Давным-давно на севере Ярославщины в дремучих лесах протекали два ручья. Один истекал из болота с юга на север, через белые берёзовые рощи. Он так и назывался Белая Юга. Другой же тёк из родников, с запада на восток, через тёмные ельники и назывался Чёрная Юга. В месте их слияния начиналась река — просто Юга. На этом-то месте некий мужичок и основал монастырь в честь иконы Божьей матери. Сама Божья матерь велела. Во сне. Тот проснулся, а икона то ли на дереве висит, то ли против течения плывёт — чудо, одним словом. Как раз на месте слияния обеих Юг. Ну и построил он там обитель. Вроде бы и до Волги рукой подать, а монастырь захудалый получился: место безлюдное, монахов мало. Волга-то верхняя — одни пороги. Большим судам не пройти, хлебной торговли никакой. Но богатели с Божьей помощью. Перед Октябрьской революцией имел уже монастырь и водяную мельницу и даже собственную электростанцию. Да плюс шорную мастерскую, да плюс варочную пива, винокурню, плюс заливные луга и пашни. И ведь это силами самих монахов! Приписных крестьян монастырю по штату не положено. Может из-за этого и не стали комиссары их под корень изводить, а просто шуганули вон, куда глаза глядят. А обитель отдали беспризорникам, как в гражданскую войну пострадавшим.
Организовали там трудовую воспитательную детскую коммуну. Уж как там двадцать лет шпану воспитывали — за то не скажу — не знаю. Да только в интересах индустриализации кроме Волго-Балта и Беломора срочно ещё канал Москва-Волга понадобился. А для этого наладить судоходную верхневолжскую водную систему требовалось. Вот и решили в районе Рыбинска дамбу соорудить, чтобы низины и пороги затопило, а уровень воды поднять. И тут же по плану ГОЭЛРО на Шексне ГЭС соорудили. Чего воде просто течь? Пусть пользу приносит! Так же и в Угличе расстарались, только масштабом поменьше. Ну, и кто же сии чудеса сотворил? Да зэ-ка же, понятно! Они и строили, они же и леса в зоне затопления вырубали. Да не успели всё сразу. Ещё в семидесятых мы с отцом брёвна по водохранилищу на дрова ловили. А уж сколько топляков на дне лежит — и не сосчитать!
Ну а как же с коммуной? А как: расформировали детишек. Кого в ФЗУ определили, а остальных — в лагеря. И отнюдь не в пионерские. Волголаг как раз возле плотины располагался. Я ещё в 90х кости из бетона шлюзов выковыривал.
А монахи как? Ну как — по-разному. Кто духом послабже, тот расстригся, другие пошли иное место Божие искать, а самые верные по округе разбрелись, вырыли в лесу землянки и стали конца сатанинского царствия ждать. Когда водохранилище заполнялось, они себя к деревьям привязывали, цепями к землянкам приковывали, там и сгинули. Рукотворное Рыбинское море как должное приняло эту святую жертву. Советской власти не до них было. Вот и стала земля наша: половина святости, половина греха. Трудно всё это понять, тем более через столько-то лет! Да, а сам монастырь не сдался — под воду ушёл! Его вроде даже и не взрывали. Все его луга и пашни под воду ушли. И осталось сельцо Юршино на острове вместе с ещё четырьмя деревеньками. Там ещё до перестройки колхоз был. А напротив Юршино через бывшую Югу село Селихово. Там сейчас судоверфь. Икону монастырскую отнесли в успенский храм села Балобаново. Там я крестился, венчался и детишек крестил. Настоятель храма — мой духовник.
Ранним летним утром мой сын отвёз на моторке меня и троих внучат на Юршинский остров. Место выбрали на дальнем южном берегу. Только там был маленький песчаный пляж метров десять на тридцать, пригодный для купания. От остальных мест отдыха он отстоял далеко за лесом с низиной, заполненной мёртвым ольшаником. Вела туда едва заметная тропинка, ведущая вниз по склону. Обычно отдыхающие располагались на северном берегу, где протекало старое русло Волги. Мы же выбрали Югу — залив, где был затопленный монастырь. Залив был километра на три в ширину с густым лесом напротив. Компанию нам составили две псины одного помёта — парень и девка. Как-то по зиме бродячая дворняга привела с собой двух кутят к кузнице сына. Мужики их покормили. Мамаша-кукушка нажралась и тут же ушла, а щенки остались. И куда их? На морозе не оставишь, и сын взял обоих домой. В кузнице для них был сколочен вольер с входом вовнутрь. Именно туда их сын и привёз по весне. Сейчас это были уже вполне взрослые псины. Парня назвали Хабар. Он был явно помесью с овчаркой: сам чёрный, с рыжими подпалинами, широкогрудый и абсолютно невменяемый относительно преданности и защиты своих от чужих. Не своих он принимал за врагов. Девку назвали Арси. Похоже её мамаша согрешила ещё и с белым ретривером. Она имела полный набор большинства барышень: жеманница, кокетка и воображала. Исподтишка вредничает, а потом невинно подлизывалась. Но по отношению к чужим была полной копией Хабара. Гулять по берегу Волги с ними было невозможно. Они на пару гоняли любых собак не взирая на рост и размер. К внучатам они уж точно никого не подпустят.
Сам я, чесс говоря, втайне надеялся погреть больную спину и суставы на солнышке. За внуков не опасался: могут дрыбаться в воде сколько хотят — там отмель далеко заходит в море, ну а по колено-то уж не утонут? Есичё Ромашку можно и на шлейку прицепить, а Ника (Вероника) с Тошей (Антоном) плавать умеют. Ага! Размечтался о кренделях небесных! Ромаха сидел на берегу у самой кромки воды и без устали лепил куличики, а вот оба старших загоняли деда как Бобика! Правда, и сами ужинали, как с Голодного острова. У воды, да на свежем воздухе — тут проголодаешься! Только загнал их в палатку — мигом повырубались! Ну наконец-то можно и отдохнуть. Я достал из глубины рюкзака бутылку и сходил в мёртвый ольшаник пополнить запас дров.
Костёр шипел и постреливал, переливаясь тлеющими углями. Мне не нравилось большое пламя. Тепло идёт и ладно! Что-то под нос себе бормотал транзистор. Я сидел сам-на-сам с бутылкой, не спеша «дринкал» грамм по тридцать и думал о жизни. Не только о своей, а так — вообще.
Какая же короткая штука — жизнь! А в детстве, казалось, совсем недавно, будто бы вчера она виделась мне почти бесконечной! И вот теперь уже думаешь, что она может прерваться в любой момент. Но как же умирать не хочется! Нет, я смерти не боюсь. Я готов, правда, не сейчас, не на острове с маленькими ребятишками. И желательно, чтобы сразу. Не для того, чтобы самому не мучиться, а чтобы других не мучить. Хорошо сейчас моим дружкам-приятелям: не больше суток в реанимации и сандальки отбросили! Как-то теперь у меня такой финт получится? Полная луна на фоне леса напротив казалась огромной. Её отражение на водной глади упиралось прямо в меня даже не дорожкой а уж целым проспектом.
Внезапно вокруг меня всё изменилось. Сначала пропали все звуки. От слова «абсолютно». Замолк транзистор, костёр перестал шипеть и щёлкать, а только переливался угольками, перестали всполошно вскрикивать во сне ночующие на море чайки… На грудь надавило чем-то тяжёлым. Неумолимо приходило чувство надвигающейся тревоги. Лёгкий хмель в секунду пропал, а вместо него появилось ощущение какой-то гнетущей беды. Я придвинул к себе травматический пистолет, под левую руку положил нож и нажал кнопку выкидного лезвия, затем оглянулся повертев головой. Вроде бы всё нормально, но всё же что-то не так. Я стал вглядываться в залив. На той стороне поднималась лёгкая дымка тумана. Не больше метра над водой, хотя, на таком расстоянии я могу и ошибаться. И тут на его фоне и на фоне лунной дорожки я увидел на поверхности воды какое-то движение. Какая-то чёрная тень то появлялась, то снова исчезала. Сначала я подумал, что это сом на уток охотится, но слишком уж долго он зависал над водой и, когда тень исчезала, не было слышно ни малейшего всплеска. Я до предела напряг зрение и наконец разглядел…. Уж лучше бы мне этого не видеть!
Какая-то Тварь, не похожая ни на одно животное бегала прямо по зеркалу залива, проваливаясь в воду не более пары сантиметров. От её лап расходились тонкие круги не более, чем на луже от дождя. Шлепков от лап тоже не было слышно: Тварь двигалась бесшумно. С мордой, похожей на бультерьера, с жидкими клочками шерсти на лопатках и на конце спины. Хвост облезлый, почти голый слегка загибаясь кверху болтался сзади. Уши, как у кошки породы «сфинкс». Но больше всего меня поразили её передние лапы. Они заканчивались не ладонями-подушечками с коротенькими пупырышками пальцев, как у собаки или кошки — у твари были кисти, сходные с человеческими с длинными серповидными когтями! На фоне лунной дорожки все подробности были особенно заметны даже издалека. Меня не заколотило, меня просто затрясло от ужаса! Тварь бегала по заливу, то закладывая круги, то вышивая восьмёрками но тем не менее незаметно приближалась. Пока я её разглядывал, она уже успела приблизиться метров на сто и уже крутилась метрах в четырёхстах от нас.
Я попытался взять себя в руки: «Во, бля, чупокабра! А говорят, что её не существует. А ведь по телевизору показывали, как деревенский мужик одну подстрелил! А вдруг это аземана? Тоже тварь фантастическая, но чупокабра-то существует? Может и та тоже существует? Аземане, говорят, достаточно кинуть горсть одинаковых предметов — та сразу отстанет, до утра без конца перебирать будет. На крайняк кину ей горсть пулек от травмата или пачку сигарет распотрошу. А если чупокабра? Ну хотя та не больше Хабара, да ещё и я с травматом. Даже если за одну руку схватит, то другой можно ей в глаз выстрелить или туда же нож всадить. Чай мозги-то у неё там же как и у всех находятся»….
И тут аземана села на задние лапы и завыла……….
Вы слышали когда-либо вой стаи волков? Меня по-молоди как-то провожала стая, когда я шёл среди ночи из деревни в другую деревню после сплошного непотребства с девками-оторвами из медучилища. Так считайте, что вы ровным счётом ещё ничего не слышали.
Вой тихий, едва слышный. Какой-то плач ребёнка, хныканье и бормотание. Казалось, аземана кому-то жаловалась, снова переходила на вой, и все это на уровне комариного писка, но попадающего ужасом прямо в мозг, прямо в сердце. Парализующего волю и гипнотически заставляющего подчиняться. Не скажу, что я оцепенел — я окаменел! И не скажу про мороз по коже — я сам, казалось, превратился в кусок льда! И моё сердце билось в ледяном мешке. Веки не моргали. Вместе с сердцем могли двигаться только глаза и мысли в голове.
Я скосил глаза в сторону собак, спавших возле палатки. Те тоже услышали вой. Обе вскочили с вздыбленной шерстью и, поджав хвосты и часто оглядываясь, с понуро опущенными мордами затрусили вверх по тропинке в сторону леса. И это бесстрашный Хабар и преданная Арси?!
Вдруг вой оборвался. Я снова посмотрел на залив. Не знаю, откуда они взялись, но посреди залива не шевелясь стояли три тени. Луна светила им в спину, и я мог видеть только их контуры. Призраки были явно человеческие. В плащах или накидках до низу, в надвинутых то ли капюшонах, то ли в куколях, как схимники. Высотой как мне показалось метра в четыре. Стояли прямо на воде и не шевелились. Может, это неизвестные святые мученики монастыря, ни на шаг не оставившие своего поста и сейчас продолжавшие борьбу со злом? Аземана прекратила танец смерти
