– Завтра не опаздывай. В шесть чтобы тут был.
– Ну, Сергей Сергеевич, когда я опаздывал-то?
– Да-да, конечно, – профессор улыбнулся, вылез из джипа и, уже захлопывая за собой дверцу, добавил. – Завтра особенно не опаздывай.
Коттедж весь сиял огнями, словно круизный корабль в ночном океане. Как всегда, светились не только окна первого и второго этажа, но и технического, сиял матовым полушарием купол оранжереи на крыше. Четыре кипарисовых пирамидки у входа переливались гирляндами светодиодов. Все это означало, что его ждут.
Сергей глубоко вдохнул морозный, щекочущий нос воздух. «Хорошо-то как!». Вот уже полгода ему безумно нравилось поздно вечером приезжать в свой дом, каждый раз удивляясь его непривычному радушию. Ему нравилось медленно проходить сквозь торжественный хвойный строй, сдерживая шаг, подниматься по широким ступеням крыльца.
Полгода?! Всего лишь шесть месяцев, а кажется, что той унылой одинокой жизни, заполненной только работой, и не было никогда. Кажется, что дом всегда был плывущим чудо-лайнером, а вот за этой тяжелой надежной дверью его всегда ждало счастье по имени Настенька!
***
Странно, что-то сегодня его девочка не торопится встречать, виснуть на шее, звонко чмокать в ухо, стряхивать снег с намечающейся лысины ученого мужа. И пахнет… ничем. То есть ничем вкусным не пахнет. Такого еще не было. Что-то случилось?
Какие-то странные звуки, не то бульканье, не то хлюпы доносятся из спальни. Профессор быстро стянул с себя пальто, скинул куда-то влево штиблеты и бросился на звук.
Увиденное удивило и испугало! Его малышка, его девочка сидела на краю их широкой супружеской кровати, прижав коленки к груди. Сквозь спутанные русые пряди проглядывало зареванное личико с распухшим красным носиком. Натянутая на коленки ночнушка и отсутствие запахов пищи сразу навели умного мужчину на мысль, что все это длится с самого утра!
– Что?! Что случилось? – Бросился он к любимой.
– Стой! Не смей! Нельзя! – Женщина протестующе вскинула ладонь.
Но было уже поздно. Сергей ястребом пролетел три метра до кровати и прижал к себе свое счастье, целуя, гладя и шепча:
– Что с тобой, Настенька? Что нельзя? Почему?
Она ткнулась в его рубашку и зарыдала. Нет, не до истерики, но почти на грани, и не долго, а минут на пять, пока не почувствовала, что укачивающий, согревающий ее обруч чуть-чуть ослаб. Настя оттолкнулась от мокрого плеча и очень внимательно близко-близко, нежно и с огромным состраданием посмотрела в глаза своему мужу:
– Сережа, как ты мог?
Сереже стало еще страшнее. Вся его сорокалетняя жизнь промелькнула слайдами в его гениальном мозгу. Не было! Не было у него в жизни ничего такого, за что надо его сейчас стыдить, судить и вообще. Не привлекался, не женился, даже не встречался…. Или было? Украл у деда-академика микроскоп. Но потом же вернул! Списал один раздел для кандидатской с интернета. Но отрерайтил же! Может быть, утром воду не переключил с душа на кран?
– Дорогая моя, любимая, объясни же наконец, черт побери, что случилось!
– Как, ты же сам мне вчера вечером рассказывал про микромиры и про человечков в них. Ты сказал, что в маленьких пылинках, которые на полу, на столе, везде есть крошечные вселенные, солнышки. А вокруг них малюсенькие планетки, а на них живут совсем-совсем вот такусенькие циливи… цивини… цилизации.
– Цивилизации, – машинально исправил профессор.
– Помнишь?
– Это да, помню, и что?
– Ты ушел утром на работу, а я представила, – Настенька задумчиво посмотрела на пыль под косметическим столиком «Совсем прислуга от рук отбилась». – Представила, как эти человечки там живут. Влюбляются, женятся, рожают деток, воспитывают. У них все, как у нас. Да?
– Ну, допустим, – мужчина немного успокоился. Проблема получила вполне реальные очертания, а значит все решаемо. – И что?
– Как что? Мы же по ним ходим! Мы же их давим! Ты сейчас в своих носках… и они там умира-а-ают.
Красный носик снова ткнулся в шею профессора и засморгал с новой силой.
– Подожди, не плачь же. Смотри, если вселенная бесконечна, то и мы для кого-то пыль. И по нам кто-то может пройтись и раздавить. Так?
Плач стих:
– Так.
– Но никто ж еще не раздавил.
– Ну… может, мы просто под шкафом у них лежим.
На это профессор ответить ничего не смог. Он просто взял свою молодую жену на руки и отнес на кухню. Потом сам пожарил яичницу, сам сделал бутерброды и нарезал томат. Настенька в полупрозрачной ночнушке тихо сидела за столом и влюбленными глазами смотрела на своего гениального мужа.
Она думала:
«Завтра у Сергея новый эксперимент с коллайдером. Читала про его открытие. Оно, как и все, что он делает, гениально. Завтра в НИИ будут расщеплять элементарные частицы восьмого уровня. Вероятность наткнуться на миры со сверхцивилизацией в них равна 0,001. Да, мала, но вдруг?! Вдруг выберут именно этот мир? Ту частицу материи, где есть разум, способный защитить себя даже от нас. Ведь это возможно, хоть и маловероятно. Возможно, что тот микромир не захочет «расщепляться» в нашем земном коллайдере и ответит так, что мы наконец-то прозреем: нельзя «наступать» на чужие миры!
Он на самом деле гений, и я безумно люблю его. Так люблю, что готова быть дурой, юродивой, лягушкой, кем угодно, только рядом. Чтобы он жил долго, счастливо со мной, с нашими детьми, со всем остальным миром, пусть даже пылью под шкафом в другой вселенной».
– Ну, Настюха, бери вилку, ешь, – профессор с наслаждением положил на язык выстраданный кусок яичницы и, с умилением поглядывая на свою глупышку-жену, добавил. – Надо будет все-таки просканировать частицы на интреплавентные импульсы. А вдруг и правда, хм, человечки.
Вечер был необычным, как и каждый теперь для профессора ядерной физики Сергея Сергеевича. За окнами предательски подмигивали гирлянды, намекая на мысль: а кто же их зажег вечером, если хозяйка с утра сидела в кровати. Хм, и если хозяин – гений, то почему он не догадался об этом… или он настолько гений, что…. Да ладно! Не будем наступать на чужие миры.
