Знамя в Берлине

Виктор КОРОЛЕВ
Знамя в Берлине

150-Я СТРЕЛКОВАЯ дивизия наступала уже двенадцатые сутки. А из штабов – из корпуса, армии, фронта и даже выше бери – всё время торопили: вперёд и только вперёд. Ещё неделю назад Берлин виден был в бинокль, как на ладони, – тёмный, молчаливый, неприступный.
Таким он и оставался некоторое время после ночной прожекторной атаки – слепым и глухим. А с началом артподготовки город мгновенно вспыхнул, взорвался огненным шаром, который тут же разметало на сотни пожаров, дымящихся и огрызающихся смертельным огнём.
Горело, взрывалось и стреляло всё: каменные набережные, дома, мосты. Чадили танки. Плавилось в горящих лужах мазута что-то узнаваемое и страшное. С диким грохотом рвались у разбитых орудий снарядные ящики. Неба не было видно из-за густых облаков чёрного дыма и жёлтой пыли.
Оранжево-красная вода в реке Шпрее шипела и кипела, её мутило от осколков. Причем одна сторона, та, где берег пониже и где сидели немцы, была багровой в отсветах пожаров, а наша, с высоким гранитным парапетом, казалась аспидно-чёрной и бездонной.
К вечеру батальон капитана Неустроева почти без потерь прорвался к Шпрее, а это – самый центр фашистской столицы. Сам капитан и его начальник штаба залегли, прижавшись к стене какого-то здания. Разведчики уже очистили все его этажи от фашистов. Теперь никто не мог обстрелять сверху – и это радовало. 
– Связь с командиром полка! – приказал капитан связисту.
Полковник Зинченко не понял, какой дом занял батальон, да и слышно было неважно, хотя Неустроев знал, что штаб полка где-то в двухстах метров, может, чуть больше.
– Ещё раз проверить местонахождение, уточнить и доложить!
Пока комбат перепроверил по карте, пока поднялся на второй этаж – командир полка уже и сам появился на наблюдательном пункте.
Комната, в которой Неустроев наметил свой НП, – огромный кабинет какого-то фашистского бонзы. Картины на стенах, книжные шкафы во всю длину, кожаные кресла, мягкие диваны. Начальник штаба со связными обосновался в соседней комнате. Полковник Зинченко туда только заглянул.
– Нормально устроился, капитан, только вот разлёживаться на диванах нам некогда, – комполка прошел к окну, давя сапогами битое стекло на паркетном полу. – Ух ты, площадь как на ладони!
– Да нет, здание вон то серое мешает…
Неустроев ростом не отличался, и ординарец заранее подставил к окну ящик из-под гранат. Зинченко, не задумываясь, встал на этот ящик, поднял бинокль. Долго смотрел на серое здание, по которому время от времени стреляла наша артиллерия. Сверялся с картой. Смотрел то в окно, то опять на карту. Наконец опустил бинокль, подозвал Неустроева.
– Слушай приказ, товарищ комбат. Только что передан из штаба корпуса. Ставка требует овладеть зданием рейхстага и водрузить на нём Знамя Победы. Дивизия и наш полк усилены танками и артиллерией. Мы ближе всех. Серое трёхэтажное здание, что прямо перед тобой, это и есть рейхстаг. Смотри по карте: вот мы с тобой, вот написано «Кёнигсплац», то бишь Королевская площадь, стало быть, это здание с куполом нам с тобой и предстоит брать. И знамя на его крыше нам водружать. Так что, комбат, готовь батальон к штурму рейхстага – есть возможность отличиться.
– Есть, товарищ полковник! – Неустроев повторил, радостно улыбаясь.
– Погоди! Проблема у нас, Степан Андреевич…
Комполка обернулся: не слышит ли кто его. Но за разбитыми окнами гремело так, что радист в углу комнаты даже в наушниках не слышал позывных.
Зинченко придвинулся к Неустроеву и зашептал:
– Рейхстаг возьмём – это понятно. Да вот знамя полка застряло. Когда по мосту прорывались, немцы два танка наших пропустили, а потом мост взорвали – самоходка со знамённой группой вместе с пролётом в реку ушла. Танкисты с того берега докладывают: «сушка» лежит на боку почти в воде. Никак им не выбраться. Я командиру дивизии доложил, он поорал, но выделил амфибию, что от союзников нам досталась, и приказал немедленно доставить знамя. Нужно помочь, Степан! Дело, сам понимаешь, непростое…
– Да не волнуйтесь, Фёдор Матвеевич! В чистом виде всё сделаем!
Неустроев оглянулся, крикнул:
– Петя!
Из соседней комнаты выскочил связной комбата младший сержант Пятницкий.
– В общем так, Петя… – начал комбат, но от окна раздалось грозное:
– Отставить, капитан! Боец – свободен!
Полковник пальцем поманил к себе Неустроева.
– Ты что, Степан, не понимаешь ситуации? Ординарец? Да знамёнщики его на сто метров не подпустят, в пять автоматов решето из амфибии сделают, и правы будут – это же святыня полка! Тут офицер нужен сообразительный! Да чтоб его в лицо и по голосу знали и в темноте не порешили. И чтоб через час-два наше знамя вот на этом самом месте стояло под усиленной охраной. А к утру чтобы на крыше рейхстага развевалось! Понял?
Неустроев кивнул. Снова крикнул в проём двери:
– Лейтенанта Береста ко мне! Срочно!
И уже полковнику:
– Алексей Берест со знаменосцем полка Петренко земляки, оба с Украины, оба на тракторах работали.
Кандидатуру замполита Береста полковник одобрил, он этого широкоплечего здоровяка уважал. Замполита первого батальона в полку знали многие – заметная фигура, ещё в финскую воевал, всю Отечественную прошёл, месяц назад награждён орденом Красного Знамени.
Когда лейтенант появился на батальонном НП, Зинченко уже ушёл докладывать обстановку командиру дивизии. Неустроев разъяснил приказ Бересту, сообщил пароль для командира амфибии.
– Возьми с собой пару бойцов проверенных! И мой ППШ прихвати, пригодится!
Лейтенант слушал внимательно, поигрывая большим чёрным ножом в ножнах. То был знаменитый клинок из златоустовской воронёной стали, достался он в подарок Алексею от раненого друга из Уральского добровольческого танкового корпуса. Предмет давней зависти всех полковых разведчиков. И Береста не раз этот нож выручал.
– Нет, командир, «папашу» не возьму, он тяжёлый, с ним не побегаешь. А дело, как вижу, промедления не терпит. Всё понял. Через час ждите. Разрешите выполнять?
И исчез. Не услышал комбат, как протопали три пары сапог вниз по лестнице, потому что сильно грохотало вокруг.

Все трое – лейтенант и два автоматчика, Швецов и Садыков – где перебежками, а где и ползком за несколько минут добрались до берега Шпрее. Одетый в полированный гранит, парапет скрывал тёмный силуэт нашей амфибии, стоявшей кормой к металлической узкой лестнице. Берест назвал пароль. Старший плавсредства, усатый сержант кинул ему канат.
– Ждали вас. Спускайтесь по одному.
Держась за страховку, троица забралась на палубу. Один из бойцов зашептал Бересту на ухо.
– Товарищ замполит, это наши? А почему на борту звезда белая?
Усатый сержант уже сидел рядом с водителем, но услышал, обернулся.
– Свои, свои! А звезда американская, техника-то ленд-лизовская! Сейчас вверх по течению пойдём, заберём кое-кого от моста и мигом обратно, правильно я говорю, товарищ лейтенант?
Берест тотчас отозвался, хотя и не понял, как в такой темноте можно разглядеть его погоны на ватнике.
– Правильно! Заберём всех – и сразу обратно!
– Только вы уж пригнитесь, вон как щёлкают пули по граниту. И не курите – немец мотор наш из-за пальбы не слышит, а вот по огонькам стреляет метко…
Так тенью и шли, прижимаясь к берегу, прячась от пуль и осколков за каменным парапетом. Минут десять, наверное, шли. Мост взорванный увидели издалека. Пролёт от взрыва лопнул посередине, сложился, концами просев до самой воды. Чудом не соскользнувшая в реку самоходка полулежала на боку, выставив спереди гусеничные колёса, а позади – чёрные палки автоматных стволов.
Лейтенант встал в полный рост, крикнул:
– Ни-ко-лай! Петренко! Это Берест! Свои!
Чёрные палки исчезли. Через минуту амфибия ткнулась носом в полузатонувшую ограду мостового пролёта.
Ситуация была аховая. Здесь собралась почти половина комендантского взвода. При падении «сушки» четыре красноармейца сильно травмировались, их срочно надо было в госпиталь. Один боец попытался доплыть до нашего берега – его понесло быстрое течение, а намокший ватник утянул на дно. Другой решил выбраться по пролёту наверх, но был убит пулемётной очередью с немецкого берега. Шансов выбраться по одному, цепляясь за ограду и при этом спасти знамя, практически не было. Петренко это понимал и не собирался рисковать. Он стоял в десантном отсеке «сушки», упираясь ногами в её левый борт и крепко сжимая древко с зачехлённым знаменем. Николай, как и его бойцы, был в каске.
– Сколько вас? – спросил Берест.
– С ранеными – двенадцать.
– Та-а-ак, – протянул лейтенант и мгновенно решил. – Грузимся все в это американское корыто! Сначала раненые и знамя!
Сзади подал голос усатый сержант, командир амфибии:
– Товарищ лейтенант, по инструкции положено брать всего семь человек, включая водителя. Возили, правда, и по десять. Но это очень рискованно, борт тогда почти вровень с водой. Чуть тряханёт от близкого разрыва – и все на дно уйдём. Вместе со знаменем…
– Микола, – Берест повернулся к земляку. – Пойдешь на амфибии в штаб?
– Не, Лёша, ты же знаешь, что я не имею права в одиночку какие-либо действия предпринимать. Только с охраной. И раненых бойцов не брошу. А все вместе мы не поместимся, не можу рисковать.
– Так что же выходит – посуху со знаменем? По горящему Берлину пешком? Мимо засевших в каждом доме смертников и фольксштурмовиков?
– Выходит, что так…
Да-а, тут уж надо думать тебе, лейтенант. Как пела Клавдия Шульженко, «давай закурим, товарищ, по одной…» Но здесь даже не закуришь. А ночь всё светлее, и до конца обещанного часа остаётся совсем ничего. Думай, Алексей, быстрее решай!
И он решил. Спросил усатого:
– А ты, командир, можешь лайбу свою железную развернуть поперёк течения так, чтобы по ней, как по понтону, все мы на берег выбрались?
– Не знаю, у меня длина меньше пяти метров. Прыгать придётся.
– Вот и вставай на два якоря, а мы попрыгаем!
Зацепившись канатом за буксировочный крюк самоходки, амфибия развернулась бортом. И правда, получилось похоже на небольшой понтонный мост. Стали по одному выбираться на другую половинку рухнувшего пролёта, ту, что к немецкому берегу вела.
Первыми прошли два красноармейца из комендантского взвода. Они залегли в ровике, где сломался надвое асфальт, когда взорванный пролёт в воду упал. Ровик, словно траншея, их с головой укрыл.
– Швецов, Садыков, Петренко – вперёд! – скомандовал Берест. – Остальные по одному за ними, я замыкающий!
Цепляясь за балясины, рваные куски ограждения и арматуру, красноармейцы полезли наверх. Плотно прижавшись друг к другу, устраивались в ровике поперёк моста.
– Ну, бывай, командир! – лейтенант попрощался с усатым сержантом, – Доложишь в штабе, что мы дворами пошли, раненых сами перетащите, нам некогда. Да и вы поторапливайтесь – светает уже…
Он не слышал, как амфибия с ранеными ушла вниз по течению. Едва успел добраться до остальных, как из двухэтажного дома напротив по ним открыли такой огонь, что невозможно было головы поднять. Немецкий пулемётчик стрелял безостановочно, словно лента у него была бесконечной. Пули с шипением вонзались в асфальт, в крошку дробили гранитные ограждения, рикошетом уходили в светлеющее небо.
– Эй,