Воробей принес слух на конце хвоста. Как всегде, невероятный,
неправдоподобный, фантастический. Такое только в кино бывает, в
событиях давно минвших лет. Сегодня, при широком доступе к
информации, такие трюки не проходят. И позорно, бессовестно, наконец.
Но пошла череда странных событий, кторые, в принципе, произойти
не могли. Не та рука правила ими, чей почерк стал привычен за долгие
годы постоянства.
Никто не знал, что месяц назад эта рука мыла другую руку, схожую,
как две капли воды, только более уприугую и сильную.
- Спасибо тебе, Петрович, за верную службу, - с трудом подбирала
она слова, столь тяжкий предстоял разговор.
- Ваш значительный тон меня пугает, шеф, - отозвалась другая.
- Сильнее, чем когда опозорился на стадионе? Или ляпнул про
службу в морской пехоте? - проскочил ехидный вопрос.
- Спасибо, что простили тогда, - искренне прозвучала
бдагодарность.
- Тебя куратор за те плюхи списать предложил, но я верность
ценю, а ошибки все совершают, даже я, - развел руками шеф, немого
подождал, а когда пауза затянулась, продолжил, - Не стоит бояться
неизбежного.
- Не мучте, а то дурно станет, - прсотонал Петрович, - Уже
трясти начало.
- Тут трясись, не трясись, - конец нашей дружбе приходит, -
вздохнул начальник, - Врачи сказали, что за здоровье мое отвечать
больше не могут. Все, говорят, в его руках, - перевел взгляд на потолок,-
А я не верил, не уважал, только чертовщины всякой боялся. Значит,
надеяться на милость свыше бесполезно. Готовься.
- У чему? - наивно спросил Петроич.
- Марка Твена почитай, или кио посмотри про Зиту и Гиту, -
подсказываюшие жесты левой руки не вызывали сомнений.
- Да как же!? - в ужасе отшатнулся верный слуга, - Не смогу я!
- Жить захочешь, сможешь, - спокойствие и смирение, звучавшее
в словах, невольно, передалось собеседнику, - Главное, куратора не
разочаруй. А за службу верную, путь к спасению укажу. Слушай и
запоминай.
Разговор был долгий. Петрович внимал каждому слову, понимая,
что от этого зависит жизнь. Ошибался, уже не зависела.
Куратор тоже слушал. Не стоит спрашивать, как ему это удавалось.
Каждое слово вызывало умиление и содрогание от внутреннего смеха,
не сулившего никому ничего хорощего.
А через месяц слух пошел. Невероятный, фантастический, как
в старом кино. Про самую известную быбушку и Настенькино письмо.
