей Томаш, поднимая руки так, чтобы было видно, что в его руках ничего нет. Правильно, нет, самое доступное ему оружие в рукаве, на хитром спусковом механизме. – Мы всего лишь путники, не бойтесь нас.
– С чего ты взял, что она добрая? – поинтересовалась Агата. – Может быть, всё совсем наоборот.
– И как ты себе представляешь? – Томаш не сводил с незнакомки взгляда. Она поколебалась, затем приблизилась. Она шла осторожно, готовая, похоже, в любую минуту сбежать. У неё было совершенно простое, мягкое, доброе и открытое лицо, волосы, стянутые в пучок, чтобы не мешались в работе, и тяжёлый кувшин.
– Мы гости! – крикнула Агата и приветственно помахала рукой.
– Вы нас понимаете? – до Себастьяна дошло, что они, в общем-то, не знают даже этого.
– Да, понимаю, – женщина отозвалась им. Она говорила с каким-то мягким акцентом, чуть растягивая гласные. Да и говорила медленно, будто вспоминала слова. Она приблизилась к реке, не сводя с них взгляда, опустилась на колени со своей стороны и окунула кувшин в реку.
– Кто вы? – крикнул Томаш. Ручеек был тонким, но шумным и приходилось кричать. – Мы из Города. Нас послали кое-что проверить.
– Я? – задумалась женщина и подняла на него глаза.
– Вы местная? – пришёл на помощь Себастьян.
– Местная, да, – согласилась женщина и резко поднялась.
            Себастьян заметил сразу, а вот Томашу и Агате, решившим в этот момент переглянуться, нужно было ещё мгновение. То, что издалека было похоже на платье, в ближайшем рассмотрении оказалось…серой кожей. Людской кожей, натянутой поверх собственной.
            Лицо женщины, если это, конечно, можно было назвать женщиной, уже исказилось, поплыло, словно воск – заострились её черты, мягкие и добрые прежде они стали злыми, сама она обнажила острые треугольные зубы, когти сверкнули на удлинившихся руках.
– Да твою ж…– Томаш отшатнулся. Их всё ещё разделял ручеек. – Слушайте, мы просто уйдём, ладно?
– Это наша земля, – ответило чудовище и голос её изменился, стал скрипучим, глухим. – Вы…губите нас.
            Она всё ещё вспоминала слова для них, а затем, словно устав от разговора, она вдруг взметнула непропорционально длинные руки вверх и тотчас – вокруг несчастной троицы зашевелилась земля и оказалось, что многие серые камни, всё то, что приняли они за серую каменистую местность и впрямь дышит, является жизнью.
            Разгибались серые, точно грязные спины, обнажали плоть чудовищ. Длинные тела, нескладные руки. Треугольные зубы. 
            Хищницы, почуявшие чужаков. Врагов.
– Вот почему Квинт считает нас лучшими, если мы постоянно влезаем во всё куда не лень? – прошептала перепуганная Агата. Она понимала, что это конец, и не справятся они с окружающими серыми телами.
            Но не могла выдать своего отчаяния даже сейчас.
– Мы не враги вам! – Томаш встал перед нею, хотя в этом и не было смысла, чудовища окружали их со всех сторон. – Агуане, да? Мы не враги. Мы скажем, что не нашли вас. Отпустите, и…
            Жизнь кончилась. Серые тела в один миг стали камнями. Всё исчезло, точно и не было, даже костерок, несчастный, захваченный ими, не пошевелился. Они стояли втроём – дураки-дураками, в полубоевой стойке, готовые хоть за сколько-нибудь продать жизнь.
– Какого…– Томаш заозирался, но тщетно. Всё исчезло.  – Агата? Себастьян?
            Но те понимали не больше. Растерянные, одинаково сбитые с толку, всё ещё напуганные внезапной силой, они не понимали внезапной пощады от чудовищ.
            Или те поверили в их молчание и готовы отпустить?
            Только эта мысль пришла им в голову, как снова появилась она – та первая незнакомка. В руках ее не было больше кувшина, и появилась она уже с их стороны реки, просто вышла из камня, разогнулась прямо перед ними и троица испуганно метнулась назад, путаясь друг в друге.
– Да, – сказала агуане, угадывая их мысли. Теперь ее лицо снова было светлым и открытым, а серая кожа, в которой они угадали выдолбленную людскую, была тканью. – Да, мы верим в ваше молчание.
            Она взглянула на горную цепь, вершины которой таяли в подступающем вечере и продолжила:
– Эти горы и все эти камни – это тела моих предков и моих потомков. Нас много, но я одна. Понимаете?
            Они ничего не понимали, но мелко-мелко закивали головами, готовые согласиться на всё, что угодно, лишь бы не сталкиваться, не видеть вокруг себя кучу страшных существ, распрямляющихся из камня.
– Они помнят древность, – незнакомка улыбнулась, и не было у неё никаких треугольных уродливых зубов, – ту древность, которую не знал человек. И никогда не узнает, ибо горы сойдут с места прежде, чем он постигнет глубины и всё начнётся снова. Не ступайте на нашу землю. Вы нас не найдёте, но мы легко найдем вас…
– И съедите, – бормотнула Агата, она отходила от ужаса быстрее, а может быть, опять не желала выдавать своего отчаяния, ведь рука её всё ещё дрожала рядом с рукой Себастьяна. Сила, с которой они столкнулись, была непонятна и отвратительна.
– А как же! – агуане рассмеялась скрипучим, совсем старушечьим смехом. – Мы любим мясо. Его любят горы. Все горы – это залежи мяса, уже перемолотого и порабощенного нашими желудками.
            Она облизнулась и медленно зубы её изменились на треугольные.
– Но вы не со злом пришли, – объясняла агуане, – а потому мы и я вас отпускаем. Убирайтесь, и не думайте приходить в горы. Здесь вам не рады. Вы чужие.
            Дважды повторять было не надо. Троица, не разбирая дороги и не глядя толком под ноги, метнулась назад. Оскальзываясь на камнях, что вдруг распахивали страшные глаза с желтым блеском, спотыкаясь о травяные переплетенья, что вдруг оказывались пальцами, путаясь в земляном песке, который вдруг выметывал из глубин своих руки, троица бежала всё дальше и дальше, пока не выбралась с проклятого предгорья и не упала без сил на безопасную уже траву.
            Задыхаясь от быстрого бега и пережитого ужаса, они ничком лежали на земле, дрожали от ужаса и усталости, и ещё – от резкого холода.
***
– Ни пса там нет! Холод в горах зверский, вода шумит, змеи, а всяких там гуан нет! – Томаш докладывал за всех. Ему всегда было проще лгать Квинту. – Вон, взгляни на Себастьяна, его до сих пор трясёт! Промерз!
            Себастьяна и правда трясло. Только холод тут был не виноват. Его жал ужас. В памяти всплывали эти пальцы, тянувшиеся вместо травы, и руки, что поднимались из земли и слова о том, что в горах залежи мяса.
            Его мутило от ужаса и понимания, что он ничтожен и слаб. и неважно как хорошо вооружил его Город.
            Квинт, однако, был доволен:
– Ну я так и думал. Ладно, ребята, сегодня отдыхайте, завтра поедете привычного вурдалака ловить. Он там обалдел, по крышам прыгает, вынюхивает.
            Квинт засмеялся, видимо, ему картина казалось забавной. Но его веселья никто из троицы не поддержал. Мрачные, напуганные, они вышли из его кабинета в полной тишине и не разговаривали пока не достигли безопасного места, где никто не мог подслушать.
– Предлагаю следующие тезисы, – произнёс Томаш, оглядываясь по сторонам. Да, здесь не могли подслушать, но осторожность никому не вредила. – Первое – мы ничего не видели и унесём эту тайну в могилу.
– Ещё одну…– прошипела Агата, но вариант рассказать правду у нее даже не проскальзывал в мыслях. Она не представляла кому и что рассказать. Да и чем подтвердить? Да и стоит ли? Той Агаты, что шла в Инспекцию, чтобы бороться с нечистью, освобождать людей, уже не было. Агата давно понимала, что нечисть – это ещё не страшно. Страшно, когда люди ведут себя как нечисть и когда есть то, что сильнее всего, древнее и не может подчиняться всему тому, что они знали.
– Да, Агата, ещё одну, – Томаш не стал браниться. Он и сам был когда-то молод и полон идеалов. Он думал, что они с Агатой очистят весь мир от зла, отомстят за всех несчастных, а оказалось, что бюрократическая волокита не дает такой возможности и что не всегда можно победить зло, приходящее из тьмы.
            А иногда лучше и не пытаться. Пусть оно будет. и потом – вот эти агуане, будь они неладны, они зло? Если жрут людей – да. Если защищают свои земли, то…
            Наверное, нет. Кому бы понравилось, если бы в его владения вторглись и начали ставить свои правила?
– Тезис второй, – продолжил Томаш, – в горы мы не суемся. Ни в какие. Никогда. Ни на отдых, ни на работу. Пусть лучше уволят.
 – Да не уволят, – заметил Себастьян, – кто работать-то будет…
– Не суемся, – повторил Томаш. – Там для нас ничего нет. Ясно?
            Два кивка.
– И третье. С теми, кто идет в горы – не ругаемся. Во-первых, это явные отморозки, во-вторых, есть вероятность, что мы их больше не увидим.
– Есть ещё четвертый тезис, – мрачно добавил Себастьян, холод, жавший его дух, не отступал, и он понял, что нуждается в том средстве, которое сам никогда не считал за средство, – нам надо это чем-нибудь запить.
            От него это прозвучало странно и непривычно. Среди их троицы Себастьян был самым трезвым человеком.
– И заесть, – добавила Агата. – Но не мясом. Кажется, от мяса мне станет плохо.
– Не тебе одной, – Томаш выдохнул. Они согласились с тайной, очередной тайной для их маленькой компании, слишком большой и слишком древней. – Я предлагаю ещё один тезис. Мы никогда не будем думать о ее словах. Ни про мясо, ни про древность. Хорошо?
            Это было сложнее. Забыть, не думать… как? Слова чудовищны и непонятны. Милосердие необъяснимо.
– Легко, – согласилась Агата.
– Хорошо, – Себастьян тоже согласился, но покривил душой. Про себя он решил залезть хотя бы в излюбленные, такие далекие от реальной жизни архивы. Он не знал еще найдет ли он там что-нибудь, да и стоит ли вообще искать, но чувствовал – уйти от этого соблазна он не сможет.