Март в этот раз начался ах как хорошо!
Нежнейший перламутр неба, отчего оно казалось даже выгнутым и невыносимо высоким. И категорический свет – это когда или свет, или тень, никаких полутонов и переходов.
Вот отчего и хочется так на улицу, без всякого дела, просто так чтобы: побродить, поулыбаться, головой повертеть , чтобы всё и всех разом увидеть.
Вечером же ещё лучше, даже если темно уже совсем. Ну, во-первых, «темно совсем» в городе просто никогда не бывает. Свет, правда, уже не настоящий, а игрушечный, людьми придуманный, брызжет, обрушивается, сочится, подъезжает со всех сторон. Во-вторых же, даже если и найдёшь такой закуток, где света почти нет, всё равно не ошибёшься: такой воздух льётся в тебя только весной и весной ранней. При этом совсем даже не важно, какой на дворе век, какая эпоха. Война или мир. Пандемия или все здоровы.
Вот и пошла Лера совсем уже вечером, чтобы впустить в себя такой вот воздух, потому что первое марта уже заканчивалось, а следующий первый день весны через год только будет.
Валерия – горожанка потомственная, все свои долгие шестнадцать лет прожила в этом большом городе, изредка только уезжая летом, чтобы бабушку собой обрадовать да перед деревенскими девчонками (ну, и мальчишками, конечно, тоже) повоображать, каждый вечер появляясь в клубе в другом чём-то, не таком, как вчера. Это потому, что папа с мамой её любили и баловали всякими там юбочками, маечками, кроссовочками и брючками. Бабушка, когда Леркин чемодан разбирала, всё головой качала и бурчала себе под нос: «Любить, любить унучка моя, чёрт засратая, наряжаться, да беречь-то не любить…»
А чего тряпки-то беречь? Всё равно, когда вернётся, дома её уже куча новых ждать будет!..
Но всё это случится нескоро ещё, аж в августе, перед началом другой, школьной жизни, последней уже. Это потому, что следующей весной станет Лерка свободным человеком, «оковы школьные падут, темницы рухнут, и свобода нас примет радостно у входа! И братья меч нам отдадут!..» Ну, «меч» - это, в смысле, студенческий билет одного из столичных вузов. А что поступит в какой-нибудь из них, Лерка даже не сомневалась, потому что это от других удача иногда отворачивается, а от неё-то с какой стати!.. Ну сами посудите, какой резон этой самой удаче от т а к о й девочки отворачиваться, если, когда она по улице идёт, то все наоборот даже поворачиваются в её сторону. А вчера, в последний день зимы, парень какой-то так шею вывернул, что аж в столб врезался. От же ж дурачок какой! И Лерка хохотала из-за него!!.
А сейчас она шла, шла по своей улице, зашла в кафетерий и там лате с эклером себе позволила, хоть и толстеть недавно стала, а потому села сразу на диету.
Ага, съела, значит, и дальше по улице пошла. А потом вспомнила, что там, в глубине старых дворов, зимой ещё увидела фонтан. Золотые девушка и парень стояли под зонтом, обнявшись, и девушка даже чуть приподняла ногу, согнутую в коленке. Ещё мгновение – и они поцелуются. Вот такой был фонтан. Но он не работал, зима же ведь. Знала же, что и сейчас ещё не работает, но так хотелось увидеть, как он её всё же поцелует, что Лерка пошла посмотреть. А - вдруг!..
Она уже довольно долго по дворам проплутала: забыла, наверное, где эти счастливые под зонтом притаились от всех и где вот-вот случится их счастье.
А! Нет, не забыла, нашла, кажется. Во-о-о-н там они, застывшие, золотятся, ждут Лерку, чтобы с нею поделиться своим счастьем.
И когда она уже почти подошла, воздух, чудесный, весенний, сначала завыл, а потом отвратительно разорвался в клочья…
… Нет больше ни Лерки, ни фонтана «из золота»… Чёрная безобразная яма в земле есть, а их нет… И никогда впредь не будет… А поцеловаться они так и не успели… Война ведь…
|