поближе к Жоркиной бабушке – маме его папы. Теперь тот город, сменив своё закамуфлированное имя на реальное, даже несколько лиричное, называется... Ну, это, наверное, будет лишним. И хотя в 1990-е годы туда привозили какие угодно иностранные делегации, название того городка не стоит упоминать всуе даже сейчас. Мало ли что...
Рабочее положение «Ракеты» было горизонтальным (как у и её одноименцев, пока их не доставят на стартовую площадку): колёса на резиновом ходу, одно из которых – переднее – было сдвоенным, поворотным, похожим на переднюю стойку пассажирского самолёта, только в миниатюре, обеспечивали свободное передвижение по квартире и лёгкое маневрирование между мебелью; впереди – на головной части – колпак-обтекатель, как у наших современных «Сарматов», который крепился к корпусу двумя большими хромированными застёжками-коромыслами; за ним располагался брезентовый мешок с каучуковым кольцом-уплотнителем по краю для сбора всего того, что «Ракета» всасывала, и что по размеру мог пропустить через себя пылесосный гибкий резиновый шланг с многоцветной тканевой оплёткой. С обратной стороны у порядочной ракеты сопла. У Жоркиной также – сопло: одно мощное отверстие (такое же, как и на головной части), из которого при работе вырывалась широкая струя приятного тёплого воздуха. И чем дольше работал пылесос, тем этот вырвавшийся воздух становился всё горячее и горячее. Струя отработанной газовой смеси, будучи всосанной двигателем «Ракеты» через шланг, оставив в сборочном мешке всё, что принесла вместе с собой на входе, пройдя по всей длине корпуса, выбрасывалась за ненадобностью через заднее отверстие наружу. Очищенная, она тут же смешивалась с окружающей атмосферой. Сопловый поток не придавал ускорения, и не позволял «Ракете» взлететь. Но его было вполне достаточно, чтобы взвихрить всю ещё не убранную пыль, чем свести на нет все санитарные труды на уже освобождённых от неё территориях. Поэтому на время работы, точнее перед тем, как «нажать кнопку» «Пуск», то есть сдвинуть ползунок включения на отметку «вкл», выкидное сопло заботливо, как грудничка, укутывали сильно увлажнённой тряпкой, привязывая ту к длинной стремительной, как и сам корпус, ручке, расположенной сверху аппарата, дабы хоть чуть-чуть погасить воздушную струю и перенаправить её вниз. «Ракета» была мощной и основательной – надёжа и гордость: никакой пластмассы, никаких соплей – только металл и прародитель карбона.
Редко, но обратную сторону пылесоса, также задействовали в быту: к выходному соплу через самодельный переходник крепили всамделишный распылитель, тем самым превращая пылесос в краскопульт. Таким макаром Жоркины родители покрасили и потолки в квартире, и стены в ванной комнате: экономно, быстро, качественно – без потёков и кистевых волос. Так что, когда начинают говорить про всякие там бытовые комбайны, что их, дескать, изобрели где-то там за долами, не верьте – Вас обманывают: всё было придумано нами – раньше, и не там – где-то, а здесь.
И так. Надуватель – готов! Гигантское резиновое изделие к дублю номер два – готово! Соединительный шланг – подсоединён к «Ракете» и обратным концом пристыкован к воздухоприёмнику будущего шара. На старт! Внимание!..
– Стоп! – прервал стартовый отсчёт Жорка, замахав руками. – Погоди, я сейчас! – бросил он через плечо, полуобернувшись к Сашке, убегая из комнаты в кухню.
Через полминуты Жорка вернулся в комнату, неся с собой маленькую деревянную катушечку с белыми нитками. Жоркина мама – Ася Дмитриевна – шила: дома после основной работы и по выходным. У неё была швейная машинка VERITAS одной из первых модификаций, появившихся в нашей стране в начале 1970-х: простая, без всяких там электроприводов и прочих излишеств. Почти всю Жоркину одежду, даже его школьную форму для младших классов, кроме самой первой – серенькой суконной, она сшила сама. Она же раскраивала и сострачивала кое-что для Жоркиной старшей сестры Ольги, пока та сама не научилась кроить и стрекотать на этом же «веритасе», да ещё и сноровистей чем мама. Ася Дмитриевна портняжила всяческие ночные сорочки и халатики для себя, салфетки, кухонные полотенца, тюлевые занавески, простыни и наволочки для всей семьи, и даже для знакомых. Нитки были в дефиците. Но у хозяйственной запасливой мамы катушек с ними – особенно с белыми – было так много, что Жорка, не сомневаясь, решил: «Она никак не заметит пропажу одной из них». А вот то, что нитки случаются разными – и шёлковыми, и хлопчатобумажными, и вискозными, и смешанными, и с разными номерами по толщине, – экспериментатору было невдомёк.
Пока велась вся эта подготовка, Жорке в голову пришла ещё одна, оказавшейся потом фатальной, мысль: нужно вытащить тестируемое изделие на балкон и уже там его накачивать, так как, судя по всему, объёма комнаты для максимального надувания может не хватить. К тому же помешает мебель: кресла, диван, журнальный столик, куча книжных шкафов и прочая утварь. Жорка проживал на последнем четвёртом этаже их многоквартирного дома. Окна его квартиры выходили на сквер, отделённый небольшой тихой улочкой и высоким фундаментальным забором из глухих бетонных плит с непонятным орнаментом от больничного парка, где в летнюю каникулярную пору Жорка вместе с другими мальчишками иногда ловил в самодельные силки и разнообразные хитрые заманушки диких голубей. За медицинской территорией тянулись совхозное поле и густой перелесок. За тем перелеском – опять поле, но уже невидимое даже с крыши дома. А уже за тем невидимым полем находился аэропорт, в котором работал Жоркин папа. Домовые подъезды с приподъездными деревянными скамейками на литых чугунных витиеватых каркасах, с сидящими на них бабульками, были с другой стороны. Так что никто – ни случайные прохожие, ни местные пенсионерки, ни подготовку, ни процесс, ни результаты ребячих экспериментов увидеть не мог.
Жорка освободил шпингалет балконной двери и ощутил, как дружелюбно тихий, благоухающий мать-и-мачехой и уже раскрывшимися липовыми почками, бодрящий кислородом ветерок заботливо помогает ему распахнуть её настежь. Задев занавески и бесцеремонно ввалившись в комнату, весенний прорыв позволил мальчишкам вдохнуть себя полной грудью. И они, сделав это, словно пьяные почувствовали неудержимую тягу к приключениям: новые горизонты, не исследованные маршруты, белые пятна на океанических картах, нежданные встречи, незабываемые впечатления рисовались детским воображением и звали к себе неразборчивыми голосами на неизвестных языках. Они представили себя то в лётчицких кожаных шлемофонах с большими выпуклыми очками, в унтах и в меховых крагах, то в пробковых шлемах, в белых шортах и сандалиях на босу ногу, то просто босиком в набедренных повязках и с перьями в никогда нечёсаных волосах. Неизвестные им запахи полярных широт и тропических островов, казалось, наполнили их носы и всю комнату. Грёзы нетерпеливых и неугомонных первопроходцев манили их и руководили ими.
Резиновую заготовку для шара вынесли на балкон, оставив «Ракету» в комнате. Надев воздухозаборник шара на шланг пылесоса, Жорка туго, что было сил, обмотал его катушечными нитками и дважды затянул узел, то есть его руки как-то сами собой приторочили одно к другому – профессионально и именно так, а не как иначе. Уже потом, учась в мореходке, он узнал, что тот узел называется «двойной выбленочный» и только он подходил для той сплотки; а вот откуда тогда у него взялось умение его связать – навсегда осталось нераскрытой тайной.
На старт, внимание, пуск! По Жоркиной отмашке Сашка включил пылесос. Жорка стоял на балконе, держа в руках воздухопровод с привязанным к нему безномерным изделием. Двигатель «Ракеты» работал на полную мощность. Воздух из сопла заполнял изделие, всё более и более обретавшего форму полноценного воздушного шара. И чем дольше качал пылесос, преодолевая сопротивление резиновых оболочек эксперимента и его нарастающее встречное давление, тем сильнее он нагревался. А в след за ним нагревалась и газовая смесь, наполнявшая шар, который, становясь всё больше и больше, всё меньше и меньше напоминал пусть и гигантский, но праздничный воздушный шарик, множество которых – разноцветных и разноформенных – вместе с красными флажками носили на первомайских демонстрациях трудящиеся и их дети в те далёкие счастливые годы. Про знакомое и не раз объезженное «Резиновое изделие №2» ребята забыли даже думать. Их захватил пыл изобретательства и бесшабашность первооткрывательства. Им даже почудилось, что вот когда шар надуется до нужных габаритов, то им останется лишь принайтовать гондолу, которую возможно было бы сделать из кресла, предварительно облегчив его, сняв тяжёлые пружинные подушки, и, захватив с собой провиант, ножи и компас, отправится за невидимые горизонты, к небывалым материкам, оставив позади и их дом, и их школу, расположившуюся с противоположенной стороны оконных пейзажей Жоркиной квартиры, напротив их подъезда – сразу же через городской стадион и школьный яблоневый сад. В какой-то момент шар по размерам сравнялся с балконом. А затем, немного постояв и поспорив с ним – кто теперь здесь главный, стремительно затмил того своей доминантой.
– Стоп! – громко скомандовал Жорка. Сашка вырубил нагнетатель.
– Чё?.. Всё?.. Дальше-то чё?.. Сдувать?.. – немного чего-то испугавшись, громким шёпотом пролепетал Сашка.
Сдувать эту громадную красоту, цвета калмыцкого жемчуга – кахолонга – нереалистичного размера, это захватывающее, мечтательное, судьбоносное будущее не хотелось – несбыточные летасы путешественников всё ещё заполняли головы ребят. Жорка, стоя уже в комнате, так как шар, заняв всё свободное пространство балкона, выдавил его от туда, подумав минуту и ничего не сказав, перемотал нитками ту входную часть шара, которая крепилась к пылесосному шлангу, отступив от его конца несколько сантиметров, и крепко набил тот правильный морской узел. Теперь отслужившее своё крепление шара к шлангу можно было перерезать. Затем, по идее, нужно было бы катушку с нитками сбросить с балкона на землю, там её подобрал бы сбежавший вниз Сашка; и уже потом – втроём вместе с шаром – они объявились бы во дворе. Мальчишки разрисовали в своих головах, какие фурор и шорох случился бы по всей округе, когда они заявились бы в свой двор все вместе – Жорка, Сашка и Шар: навзничь пали бы все былицы-небылицы, которыми обычно хвастает друг перед другом ребятня.
Всё для такого парада было готово. Но тут... Резко поднявшийся, бог весть от куда взявшийся бриз оживил их шар и стал отжимать того, уже ставшего размером с два, а может быть и с три балкона, от их стартовой площадки. Одюжившийся Шар, не согласный с привязью, войдя в сговор с природным ветродуем, проявил неучтивую прихоть и стремление к полнейшей независимости. Это его скоропостижное оживление содрогнуло растерявшихся мальчишек. И Шар, воспользовавшись замешательством изобретателей, до предела надраив швартовую нитку, крепко дёрнул: раз, второй, ещё раз и ещё. А потом хватанул с такой силой, что Жорка,
