Артезиан

 

Лешкины пальцы привычно пробежали по тумблерам контроля, последний раз проверяя готовность групп перед выстрелом. Прижав плечом трубку телефона, он следил глазами за дергавшейся около одного деления стрелкой миллиамперметра.

- Резо, готов? Хорошо, понял. Поехали, - клацнул клавишей внешнего мегафона. - Внимание на косе! - хриплым, с металлическим привкусом, басом пророкотало сверху. По этому сигналу все, кто находится вблизи "косы" - длинного полуторакилометрового кабеля, к которому подключались группы сейсмоприемников, - должны замереть и не двигаться, чтобы не вносить помех в запись.

Лешка кинул взгляд на осциллограф общего контроля. Зеленая змейка крупно дрожала и металась, будто хотела выплеснуться из тесного экранчика.

- Ч-черт! Резо, подожди! - дочерна загорелая рука вновь потянулась к клавише мегафона, - "Челита" заглуши двигатель! "Челита", мать твою, ты что, заснул там? Заглуши двигатель, говорю!

Жилистый, серо-коричневый от пыли и загара, Лешка сидел на вращающемся стульчике в одних плавках - нормальная полевая форма одежды в отсутствии начальства - и орал на "Челиту", которая никак не хотела вспомнить, что она "Челита".

Устало повернулся, воткнул мосластое колено между столиком коммутатора и ящиком с запасными магнитными лентами и поднял на Вадима пронзительно голубые, так не вязавшиеся со всем его цыганским обликом, глаза:

- Ну что за бестолочь, а Вад!? Час назад персональный инструктаж провел, вроде бы все понял, и вот опять! Совсем мозгов нет, что ли?

- Врубится. Парень третий день работает. А инструктаж... Видел я, как ты его инструктировал! Нет, спокойно объяснить, что зачем и почему, так нет - наорал и все. Да и день тяжелый сегодня. Хоть и не понедельник. На термометр глянь, под сорок. Ничего, врубится, если не сбежит.

- Сбежит... С "Челиты" любой сбежит. А что под сорок, так и вчера не меньше было. И позавчера. А завтра, может, и "за" будет.

Вадим подумал, что Лешка, пожалуй, прав. На "Челите" шофера не задерживаются. Машина обслуживания, старый, разболтанный донельзя, ГАЗ-63 был самой знаменитой машиной в партии, да пожалуй, и в тресте и, как это часто случается с ветеранами техники, получил за заслуги собственное имя. Кто и когда окрестил его "Челитой", помнила сейчас, наверное, только канцелярия господа бога, которая, как известно, ведет учет всем земным делам, и имя это давно приводило в трепет слесарей и механиков. На "Челите" оставило свой след бездорожье Зауралья, Казахстана и Калмыкии, буруны и болота, соры и пески. Пару раз она переворачивалась, проваливалась под лед...

От первоначальной машины остались, разве что, рама да номер. Не единожды ее хотели списать в металлолом, но с техникой было туго и восставшая из пепла "Челита" неизменно возвращалась в строй, откупившись очередным клоком своей шкуры. Ее всучивали каждому новому шоферу, которого брали на работу. Тот мучился месяц, максимум два, после чего требовал другую машину или клал на стол начальника заявление на расчет. Работать, так или иначе, было надо и поэтому водил "Челиту" обычно кто-нибудь из техников. Последние два месяца, с начала полевого сезона, Вадим. Сейчас он чувствовал нечто похожее на ревность к новому шоферу - молодому незнакомому парню. И понимал его - раз заглушив, завести "Челиту" было проблематично.

Змейка, наконец, успокоилась, заняв нормативное положение в тонкой координатной сеточке. Лешка отвернулся к пульту. Механически пробежался еще раз по группам.

- Резо, давай, - щелкнул клавишей, - внимание на "косе"! - опустил тонармы. - Приготовиться. Даю отсчет: Три. Два. Один, - пустил барабан с лентой, - огонь!

Пол станции дрогнул. Через открытую дверь Вадим увидел за дальними бурунами взметнувшийся, тут же опадая, фонтан земли и грязи и секунды через две донеслось знакомое "ду-дум-м!.." взрыва.

В наступившей тишине особенно отчетливо слышалось жужжание аппаратуры, сухой шелест ленты. Со взрывом не кончилась, а началась самая важная, хоть и невидимая, не зависящая от людей, часть работы.

Лешка, не глядя, протянул руку назад, где на привычном месте лежали сигареты, чиркнул спичкой, а в это время рожденные взрывом сейсмические волны мчались сквозь километровые толщи пород, прошивая отложения кайнозоя, известняки и доломиты мела, юрские песчаники, погружаясь все глубже в пучины времени, в считанные мгновенья нанизывая на себя десятки и сотни миллионов лет, чтобы, отразившись от геологических структур, чуть ощутимо тряхнуть катушечку сейсмодетектора и осесть магнитным импульсом на ленте. Импульсом, хранящем память обо всем, что произошло за эти миллионы лет на нашей такой старой и вечно молодой планете.

Барабан провернулся на один оборот и стал. Жужжание смолкло. Пятнадцать секунд. Цикл.

Руки доведенными до автоматизма движениями переключают аппаратуру на перезапись. Зевать некогда. Через четыре-пять минут следующий выстрел. Поползла бумажная лента, дернулось перо самописца.

Лешка хрустко потянулся и выпустил в потолок тонкую струйку дыма

- Ну что, закуришь, Вад?

- Спасибо, Леша, не тянет.

- Совсем не тянет?

- Совсем.

- Это, Вадик, самовнушение, но не надолго. Ты же всего третий день не куришь. Первая неделя терпимо, а потом взвоешь, по себе знаю.

Перо механически черкало бумагу. Четко щелкали переключатели каналов.

- А денек и впрямь бестолковый какой-то. Так пойдет, больше двух перестановок сегодня не получится, а Калмык и без того в отрыве на полтора километра.

С Вовкой Калмыковым, начальником второго отряда, у них было неофициальное соревнование с призом в ящик молдавского "Каберне" по итогам месяца. Режим работы - двадцать дней в поле, десять отгулов, и в последний день перед отъездом - традиционная "отвальная". За счет проигравших.

- Думаешь, он больше сделал? Что в отрыве, так у него всю неделю ровная степь шла, а сегодня тоже в буруны влез. Да и ветер, песок.

- Ветер, ветер... Вчера тоже был ветер. И позавчера. Что, о погоде поговорим?
Лешке хотелось поговорить. Вадиму не хотелось, и поэтому он сказал:

- Квумп.

- Что такое "квумп"?

- Слово такое. Я придумал.

- И что оно означает?

- А ничего. Просто слово.

- Просто слов не бывает. Каждое слово должно что-то означать.

- Ну, я же сказал. Значит, бывает.

- Это не слово, а так... Буквосочетание.

- "Сначала было Слово", слышал такое? "И слово было Бог". Что оно означало, когда кроме него ничего не было? А что сейчас означает, тебе толком ни один поп не объяснит, у каждого свое представление. Для атеистов его вообще нет, а слово - вот оно. Вот ты, к примеру, в бога веришь?

- Нет, конечно!

- И что же означает то, чего нет? Внятно растолковать можешь?

- Н-ну... Да иди ты! Демагог.

Против столь же убийственной, сколь и идиотской, логики возражений у Лешки не нашлось, и он замолчал. Поговорили. Интеллектуально и весьма содержательно.

Май здесь самый ветреный месяц. Степь, полупустыня. Все открыто. И песок. Приборы плотно не воткнешь - качаются, падают. Приходится мотаться взад-вперед по "косе", переключать, закреплять.

Лешка посмотрел в открытую дверь станции:

- Вроде стихает, а Вад? Закон подлости малых вещей - только отстреляемся, он стихает. Переставимся, снова задует, вот увидишь!

На гребне дальней песчаной гряды показался взрыв-пункт, тяжело перевалился и скрылся в ложбине.

- Ты скоро, Вадим? Резо сейчас подключится.

- Кончаю. Последняя группа идет.

- Слушай, тебя серьезно курить не тянет?

- Да нет, тянет, конечно, но ничего, терпимо. Конфетки сосу.

- А я вот не могу. Несколько раз пробовал бросить, больше двух недель не выдерживал, сейчас уже и не пытаюсь. Ты давно куришь?

- Года три. Нет, скоро пять уже. После армии начал. Дембель отмечали, в компании все курят, ну и я попробовал. Потом девчонка попалась курящая. Как втянулся, сам не заметил.

- А... Ну, это не срок. Я вот с двенадцати лет смолю.

Зуммер вызова.

- Все, Вад, кончай. Стреляем.

Лешка щелчком выбросил в дверь окурок, взял трубку, одновременно проверяя подключение групп:

- Алло, Резо? Порядок? Ну, поехали. Нет, подожди. Вадим, быстро на "Челиту" и смотайся на вторую группу, это где "мальчик" оторван. Снова отключилась. Может, от сотрясения, бабахнуло-то рядом. Возьми тестер, прозвонишь.

Вадим натянул рубашку, завязав ее узлом на поясе.

Валера, новый шофер с "Челиты", лежал в тени кузова, надвинув на глаза кепку. Услышав шаги, поднял пальцем козырек, увидел подбегавшего Вадима и встал.

- Лежи, лежи, отдыхай. Я сам.

Вадим любил поводить. Прав у него не было, да какая тут, на фиг, инспекция?

Вторая группа была почти в самом начале косы. Еще из машины увидел болтающийся на ветру проводок. "Кажется, это Лариса ставила, - подумал он, проверяя тестером проводимость, - надо будет сделать "внушение". Это не первый раз".

На "косе" работали одни девочки. В основном, практикантки из нефтяного техникума. Ребят ставили помощниками бурильщиков.

Из окошка стоявшего метрах в тридцати взрыв-пункта высунулась курчавая голова Резо:

- Что случилось, Вадик?

- Группы нет.

- А... - голова скрылась.

Вадим соединил контакты, прикрутил для надежности, и почти тотчас ветер донес далекий, искаженный мембраной Лешкин голос:

- Внимание, на косе!

Он заглушил двигатель и встал рядом с машиной.

"Ду-дум-м!.." Земля резко ударила по ногам. Вадим увидел, как подпрыгнул стоявший с наветренной от выброса стороны взрыв-пункт. В степи вырос двадцатиметровый черный столб. В первое мгновение плотный и монолитный, он застыл на секунду, и вдруг распался по ветру широким грязным полотнищем, осыпаясь и застывая на пологом песчаном склоне вытянутым серым пятном.

Подошел Резо.

- Опять Ларискина группа? Слушай, Вадим, почему ты ей "втык" не сделаешь?

- Уже думал. Ничего, исправится.

- Так она у тебя до полной победы коммунизма исправляться будет. Мягкий ты какой-то!
Послышалось урчание двигателя, и рядом остановилась водовозка. Открылась дверца, и на песок с ружьем в руке соскочил возбужденный Генка. Вадим почему-то недолюбливал этого развязного, с нахальными глазами, парня, хотя почти не знал его - в партии Генка работал первый сезон.

- Видал?! - Генка ткнул стволом на бочку, к которой ржавой проволокой была прикручена сайгачья туша, - километров десять гнал! Там стадо, не сосчитать!