Дождь как национальная особенность

             



Когда-то случилось мне попасть под «ливень» в Тунисе. Здесь, при слове «ливень», следует, конечно, улыбнуться. И именно тогда я понял, почему жители древнего города Сусса вот уже две тысячи лет ставят на своих плоских крышах просторные контейнеры, больше похожие на бассейны. Здесь каждая капля влаги бесценна, потому и собирают, копят её в этих вместительных резервуарах.  Совсем рядом Сахара, которая высасывает всю воду, а значит, и жизнь, с и из-под земли, заставляя могучие корни маслин вспарывать эту неласковую твердь и  уходить глубоко, почти в самые недра, чтобы добыть воду…
Так вот, тунисский «ливень» начался как-то уж совсем неожиданно, ближе к вечеру. На землю вдруг стали падать на расстоянии метра или более друг от друга тяжёлые капли, оставляя будто бы жирные отпечатки на измолотом в прах песке у дороги. Если одна из этих циклопических капель падала вдруг на голову, то больно было по-настоящему.
Но стало ещё больнее, когда по ногам начало сечь словно крапивой или тысячами маленьких иголок. Но это был уже не дождь. Сахара, будто почуяв влагу, ринулась на её уничтожение. Так пронзительно сечёт она летучим песком, торопясь уничтожить даже отпечатки дождевых капель  на земле.
Когда мы, сняв с себя футболки и обмотав ими головы  (дышать было решительно невозможно), наконец-то  добрались до жилья, хозяин поведал нам, что это был первый дождь за последние три года. Я слушал его,  а сам смотрел за окно, потому что всё ещё казалось, будто вижу самую кромку воды, куда уходят гигантские черепахи, выворачивая свои сморщенные шеи и всё оглядываясь на покидаемый ими берег, где они так и не дождались дождя.
А когда в самом начале января нас накрыло  однажды утром настоящим мелким ливнем в Таиланде, удивлению не было предела. Вокруг было по-прежнему тепло, почти жарко, а  тайский дождь оказался удивительно похожим на наши нудные и затяжные осенние дожди, с той лишь разницей, что был таким же острым, как местная еда, ароматы которой носятся в воздухе постоянно.
Если когда-нибудь у вас появится возможность встретить новый год в Индии, то восторгу вашему не будет предела, особенно если это будет где-нибудь на берегу океана или на западе Индии, где он «притворяется»  Аравийским морем,  всё равно оставаясь  океаном, самым «шёлковым» океаном  Земли.  Всё время ясное небо над головой, бесконечность воды перед глазами и пальмовые рощи за спиной, а вы пьёте местный ром, от аромата которого даже слегка щиплет глаза.
Но если судьбе будет угодно  привести вас сюда же в июле или августе, то Индию вы просто не увидите. Океан из изумрудно-зелёного станет сталисто-серым,  покрытым  грязно-жёлтыми гребешками волн. Небо тоже грязно и удивительно низко. Потому, наверное, что облака почти постоянно беременны дождём, который  несколько раз в день обрушивается на землю, и – всё. Вы словно бы оказываетесь в зеркальной капсуле.  Стенки её лишь иногда разрезают узкие щёлочки-прорехи, сквозь которые вы видите то почти полностью затопленные рисовые поля, то пальму, которая как старуха, которую обокрали проходившие мимо цыгане,  машет в разные стороны руками-ветками и ругает всех и вся на чём свет стоит.
Если гордая Греция снизойдёт до того, чтобы благословить  вас своим дождём, то будет он чист и прозрачен, как слёзы Богов Олимпа. Горизонт же по-прежнему останется чист и ясен, словно капли греческого дождя – это лишь сгустки самого воздуха древней Эллады.
Марокканцы ждут своих дождей  как небесного чуда. Но мне однажды повезло. Уже ближе к закату я оказался в Марракеше, после удушающе-знойного дня, на площади Джем Эль-Фна, где всякую ночь собирается ночной рынок.
И грянул дождь…
Это было почти в полночь. И торговля при этом даже несколько оживилась. Дождь был настоящим, тёплым, с длинными каплями, которые уже через минуту не оставляют на тебе сухого места. А владельцы товара лишь кутают его  в полиэтиленовую плёнку и гортанно зазывают покупателей.
Я бродил между рядами щедрого восточного базара и смотрел не на диковинные товары, а на лица арабов и берберов, по смуглым щекам которых стекали частые дождевые капли, отчего казалось, будто кожа их натёрта воском. Дождинки, даже не меняя формы, падали на землю, которую уже с рассветом снова зальёт испепеляющее африканское солнце.
За мною же бежал совсем юный мальчик-бербер и уговаривал купить у него фигурку слона, выточенную из эбенового дерева. Дождевые капли стекали по ней так же, как по щекам навязчивого продавца…
Жаль, что я так и не купил тогда чёрного слонёнка…
Стоял бы он сейчас у меня на подоконнике, а я бы, опершись подбородком, рассматривал его близко-близко на фоне нашего русского августовского дождя, который неспешно готовит дерева за окном к неизбежной осени, обивая листья с их веток и привычно шурша звуками намокшего большого города, в котором я живу.