Тот, кто был мной. Автопортрет (том 1)

взаимодействие с космическими объектами в реальном мире. Но именно он не позволил Мише умереть при его попытке покинуть этот самый реальный мир: сумасшедший, изуродованный, пропахший насквозь бензином, и оцифрованный бунтующим против своей природной сущности человечеством. Деи был сильнее стремления сбежать в более пригодное для жизни место, обрести долгожданный покой. Лишь Деи мог ограждать Мишу всеобщего безумия.
И, наверное, Деи был рядом с ним всегда. Просто в какой-то момент всего только и нужно было позволить уступить ему место. То, на что Деи был способен, пусть в воображении, Мишу как-то успокаивало. Ведь, придя, наконец, в сознание, он чувствовал внутри некий перелом. До того как прыгнуть с четвертого этажа с расчетом на быструю смерть Миша не видел никаких грязных, с проблесками следов, оставляемых людьми. Таких отпечатков было полно в подземном бункере, где Деи устроил массовое истребление людей пока Миша пребывал в отключке. Своего рода отметки, координаты, ведущие к своим владельцам.
У него тоже были такие. Ничем не отличавшиеся от прочих. И Миша ненавидел себя за то, что ему нравилось находиться среди человекоподобных безумцев, пользоваться людскими «достижениями» себе во благо. По сути, Миша совсем не отличался от тех кто заставлял его чувствовать себя некой жертвой в клетке, уготованной на съедение множеством хищников. И хотя не все так называемые блага цифровой цивилизации были восприняты им положительно, и Миша категорически отвергал виртуальную реальность и бездумное потребление, захватившие людское сознание в жесткие тиски, все же он признавал свою зависимость от того же ПК и Интернета. А вместо возделывания собственного огорода предпочитал покупные овощи, пусть и не в супермаркетах, добравшихся уже и до сельской местности, а с рук.
Эти черные с проблесками следы были следами других Деи. Просто его Деи превосходил всех прочих. Возможно потому, что чувства были неподдельными, не являлись неестественными эмоциями в ответ на соответствующие раздражители. Было ли так всегда? Кажется, да. Кажется, сейчас, на больничной койке, вытащенный с того света против его воли Миша понимал, что Деи был неотъемлемой частью его природного естества. Радовался ли он или же ему было страшно и плохо, переживания Миши таили в себе всю полноту их, без капли наигранности. Он не умел лгать.
А вот мать Миши не оставляла за собой никаких грязных с проблесками следов. Хрен знает почему, однако он не мог вспомнить того дня когда хотя бы раз между ними вспыхнул конфликт. Мать всегда прощала Мише дурное поведение (даже в присутствии отца), впрочем, по жизни он еще ни разу не был замечен в чем-либо скверном. По крайней мере, самой матерью. Она видела лишь его чрезмерную эмоциональность между всплесками которой находилось привычное Мише спокойствие. Его веселило все, что казалось ему забавным, любое мало-мальски смешное событие, и злила любая неудача. Миша не стеснялся своих эмоций, наоборот, вовсю их демонстрировал, был самим собой, казался совсем открытым этому миру, в котором любая открытость как мед для медведя.
Его мать не верила, что сын способен был решиться добровольно попытаться умереть. Десяток лет, что Миша провел в стенах снимаемого им жилья, съехав из отчего дома, однозначно изменил парня. Но и теперь, здесь и сейчас, в больнице, Миша изменился снова.
-Одни ублюдки вокруг, - попытался объяснить он, - Чертовы лицемеры, чертовы нытики, чертовы лодыри, чертовы бараны. Одна гниль учит другую как плавать в дерьме и радоваться. Животные. Оскотинились до уровня обезьян.
-Ну и черт с ними, - мягко журила мать со слезами на глазах, - Они даже не заметят.
-Снег выпал? – спросил Миша, искренне желая услышать положительный ответ.
До Нового года оставался месяц. Только зима все никак не могла начаться. Аномальное тепло и нескончаемая унылая слякоть (а то и дождь) лишь усугубляли Мишину депрессию, толкнувшую его на этот прыжок из окна. Рожденный посреди зимы, привыкший к снежным сугробам и морозам, от которых хрустящий снег приятно ласкал его слух, а солнце вселяло надежды на что-то хорошее, он хотел этого белого и искрящегося снега и похолодания. Однако, прогнозы синоптиков не радовали – той знакомой ему зимы можно было не ждать.
-До конца декабря не будет ни снега ни морозов.
-И вновь все упирается в поганый человечий фактор, - не стал сдерживать своего прежнего негодования Деи под личиной Миши, - Нет никаких аномалий, человек пытается оправдать свое потреблятство, списать свою дурь на погоду. Я не хочу видеть всего этого. Мне противно видеть все это.
-Мне тоже противна эта грязь вокруг, эта слякоть, этот срач…
-Людей устраивает такой порядок вещей, - настаивал Деи, - Разделение на баранов и их пастухов. Ведь не нужно думать своей головой, пастухи все придумают, и еще айфон новый предложат. Или какую-нибудь синтетику из супермаркета на завтрак, обед и ужин для еще большего дегенератизма. Просто так удобнее.
В тот момент он заметил других Деи, мелькавших за пределами больничной палаты, в которой он находился.
-Чертовы фальшивки, - не смог сдержаться он.
-Ты только не волнуйся, сынок, - успокаивала его мать, - Лишние нервы сейчас ни к чему.
Но Деи и так понимал, что был сильнее всех остальных ему подобных. Их сила угнетала их хозяев, давила тяжелой ношей и горбила их тела. То были искусственные Деи, навязанные людям извне, совсем незначительные: зависть и уязвленное самолюбие, но задавившие их природную суть, в то время как он свободно дышал и рос, выжидая своего неизбежного часа. Он будто знал, что этот час настанет, что в том заключалось его призвание. Он был сильнее, он был лучше, в нем одном заключался весь смысл мироздания, движущегося к разрушению и забвению. И эта истина нисколько не угнетала, наоборот, приводила Деи в состояние эйфории. Он жаждал полного уничтожения, процесс запуска людьми которого был предрешен самим Создателем этого мира. Деи чувствовал себя посланником его, с удовольствием готовым исполнить свою миссию Палача. Будто изначально настроенное Творцом на этот коллапс человечество призвало Деи покончить с родом людским раз и навсегда.
Будто его появление на свет снежной морозной зимой было не случайным. И ее полное отсутствие до конца декабря должно было стать последней каплей всеобщего людского сумасшествия. Только люди были виновны в этих погодных так называемых аномалиях, в растущем уровне углекислого газа в атмосфере, в повышении средней температуры. Только люди вызвали «парниковый эффект» на планете Земля. А все из-за своего неумного потребления. Всеобщее «хочу» и «дайте» стало смыслом жизни. И пусть ему самому не требовалось слишком много (стол, стул, кровать, электрическая розетка), он был виновен не меньше остальных.
Люди спасли его не ради матери, а потому, что выполняли свою работу. Но только ради матери Деи повременит с тем, что должен был сделать он сам и отправить в небо всю свою силу, накопленную за годы своего существования. Грязные с проблесками отпечатки следов, оставляемые людьми специально для него послужат Деи щедрым источником питания. И на сей раз удар из космоса должен будет достичь человечество даже глубоко под землей…

без окончания

Глава 36. На правах хозяина.

Он был явно лишним гостем на этом корпоративе. И пришел только ради приличия, уболтанный Вадиком и Серегой, прекрасно осознавая, что время, проведенное среди рабочего коллектива в далеко не рабочей обстановке, можно было потратить с куда большей для него самого пользой. Стесненный, затравленный, крайне потерявшийся посреди всего веселья, он будто прикипел к стулу и не вылезал из-за стола, наблюдая слегка пьяненькие танцульки посреди зала кафе. Но было в этой приятной ее глазу застенчивости и нечто еще. Словно Костик не просто пребывал в ступоре от той атмосферы, к которой не привык и от чего не мог оправиться. Что-то происходило с его глазами, что-то менялось в его сосредоточенном напряженном взгляде, наполнявшемся отвращением ко всему происходящему. Марина была уверена в тот как белки глаз Костика стали на миг целиком серыми, пропали даже зрачки. И в тот момент Костик просто вылез из-за стола, намереваясь, наконец-то, покинуть заведение. Тогда же в глазах самой Марины защипало от слез. Она, оказывается, как завороженная наблюдала за этими метаморфозами на лице молодого человека, кажется, совсем не замечавшего этот пристальный взгляд на себе. И трудно сказать, что именно так привлекло ее взгляд, не отпускавший Костика в течение нескольких минут. Ведь до того Марина общалась с ним всего-то какие-то мгновения, когда она вынуждена была забрать оставленные у Костика бумаги по дороге в офис. Всего лишь «привет-пока». Но, наверное, в памяти ее осталось открытое доброе лицо Костика, где-то глубоко… и надежно.
Марина обнаружила его на автобусной остановке, покинув веселье где-то через полчаса после ухода Костика. Она выпила всего одну рюмку дешевого вина и чувствовала, что с нее уже было достаточно. Гулянка и без того должна была вот-вот завершиться. А возможно, без Костика веселье казалось полностью завершенным.
Он был не один. Рядом с Костиком Марина увидела большого бродячего пса, лохматого и грязного, но вполне упитанного. Будто привыкшего к постоянной кормежке. Пес совсем не боялся человека, трепавшего и чесавшего его за длинным ухом. Они были на остановке одни, время перевалило за половину десятого вечера, Костик совсем не стеснялся своего лохматого приятеля. Марина же не любила больших собак, относилась к ним разумно опасливо. В частном секторе, где она жила, почти у всех были собаки, среди которых хватало крупных их представителей. Некоторые из таких монстров содержались в специальных сетчатых загонах, а некоторые вообще свободно перемещались по территории с той стороны высоких заборов. Казалось, что перепрыгнуть через вроде бы неодолимую, на взгляд хозяев, преграду и оказаться на улице таким монстрам не представляло труда. Хотя пока что подобных случаев Марина припомнить не могла. Тем не менее, один только лай, начатый одним псом и продолженный почти всеми остальными, заставлял сердце учащенно биться и трепетать в страхе, а ноги – ускорить движение.
-Я думала, ты уже дома, - не смогла скрыть своего удивления Марина.
-Сейчас самое время быть на улице, - отверг Костик.
-Ну все, иди, - каким-то непонятным Марине тоном указал он псу, глядя тому прямо в глаза, будто кто-то другой на мгновенье оказался на месте Костика.
На мгновенье из по-детски застенчивого и доброго внутри, тепло которого Марина ощутила в кафе полчаса назад, он стал мрачным и каким-то животным. И этот язык был отлично понятен бродячей собаке, в следующую секунду подчинившейся этому короткому тяжелому приказу человека, только что выражавшего к ней дружбу. Пес трусцой направился в указанном Костиком направлении, не оборачиваясь на оставшихся на остановке людей, словно просто пробежал мимо них без всякого интереса.
Но может быть Марине снова показалось? Может быть животное превосходство, выраженное Костиком в голосе, рвалось из нее самой? И немного алкоголя было достаточно для этой игры воображения? Ведь Костик понравился ей,