Гвоздь

— Ой! Ай! — кричал гвоздь от удара молотком по его и без того плоской голове.

— Все гвозди, как гвозди, — возмущался он. — Серёгу, соседа по ящику, в забор вбили, Мишку — в банную дверь, а меня в крышку гроба заколачивают. Я ведь с ними бок о бок лежал на витрине сельпо. Не хочу ржаветь до конца дней своих под толщей сырой земли. Люди добрые, я не покойник, а вполне живой молодой гвоздь. Слышите меня? Не хочу!

Он огляделся, посмотрел на товарищей по несчастью, чьи плоские шляпки уже были слегка притоплены в красном бархате. 

"Я последний", — подумал гвоздь и заплакал ржавыми слезами.

Провожающие столпились у кучи свежей глины и наблюдали, как могильщик, оскалившись, забивает последний гвоздь. Назойливый паут, выждав момент, приземлился на загорелую шею мужчины и немного помешкав прокусил его пропитую плоть.

— Бл***! — выругался могильщик, смахнул паута, выдернул загнутый гвоздь и швырнул в кладбищенскую лебеду. — Не гвозди, а дерьмо.

Гвоздь лежал в траве и смотрел на летнее солнце, а его плоская глупая голова раскалывалась от боли. Он знал, что на его место вобьют другого бедолагу, но это было уже не столь важно, ведь он остался на поверхности.

Через неделю старый смотритель Фёдор Иванович делал обход и случайно увидел бедолагу в траве.

— Ишь, материал дельный разбрасывают, – выругался дедушка и бережно положил гвоздь в засаленный карман пиджака. — Что с них взять, молодёжь.

Вечером он поправил гвоздь молотком и вбил в стену кладбищенской каморки.

С этого момента у гвоздя началась новая жизнь, на нём почётно висел гнутый алюминиевый ковш для питья.

Теперь гвоздь знал всё о кладбищенских делах, ведь в каморку часто наведывались мужики, чтобы испить чайку. Знал он, что в былые времена могильщиков за поминальный стол первыми сажали, а теперь всё, ушла традиция. Он мог запросто отличить могильщика от землекопа или шабашника. Он знал, что директор Владлен Мелентьевич — хапуга, а Серёга-седой — лучший могильщик в районе. Гвоздь уже и забыл о судьбах тех, кто угодил в крышку гроба в тот роковой день. Он был счастлив в душной и прокуренной каморке, ведь жизнь сложилась как нельзя лучше.