Республике не чуждо благородство

- Послушай, гражданин, - прервал быструю диктовку Сен-Жюста голос секретаря, - я не поспеваю за тобой.
Сен-Жюст на минуту замолчал и бросил взгляд на своего туповатого помощника Жака Лебланка: тот был измучен тем, что постоянно выводил на бумаге жестокие декреты, послания Рейнской армии, приказы об арестах и казнях. Он устал от своего труда - устал точно так же, как и Сен-Жюст. В голове последнего очень быстро пронеслись эти мысли - только позволил себе мечты, как мозг снова вернулся к работе.
- Хорошо, буду диктовать медленнее. - его тон стал значительно теплее. И снова Жак Лебланк занялся бумагами; Сен-Жюст говорил чуть медленнее, поправлял свой французский галстук. Тот жутко сдавливал его шею, но, как шутили за его спиной,
«защищал её от гильотины».

- Дело кончено? - спросил Сен-Жюст, завершив диктовать. Он даже не почувствовал усталости в голосе. В Конвенте он произносил поболее, чем здесь, в Страсбурге.
- Да. Можно уже нести к переводчику. Здесь пока что понимают только немецкий. - заметил Лебланк, хотя последнего можно было и не произносить: кому как не народному представителю знать об этом. Сен-Жюст сам слышал разговоры жителей Страсбурга - французский среди них по-прежнему был не в почёте.
- «Творцы справедливости» вроде этого Шнайдера вообще понимают только язык гильотины. - хмыкнул Сен-Жюст, читая очередное донесение.
 Лебланк вежливо промолчал: надо сказать, он избегал каких бы то ни было ссор и дискуссий. Как только Сен-Жюст повышал тон, он сразу же замолкал. Вроде бы присутствовал, а казалось, что тут он как часть интерьера: тот же стол или стул. Так и сейчас: секретарь взял бумаги и направился в сторону выхода, чтобы незаметно покинуть помещение.
Вскоре он вернулся. Но не один - рядом с секретарём стоял самый обычный французский мальчишка лет 12-11. Видом своим он напомнил Сен-Жюсту переодетую девочку.
- Это ещё один подозрительный? - спросил он молчаливого секретаря.
- Гражданин, - несколько льстиво произнёс Лебланк, - это причастный к заговору против Республики. Пришёл просить у вас прощения, но бесполезно - приказ о его аресте уже составлен.....
- Причастный к заговору? - негодованию Сен-Жюста не было предела. - Он же ребёнок?!
Это же же жестокость, жестокость, которой он способствовал и против которой он одновременно боролся. Лебланк не испытал никаких чувств по этому поводу.
- Да, гражданин. Чего вы удивляетесь? Сейчас даже дети могут быть заговорщиками. Этот, например, родом из Франш-Конте, учиться у Шнайдера. - Жак Лебланк высокомерно посмотрел на мальчишку. Тот задрожал. Сен-Жюсту показалось, что секретарю доставило истинное удовольствие лицезреть страх ребёнка.
- Справедливость такая, что даже детей арестовывают. - бросил он. -Твоё имя? - спросил Сен-Жюст у испуганного мальчика.
- Шарль..... - испуганно протянул тот, затем, набравшись сил, произнёс: Шарль Нодье, гражданин.
- Хорошо, Шарль..... Чему ты учишься у Шнайдера? - в его тоне был слышен сарказм.
- Я изучаю греческий. - ещё более смело ответил мальчик.
- Хочешь стать переводчиком? Читать мыслителей? - засмеялся Лебланк. - Теории придумывать?
Нодье не знал, что ответить, потому покраснел и пожал плечами. Опять эта противная тишина. Её прервал голос Сен-Жюста.
- Не мог найти учителя лучше этого Эйложа. - с некоторым негодованием сказал Сен-Жюст. Задав Нодье вопрос касаемо родителей, он остался удовлетворен тем, что те патриоты, а не эмигранты. Приказ об аресте был тут же скомкан. Нодье был счастлив, потрясён, смотрел с благодарностью на холодного, как сталь, Сен-Жюста.
- Но я бы его всё-таки гильотинировал. - аккуратно заметил Жак Лебланк, после того как мальчик ушёл. - Мало ли кто из такого вырастет......
- Республика не должна карать детей, иначе у неё не будет будущего. - высказал Сен-Жюст свою мысль. Он был неисправимым романтиком. В отличие от своего секретаря он всегда верил в лучшее.
- Ясно, гражданин. - механически ответил Лебланк. Спорить было глупо. Понятно, что правда всегда будет за Сен-Жюстом, а не за таким маленьким человеком, как Жак.
- Меня ждёт армия, а ты проследи за печатью афиш. - сухо заметил Сен-Жюст, оставив равнодушного Лебланка в царстве бумаг.