К тому моменту, когда сыну Олеси и Георга исполнилось шесть месяцев, их брак давно уже висел на волоске. И даже Олесе, которая изначально была нацелена сохранить его любой ценой, - просто потому, что ей некуда было возвращаться, так как в отчем доме ее давно уже никто не ждал, - теперь уже было понятно, что сейчас это просто вопрос времени. Они с Георгом за эти месяцы стали совершенно чужими друг другу, и любые попытки, предпринимаемые Олесей, чтобы спасти их несчастливый союз, изначально были обречены на провал.
Они давно уже не могли даже просто нормально общаться между собой. О чем бы они ни начинали говорить, - тема уже не имела значения, - они тут же ругались. К ужасу для самой себя, Олеся осознавала, что ее раздражает в собственном муже буквально все без исключения. А Георгу, в свою очередь, похоже, точно так же ничего не нравилось в самой Олесе.
Да это было бы еще полбеды, если бы только в Олесе!.. Проблема в том, что настоящим камнем преткновения между ними стал их ребенок. Георга он не устраивал совершенно. Похоже, уже самим фактом своего существования.
При этом даже нельзя было сказать, что шестимесячный Саша был проблемным. Совершенно нормальный, здоровый, к счастью, малыш, развивающийся в полном соответствии со своим возрастом, - а кое в чем даже и опережающий своих сверстников. Наверное, не идеальный, - потому что он мало спал и требовал очень много внимания к себе; с ним необходимо было постоянно находиться рядом. Но полностью идеальных детей не существует в природе. А Саша был веселый, дружелюбный, общительный, контактный; он охотно шел на руки к родственникам и много смеялся. В общем, совершенно обычный нормальный малыш, который еще только начинал с интересом познавать увлекательный окружающий мир.
Беда, очевидно, была в том, что Георг попросту никогда раньше не видел вблизи маленьких детей, и поэтому вообще не представлял, что именно следует от них ожидать. Его собственные рассуждения о малышах всегда ранее неизменно укладывались в три странные фразы, от которых Олесю поначалу попросту жутко коробило и передергивало от какого-то непонятного чувства, которому она тогда еще не могла дать точного названия, но которое больше всего было похоже на отвращение и даже омерзение. Со временем она, правда, немного привыкла, наверное, потому что перестала реагировать на слова Георга так болезненно, - хотя более приятными и понятными для нее они так и не стали. Но что поделать… Олеся тогда еще любила своего будущего супруга и пыталась смириться и принять его странное чувство юмора и еще более непонятное для нее его общее восприятие жизни.
Георг так мечтал о детях, - до того, как его мечта превратилась в реальность. На протяжении двух лет, что они с Олесей встречались, Георг повторял эти так шокирующие Олесю фразы по несколько раз в день.
- Маленькие дети такие заба-а-а-а-вные!.. - растягивал он до бесконечности последнее слово своим тогда еще густым рокочущим басом, который теперь, после свадьбы, почему-то все чаще срывался на бабий визг. - У них такие крошечные писю-ю-ю-ю-ю-льчики!.. - На этом месте он обычно начинал оглушительно ржать, очевидно, искренне веря про себя, что говорит нечто донельзя забавное. - Они пи-и-и-и-и-сают в разные стороны!..
Почему-то видение писающих в разные стороны детей возбуждало Георга просто до крайности и приводило в какой-то нелепый, непонятный и совершенно недоступный Олесе восторг. Реально казалось со стороны, что он сам сейчас описается в предвкушении удовольствия. Но ничего другого о детях он попросту не знал и никогда не видел их вблизи. В его больном воображении ребенок, похоже, вплоть до половозрелого возраста должен был преспокойно целыми днями лежать на полу и пи-и-и-и-и-сать своим крошечным писю-ю-ю-ю-ю-ю-льчиком… А потом, рано или поздно, похоже, просто должен был встать и уйти своей дорогой, не тревожа занятых родителей.
Но на самом деле все получилось совсем не так.
Саша реально с самого первого дня жизни был необычайно дружелюбным, любопытным, постоянно был готов рассмеяться. Он совершенно не боялся других людей, - даже незнакомых, - был необычайно контактным, с удовольствием шел ко всем на ручки, и, казалось бы, должен был доставлять всем без исключения окружающим только радость. Саша очень хорошо кушал, быстро рос, был очень сообразительным и любознательным. То есть, он уродился совершенно нормальным и полностью благополучным ребенком, который, появись он на свет в другой семье, мог бы стать неиссякаемым источником неземной радости для своих счастливых и любящих родителей.
Но не стал.
Проблема была в том, что, при всех прочих своих неоспоримых достоинствах, которые Георг не видел и не замечал, Саша вовсе даже не желал смирно лежать на полу и писать в разные стороны.
Он с самого рождения был очень подвижным. В нем реально словно был установлен вечный двигатель, потому что он никогда не уставал. И он совершенно не желал ни спать днем, ни играть самостоятельно, - как это делают, по мнению Гекули, все нормальные дети. Вместо этого он хотел все время быть со своими родителями.
Сама Олеся не видела в этом ничего особенно страшного и с удовольствием занималась сынишкой целыми днями. Тем более, что у Саши был один весьма существенный плюс: ровно в восемь вечера он засыпал намертво и по ночам никогда ее не беспокоил. Да и утром, - как это ни странно, - проснувшись самостоятельно, он мог часов до восьми - девяти спокойно лежать в своей кроватке, ничего не требуя, не тревожа маму и давая ей еще немного отдохнуть. Поэтому Олеся, к счастью, не ведала бессонных ночей у кроватки ребенка и многочасовых укачиваний.
В принципе, даже нельзя было сказать, что Олеся уставала от ребенка, несмотря на то, что днем они неизменно проводили практически все время вместе. Для нее это все получилось как-то совершенно естественно. Но вот несчастный новоявленный папа уставал очень сильно, лежа на диване целыми днями напролет и переключая телевизор с одного новостного канала на другой. И он желал абсолютного покоя и тишины, потому что ему требовался отдых от долгих и бесплодных поисков работы в радиусе все того же дивана. А как тут отдохнешь, успокоишься и наберешься сил для новых подвигов, если где-то поблизости вечно копошится наглый и подлый ребенок, который, словно нарочно издеваясь над своим нелепым папашкой, постоянно мешал ему, просился на руки, то и дело, - вот ведь негодяй!.. - хотел кушать, играть, капризничать…
На взгляд дорогого папули, этот ребенок был дефектным и вел себя совершенно неправильно, ненормально и нестандартно. А Георг, - это нельзя упускать из виду, - был, вне всякого сомнения, непревзойденным специалистом в области заболеваний психики. Как же иначе, - ведь он в свое время сумел закончить педагогический университет по специальности учитель истории и школьный психолог. Поэтому он, разумеется, сразу же увидел своим опытным наметанным глазом, что с этим младенцем, явно, что-то не то. И, когда долгожданный сынуля находился еще всего в возрасте двух - трех месяцев, любящий папочка поставил своему, такому, вроде бы, некогда желанному наследнику целую кучу серьезных диагнозов.
От шизофрении до маниакально-депрессивного синдрома. На полном серьезе. Со знанием дела. Кроме шуток. И бесился до истерики, когда Олеся возражала ему, потому что он точно знал, о чем говорил.
В то время, когда неудачный младенец еще только-только учился головку держать и агукать, папа уже предсказал ему незавидное будущее и даже описал его во всех душераздирающих подробностях. Из его слов следовало, что если этот ребенок уже сейчас так себя ведет, - тем более, что у него имеются столько поставленных папой практически несовместимых с нормальной жизнью диагнозов, - то у них с Олесей, разумеется, всю жизнь будут с ним жуткие проблемы. Его вышвырнут из садика и из школы за плохое поведение и неуспеваемость; он, естественно, свяжется с дурной компанией, будет наркоманом, вором, а может, и похлеще; потом станет уголовником - рецидивистом, отсидит в тюрьме много лет, а вернувшись с зоны, непременно убьет своих ненавистных родителей, - и бабушку, что немаловажно, мать Гекули, - и все это ради того, чтобы завладеть их квартирой…
У Олеси просто реально волосы на голове шевелились, когда она слушала все это. И шевелились они, разумеется, пока еще вовсе не от страха перед сыном-уголовником, рецидивистом и потенциальным убийцей, а от дикого ужаса при одной только мысли о том, что все эти мерзости так легко вылетают из уст ее еще недавно такого любимого и желанного мужа, без которого она некогда просто не мыслила своего существования. Того самого, который когда-то так хотел детей, что целыми днями мог говорить только о них, не обращая ни малейшего внимания на то, что саму Олесю все эти его разговоры расстраивают до глубины души… Того самого, в котором она была так уверена… Пока не родился их сын…
А Георг, прекрасно понимая, что Олеся не желает внимать его разумным и справедливым словам, - словам образованного человека, профессионала и специалиста, - срывался и начинал визжать, по привычке разбрызгивая вокруг слюну:
- Ты ничего не хочешь слушать!.. Ты считаешь меня придурком!.. А я тебе это, как психолог, говорю!.. Это так и будет!.. Я знаю!!! Я в этом разбираюсь!!! Я - психолог!!!
Олеське, дурочке, гнать бы этого психолога в шею еще тогда, потому что все диагнозы, - его, а не ребенка!.. - уже были налицо… А она все еще напрасно пыталась что-то объяснять ему, доказывать, успокаивать, уговаривать, в конце концов… Потому что тогда она все еще была не в силах осознать самое страшное в этой ситуации. Георг не был психологом. Он был психом. И Олеся с каждым днем осознавала это все более отчетливо, - просто пока еще не в силах была смириться с печальной действительностью.
Олеське на тот момент было чуть больше двадцати, и у нее просто крыша ехала от всех этих свалившихся на ее голову проблем. Безумный муж, вопящий на диване и выкрикивающий такие вещи, которые любой нормальный человек просто побоялся бы произносить вслух… Сумасшедшая свекровь, - теперь понятно, в кого у нее сынок пошел!.. - затевающая очередные пакости и никак не желающая успокоиться… Ее собственные дорогие родственники, открывающие рот только для того, чтобы еще раз напомнить любимой дочери, что ее жизнь закончена в двадцать лет; что она разрушила ее собственными руками и теперь пожинает плоды всего этого… И ребенок, который почему-то оказался никому, кроме нее, не нужен, - ни мечтавшей уже много лет о внуках бабушке, ни грезящему писающими младенцами отцу… На тот момент Олеся уже не способна была даже понять, кого из них она еще любит, а кого - давно уже ненавидит… Она просто чувствовала, что всему этому необходимо положить конец, потому что иначе, если это так и будет продолжаться, она сама попросту окажется в психушке…
А самое главное, самое обидное во всей этой ситуации заключалось в том, что Олесин муж считал ее виноватой ну буквально во всем. Плачет ребенок - она виновата, потому что родила не пойми кого… Родственники с обеих сторон козни затевают, - это она не желает идти с ними на компромисс… Работы у него нет, - это тоже по Олеськиной вине он ее
