Белая лилия, алая роза. Часть 5

Несмотря на серьёзную рану и скудное питание, молодой организм всё-таки брал своё. Лоран довольно быстро пошёл на поправку. Минула первая декада сентября. Страшные волнения постепенно стихли, и город как-будто бы немного успокоился. Но многие понимали, что это - всего лишь временное затишье перед очередной бурей. И, возможно, ещё более страшной. Но пока открылись многие, прежде закрытые лавки.  Возобновилась торговля. После разгрома нескольких булочных, цены на хлеб стали как-будто бы ниже. Но длинные, изнуряющие очереди никуда не исчезли. За хлебом стояли теперь иной раз и по шесть часов.
Парижская комунна, возглавляемая Эбером, требовала введения максимума цен на ряд продуктов и в первую очередь, на муку. Правительство же, большинство в котором занимали представители умеренной партии жирондистов, с введением максимума не спешило, полагая, что это приведёт к черному рынку и ещё большей спекуляции продуктами.

Однажды вечером, Жанна вернулась домой очень поздно, едва не падая с ног от усталости. После рабочего дня она около пяти часов стояла в очереди за хлебом.
- Сегодня было какое-то сумасшествие, - тихо сказала она Лорану, - прямо в очереди две женщины упали в обморок. Одна была с грудным ребенком на руках. Мы все стояли дольше, чем обычно. Слава Господу, я успела купить хлеб, но почти сразу за мной, он закончился.
Булочник вышел на улицу и стал кричать, что хлеб закончился, и чтобы люди приходили завтра. Поднялся страшный шум, несколько парней подняли с мостовой булыжники и стали бросать в окна лавки, требуя отдать им хлеб. Они кричали, что булочник его спрятал. Я не стала дожидаться, что будет дальше, и побежала домой. Тем более, что одна из женщин, попыталась вырвать у меня из рук хлеб. И вот, - Жанна сняла с головы и с грустью показала Лорану порванный чепец, - она схватила меня за волосы.
Я еле вырвалась. Народ как-будто обезумел. Больше всего я боялась, что они отнимут хлеб. Но к счастью, мне удалось принести его домой. Больше одной буханки в руки не дают, - Жанна подняла на Лорана большие серые глаза, - Но она большая, нам хватит надолго.
- Это не дело, Жанна, - Лоран посмотрел на лежащую на столе буханку ржаного хлеба и отвернулся.
- Что? - Не поняла девушка.
- То, что ты и работаешь, и достаешь еду на двоих, а я сижу здесь и ничего не делаю.
- Но, Лоран... тебе опасно выходить, - проговорила Жанна.- Не надо было мне всё это тебе рассказывать.
Но я просто не удержалась, прости.
- Нет, Жанна, хорошо что ты всё это рассказала, - Лоран слегка обнял её за плечи, - Да и я же не слепой, сам вижу, что происходит в городе... и во всей стране.
Он отошёл к окну. Уже почти совсем стемнело, был поздний вечер. Жанна потянулась за огарком и зажгла свечу. Маленькое дрожащее пламя скупо осветило подвальчик, бледное лицо Лорана, стоявшего у окна.
- Я думаю, Жанна, - начал он, - нет, я решил... завтра я ухожу отсюда. Найду себе другое жилье, чтобы не стеснять тебя дальше. К тому же ты подвергаешься большой опасности. Если кто-нибудь узнает, что у тебя скрывается сбежавший из тюрьмы аристократ, тебя обвинят в соучастии врагам республики.
- Нет! - вдруг воскликнула Жанна.
Этот крик как-то непроизвольно вырвался у нее, опередив остальные мысли.
- Не уходи, Лоран, - быстро продолжила она, - там ты погибнешь. И ты меня совсем не стесняешь, я даже рада, что смогла тебе помочь, и что теперь ты здесь живёшь. Не уходи. И ещё, - девушка подняла на него глаза, и Лоран впервые увидел, какие они большие и красивые, светло-серые,  ресницы длинные и густые, а на подбородке была небольшая милая ямочка.
- Ещё... ты обещал научить меня читать. Вот, - быстро выдохнула Жанна, как последний довод. - А  обещания надо выполнять.
И тут она, как-будто устыдившись своего порыва, опустила глаза. Лоран подошёл к ней, осторожно взял за руку.
И Жанна почувствовала, как от его прикосновения, к щекам опять прилила кровь.
- Хорошо, Жанна, - он слегка улыбнулся ей, - Ты очень смелая девушка. Я останусь и научу тебя читать, как и обещал. Только я должен найти работу. Пойми, мне тяжело жить за твой счёт.
- Но..., - начала девушка.
- Никаких "но". Помнишь, как ты мне это говорила? Не спорь, Жанна. Завтра я попробую подыскать хоть какую-то работу.
- Лоран, это очень опасно, - опять вырвалось у девушки.
- Ну, ничего, - Лоран улыбнулся ей, - в одежде твоего брата, да ещё с многодневной щетиной, - он провёл рукой по своей небритой щеке, - меня вряд ли примут за кого-то из знатного рода.
- Как знать, Лоран, - грустно вздохнула Жанна.
Но она видела, что парня ей не переубедить.

На следующий день у Жанны был выходной. Последнее время вынужденные выходные были всё чаще и чаще, осторожная мадам Буллье опять закрыла лавку, и рано утром Жанна уже вернулась обратно.
- Ну вот видишь, Жанна! - воскликнул Лоран, - значит сам Бог велел, чтобы я пошёл искать работу.
- У тебя же нет документов, - быстро сказала Жанна, - что ты скажешь, если тебя остановят гвардейцы?
- Скажу, что потерял. Или, что их украли.
- Я боюсь, Лоран, - прошептала Жанна.
Лоран уже шёл к двери, и на пороге она незаметно сунула ему в карман несколько су и перекрестила.
- Зачем это? - нахмурил брови Лоран, вытащив из кармана монетки.
- Пусть будут, - проговорила Жанна, - мало ли что.
- Ну... хорошо, - согласился Лоран, порывисто обнял её за плечи и шагнул за порог. И уже закрыв за ним дверь, Жанна поняла, что если он не вернётся, ей будет очень больно.

***

Лоран шёл по парижским улицам, совсем не представляя, где можно найти хоть какую-то работу. Он сунулся было в какую-то обувную лавку, но сапожник быстро дал ему понять, что в помощниках не нуждается. То же самое было ещё в нескольких местах, и Лоран начал уже  отчаиваться. Проходив по городу около полутора часов, он вдруг сам не заметил, как ноги сами несут его к знакомой с детства улице. Той, где стоял большой особняк, в котором жила его семья.
- Я только взгляну ненадолго и всё, - говорил себе Лоран и шёл всё быстрее и быстрее, засунув руки в карманы и нагнув голову.
- Да здравствует республика! - кто-то гаркнул у него над самым ухом, и Лоран вздрогнул от неожиданности.
На него, пьяно улыбаясь, смотрело красное лицо какого-то санкюлота.
- Свобода, равенство и братство, - продолжил санкюлот, - или..., - он вопросительно посмотрел на Лорана и хохотнул.
- Или смерть, - закончил Лоран знаменитый лозунг революции и отвернулся.
- Правильно, братишка, - опять хохотнул его неожиданный собеседник и дружески хлопнул Лорана по спине. К счастью, он отвлёкся на какого-то другого прохожего, и Лоран быстро свернул за угол. Он прошёл ещё немного, а вот уже перед глазами поплыла знакомая ажурная решётка их особняка. Лоран остановился и вытер появившиеся в углах глаз слёзы. Но он всё равно шёл вперёд. Как-будто можно было оказаться в той, прежней жизни, когда родители и младшая сестра были ещё живы. К страшной реальности его быстро вернули высокие покореженные ворота с выломанным замком, теперь распахнутые настежь. В саду никого не было, Лоран быстро вошёл внутрь, сделал несколько шагов по присыпанной гравием дорожке.
Посмотрел на дом, и как-будто что-то тяжёлое больно ударило его в сердце.
Их особняк, когда-то такой красивый, белого цвета, с изящными колоннами, теперь был темный от копоти, с выбитыми окнами. Они тоскливо темнели, как слепые глаза. Дом был разграблен и сожжён. Лоран не стал заходить внутрь, было слишком тяжело. Да и ясно, что из особняка уже вынесли всё ценное, что можно было вынести. Иначе здесь была бы охрана.
Неожиданно сильно заболел бок. Лоран прижал руку к ране и обошёл вокруг дома, стараясь сдержать слёзы.
В памяти сразу же всплыли страшные картины - убийство отца... это случилось вон там, на уличной мостовой, у самых ворот. Плачущая сестренка. Бледная испуганная матушка. И как их вывели из дома и повели, тыкая в спину и отпуская грубые шутки. Повели в тюрьму, где матушка и сестра приняли смерть, а он...
- А что я? - сам себя спросил Лоран, - Почему я остался жить? И зачем?
И он в очередной раз пожалел о том, что его не убили там же, во дворе тюрьмы. Теперешняя жизнь потеряла всякий смысл.
Лоран опустил глаза, и неожиданно увидел какую-то небольшую книжку, валяющуюся на траве. Он поднял её.
Уголки страниц были слегка обуглены, это был томик стихов Гёте, непонятно как уцелевший. Книгу, видимо, вышвырнули из окна, когда рылись в их имуществе. Лоран засунул книгу за пазуху и быстрым шагом пошёл к воротам. Прошлая жизнь была полностью разрушена.
И казалось, он понял это только сейчас.

Лоран чувствовал себя совершенно опустошённым. Он шёл обратно, сам не понимая, зачем вернулся к их дому.
Мало того, что это было очень опасно... но и невыносимо больно. И эту боль он чувствовал физически, зажимая рукой бок, который опять начал болеть. Но даже физическая боль была ерундой по сравнению с тем, что происходило сейчас в его душе. Нужно было как-то успокоиться. И думая об этом, он незаметно для себя, зашёл в небольшую таверну.
- Стакан красного вина, гражданка, - глухим голосом проговорил Лоран продавщице, бросив на прилавок несколько монеток.
Через минуту перед ним появилась кружка с дешёвым вином.
- На здоровье, гражданин, - грубоватым голосом сказала продавщица, вульгарная рыжеволосая женщина. - Что-то неважно ты выглядишь. А...что-то стряслось?
- Нет-нет, - Лоран покачал головой. - Просто устал сегодня.
- А-а, ясно, - она хрипло засмеялась. - Ну винцо-то усталость хорошо снимает. Так что пей и не робей.
Лоран кивнул ей и, взяв кружку, сел за самый дальний, и как ему казалось, неприметный столик в углу. Но это действительно, только казалось. Едва Лоран сделал несколько глотков вина, пытаясь немного успокоиться, он вдруг услышал грубое:
- Не помешаю?
И, не дожидаясь ответа, напротив него за столик плюхнулся здоровенный детина лет тридцати. Он был уже не совсем трезвый и вероятно по этой причине и искал себе собеседника. Лоран посмотрел на него - широкое грубое лицо с резкими скулами, небольшие глазки под густыми бровями, торчащие в разные стороны жесткие волосы. На голове был неизменный знак патриота и убежденного республиканца - красный колпак. В руках он держал наполовину пустой стакан с вином.
Детина в свою очередь уставился на Лорана.
- Ну что, гражданин, - захохотал он, - видок-то у тебя совсем унылый. А я вот радуюсь, - он отхлебнул из стакана и икнул, - Был вчера в якобинском клубе.
Сам гражданин Марат там выступал, да-а, - он кивнул головой, поймав настороженный взгляд Лорана, - а как выступал, Бог мой! Ты слышал раньше гражданина Марата? - детина вдруг резко перегнулся через стол, приблизив своё лицо почти вплотную к Лорану, - слышал, а?
Тому не оставалось ничего, как утвердительно кивнуть.
- Добро, - детина удовлетворенно кивнул головой, - но  вчера... я до сих пор вспоминаю его слова. Бог мой! Как он сказал, что давно пора снести голову жирному Капету и Антуанетте, этой австрийской шлюхе. А вслед за ними снести еще пять тысяч голов аристократов. Да что там пять... десять тысяч... или сто. Он так и сказал - сто тысяч голов! - всё больше распаляясь воскликнул детина, - столько, сколько понадобится для победы революции! А, гражданин! Ну не молодец ли, Марат!
Да он единственный, кого по праву называют другом народа. Ну, пожалуй, ещё гражданин Робеспьер. А не эти трепачи-жирондисты в