Груша, которую "нельзя" скушать

На горной возвышенности, прямо под зенитом, расположилось графское поместье. В нём всё прекрасно было, сногсшибательный трёхэтажный дом, с окнами выходящими на две стороны, прекрасный сад, подобный Аполлонскому, и замечательный вид на заросшее мхом ущелье. Дом был похож своей формой на абажур перевернутый кверху, где крыша, хоть и с подтёками, и с дырами, всё равно справлялась с поставленной работой. Стены были замызганы рубиновым бархатом, где-то были выемки точно под патрон, а под окнами, где простилалась тропинка из самоцветов, благоухали прошлогодние цветы, смахивающие всем своим видом на человеческую кожу. В окнах виднелись портьеры, которые закрывали каждодневные банкеты капиталистических мешков. Кружат над домом перелётные птицы, словно стервятники наблюдали за округой, защищая покой радостных жителей. Конечно, летали не за просто так. Может за славу, может за красоты, но в большинстве своём, сторожили за корку объедков с праздничного стола. 

Каждое окно, с левой стороны поместья, выходило на чудотворный сад. Росли там, преимущественно, плодоносящие деревья. Яблони, Грецкие орехи, Абрикосы, Сливы и, конечно же, Груши. Каждое дерево отвечало за свои задачи. Яблони занимались садоводством, "взращивали" культуры, которые невозможно вырастить в климатических условиях того участка, но писали, что каждой твари досталось по паре того или иного продовольственного запаса. Грецкие же орехи пасли животинку: полумёртвых свиней, откормленных по плану; маломолочных коров, пущенных на сырьё; ощипанных куриц, разлагающихся в пушках; но в отчётах совершенно другой ответ: "Все здоровы, болезней нет". Абрикосы отвечали за обиход листьев, а Сливы за их пригодность. А Груши составляли творческую интеллигенцию. В их обязанности входили агит. плакаты, кто к дому относились уважительно/равнодушно или же, если относились пренебрежительно, то те писали стишки, направленные на восхваление домашнего очага. 

В таком прекрасном мире с ежедневной подпиткой корней, родилась маленькая груша. 

Как и её предшественницы, молодая груша на дому обучилась чистописанию, грамоте и орфографии заверенной графством. От дерева груша получила личную часть ветки, которая: "равноценна целой комнате в поместье". Никто и не мог мечтать о такой жизни, ведь она считается минимальным материальным благом плода. Каждую секунду за грушей наблюдали, как созревает она на ветке, как рисует первый плакаты, как идею развивает до "действительности". Никакой другой жизни она и не знала, только дерево, только блистательный сад, только нерушимое поместье. В один из дней, когда родина нуждалась в ещё одном творческом порыве, в сторону юной груши надвигался червь. Странное зрелище, ведь птицы должны были остановить её ещё на подходе к участку. Вот уже то ответвление, вот уже та ветка, вот уже та героиня груша. Червячок прогрыз ей кожицу, создав массивную дырку, пробрался в нутро и съел все внутренности, наевшись на годы вперёд. Плоду стало плохо, она чувствует в себе пустоту, буквально и фигурально. Кольчец посеял семя сомнения.

Теперь молодая груша из покорной работницы действующего органа, превратилась в строптивую диссидентку, каких на ветках нигде не найдёшь. Вместе с непокорностью появилось сомнение, ненависть к идеологии, проще говоря, иное чувство быть. Она продолжила свою работу. Но теперь диссонирующий возглас с ветки номер 21 кричал совершенно иную мысль, всё дерево всполошилось. Пытаясь раскрыть глаза соседям по веткам, неся флаг иносказания на всё древо, как сама не заметила, что уже давным-давно на самой низине иерархии творческого индивидуализма. Молодая груша понесла свои потери, потеряла посты, умертвила будущее и погубила собственную мечту на просторное осмысление мира.
 
Потеряв смысл, так и не прознав жизнь, разочаровавшись в зародыше идеи как таковой, маленькая груша упала с ветки дерева на мягкую землю, зная, что останься она на дереве - наступил бы мрак, что от её упавшего аналога будет больше прока.