Прихожу с работы – жена на пороге встречает и тут же сообщает самое главное: «Хорошо, что завтра выходной. К деду поедем. Он заболел, звонил недавно, просил, чтобы были. Но без родителей…»
Да не сбивайте вы меня, сам собьюсь!..
А собьюсь потому, что деда нашего Серёжу люблю очень, потому и нервничаю. Сейчас объясню.
Мы с женой люди уже немолодые: у самих скоро внуки пойдут. Моих родителей давно уже в живых нет, а Варины (так жену мою зовут все двадцать лет, что мы женаты), её родители живы, но они так «сильно принадлежат искусству», что на родственников, включая нас и деда, у них ни сил, ни времени уже не остаётся. Тёща моя изучает всю жизнь испанскую живопись и пишет об этом статьи, а тесть – киновед: бесконечно ездит по каким-то заштатным кинофестивалям, где без устали ищет нового Феллини, ну или хотя бы, на худой конец, ещё одного Тарковского.
А дед Серёжа наш – это тёщин отец и кроме нас всех родни у него уже не осталось. Скоро ему девяносто.
Вот, стало быть, это он и заболел, он и звонил.
Тут же, в прихожей, говорю жене:
- Так а чего завтра-то ждать? Собирайся, поехали.
- Ты же даже не поел, как ехать-то!
- А ты бутербродов каких-нибудь настрогай и в термос кофе налей, можно растворимый. А я пока хоть душ приму.
Всё дело в том, что живёт дед в небольшом городке-спутнике нашего гигантского мегаполиса, и добираться нам до него часа два предстоит.
Ну и поехали мы, значит. Я уже говорил, что деда обожаю? Говорил, кажется. Ничего, ещё раз скажу, а вы послушайте: о-бо-жа-ю!
Мы, пока вот к нему едем, я вам всё и расскажу, потому что Варя моя по привычке тихо сидит на заднем сиденье и «не отвлекает водителя во время движения пустыми разговорами» (цитата от деда Серёжи).
Так вот, дед, значит, Серёжа. Обожаемый и просто любимый.
Почему? Потому что он мужчина настоящий. Всю жизнь таким был и до сих пор таковым и остался. В молодости, которой я ещё не застал, скорее всего, был он красавец, судя по фотографиям: всегда худой, всегда высокий и всегда с усами, форма которых лишь слегка изменялась со временем, но вечно оставалась «моржовой» - пышной и обильной.
Жену свою, Варину бабушку, любил он всегда преданно и как-то даже восторженно. Пылинки с неё сдувал и не разрешал работать. Так она дома и просидела, выращивая мою (тогда ещё – будущую) тёщу, а потом и Варю, потому что тёще с тестем (я уже говорил) всегда было некогда.
Детей им с супругой Бог не дал, потому она однажды и ушла от деда. Да-да, не удивляйтесь! Просто встала рано утром, вещи свои в фанерный чемоданчик собрала, а на столе записку оставила: «Не ищи. Не вернусь. Так надо».
Дед послушался и не искал. Но и не женился, потому что был уверен, что никто другой ему не нужен.
Знаете, я скептически отношусь ко всяким там предчувствиям и пророчествам, но в дедовом случае было так.
Года, наверное, через три после того, как он прочитал ту записку, в дверь его холостяцкой квартиры позвонили. Открыл, даже не спросив, кто. Знал, наверное, потому что…
На пороге стояла будущая бабушка моей жены и в руках держала свёрток, внутри которого мирно спала моя будущая тёща.
- Мы с дочкой зайдём? Можно?
- Пришли, наконец-то, - дед отвечает.
И – всё. Он так никогда и не спросил, кто отец ребёнка, почему она ушла от него. Всё. Жизнь на эти три года словно бы поставили на паузу. Теперь снова нажали на «Пуск», и она потекла дальше.
И текла до самой бабушкиной смерти. А умерла она от инсульта. Вот так прямо, на ровном месте. Утром проснулась, а встать не может, всю левую половину тела словно бы отлежала.
Приехавшая «Скорая» констатировала инсульт и увезла дедову жену в больницу. Он, разумеется, поехал вместе с женой, а дочку держал на руках.
В больнице у постели матери они просидели двое суток. Потом их, почти насильно, отправили домой, пригрозив деду, что отнимут у него ребёнка, если он не будет им заниматься.
Через десять дней жену деду вернули. Но лучше ей, чем в то злополучное утро, когда инсульт был обнаружен, не стало. И два года до её смерти дед приглашал сиделок, когда уходил на работу или был занят с дочкой. Всё…
Утром однажды она не открыла глаза, потому что ночью случился ещё один инсульт…
… Фу, чёрт возьми! Ну что я всё о грустном-то! Когда мы с Варей познакомились, дед был ещё ого-го как в силе и как-то пригласил нас к себе, чтобы на меня посмотреть. Посидели за столом. Дед Серёжа посмотрел и сказал мне, что курят в его доме только на балконе. Я ответил, что не курю.
- Так ведь и я тоже! – сказал дед. – Но всё равно пойдём покурим.
И когда мы вышли и оперлись локтями на перила балкона, старик, глядя вниз, подвёл итог «официальной церемонии знакомства»:
- Значит так, Игорёк, ты нам подходишь. Я об этом и Варенькиной матери скажу. Но смотри! Бросить её я тебе не дам. Живите и берегите друг друга. Тебя, мне кажется, тоже есть за что беречь…
И снова – всё. Жизнь опять потекла.
Теперь вот старик заболел и велел нам прибыть для дачи указаний. Пока к нему ехали, мы с женой договорили, что, если совсем плох, заберём его к себе.
Когда приехали и увидели, то выяснилось, что - совсем…
Варя пошла на кухню, чтобы сотворить бульон для деда, а я остался с ним рядом.
Старик молчал и смотрел в потолок, а когда услышал, как внучка его гремит кастрюлями на кухне, заговорил:
- Игорёчек, внучок! Жить у вас я не буду. Нечего вам на шею такую пудовую гирю вешать. Я ведь, скорее всего, теперь как колода лежать буду, пока Бог не приберёт. Там, столе, я записал адрес богадельни. Туда меня сдайте. А вы ко мне приезжать будете, как сможете. И себя не корите. Не надо. Помнишь, что сказал Андрей Болконский Пьеру?
« Жить нужно, избегая двух зол: угрызений совести и болезней…»
Всё же остальное – прах и мелочи. Не обращайте на это внимания. А теперь иди, помоги жене на кухне, а я отдохну немножко… Устал что-то… Жить устал, наверное…
И закрыл глаза.
|