… - это цитата из Библии, а точнее – первая половина фразы, которая звучит так: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». И ещё много раз в Великой Книге вспоминают о хлебе, дающем жизнь роду людскому.
Есть и это, всем известное упоминание: «Не хлебом единым жив человек».
Кто посмеет спорить с этим! Конечно, духовная жизнь человечества необыкновенно важна, ибо наполняет смыслом сам приход наш на эту землю. Но бесспорен и тот факт, что (позволю себе опять цитату, правда уже не из Библии) «бытие определяет сознание», а это значит, что для голодного человека все духовные томления сведутся лишь к поиску «хлеба насущного», того самого, живого, тёплого, который часто не замечаем совсем.
Сейчас круг гастрономических пристрастий большой части человечества необычайно широк, но у всех народов хлеб всегда был, есть и будет основой питания. Потому-то и хочу говорить с тобою, мой любезный читатель, о том самом хлебе. Русском хлебе, которым издревле земля наша славилась.
Ранним утром одного из дней светлого и нежного, каким он всегда в наших местах бывает, апреля 1806 года вошёл в Москву через Калужскую заставу бывший крепостной Максим Филиппов. Почему через Калужскую? Да потому, что родился и вырос он в селе Кобелеве Калужской губернии. Рабом родился, а потом, не без помощи отца своего, из крепостной зависимости выкупился, хотя давать ему вольную барин Кобелев долго не соглашался, ибо лучше Максютки никто в его обширной вотчине хлеба не пёк. Но – обошлось. Уломали-таки барина, и вольную тот рабу своему выдал.
И ушёл Максим. Да сразу в Москву, потому что в талант свой верил. Какой, спрашиваете? Как же! Талант хлебопёка!! Он ведь уже по запаху, который от теста шёл, знал, когда пора его в печь сажать, не то перекиснет, и хлеб не поднимется.
Пришёл, значит, в Первопрестольную, а у самого в карманах ветер свищет. Но всё равно прилепился, чтобы к хлебу поближе: пристроился разносчиком калачей на рынке. Позднее выправил себе и разрешение на обустройство собственной пекарни в той же Москве. Почему в Москве, а не в тогдашней столице, спрашиваете? Да потому, видно, она ему приглянулась, что чем-то похожа была на Калугу родную. Такая же провинциальная, только побольше. А может и потому, что, как тогда уже говорили питерские, презрительно усмехаясь: «Москва на аршин вглубь мощена глупостью», легче было здесь корни пустить, нежели в расфранчённом Петербурге. И ещё причина была… Но о ней – позже.
Во время великого пожара 1812 года документы его на ту пекарню сгорели, но Максим мужиком был крепким, потому и добился своего: открыл-таки пекарню. Затем – ещё одну. И ещё…
Сын его Иван, значит, Максимыч дело родителя своего продолжил с размахом. Сегодня, наверное, его назвали бы «новым русским», но не в оскорбительном смысле этого слова (в смысле – «ворюга бесстыжий»), а в самом прямом. Он дело усугубил и развернул, объединив под вывеской «Филиппов Иван наследники» сразу три большущих пекарни, более на современные хлебозаводы уже похожие. И денег на их обустройство не жалел. Не только в смысле производственных мощностей, но и быта для рабочих. Он стал одним из первых в России строить фабричные слободы при своих пекарнях, где были жилые дома и магазины. И даже «детиночный садочек», где на короткое время можно было оставить детей мамашам-работницам, идущим на смену, под надзором крепких ещё старух-нянюшек.
Обманывал, конечно, тоже безбожно работников своих, часть зарплаты выдавая им «слободскими деньгами» - бумажками-чеками, на которые можно было отовариваться в слободских магазинах. Правда, - втридорога.
Но вот на хлебе не экономил.
Во-первых, был у него своеобразный Отдел Технического Контроля («доглядная контора» назывался). Здесь из каждой сотни выпеченных хлебов выбирали произвольно один, который дюжинный рабочий могучей ладонью своей прижимал к прилавку. Если через пять минут хлеб не приобретал прежнюю форму, вся партия выбраковывалась и бесплатно отдавалась в «дома призрения», так тогда назывались всякого рода приюты для сирых, больных и убогих. А в каждой тестомесной были у него мужики-пробщики, которые «на зуб тесто пробовали» - готово или нет. Все они были выходцами из Калужской губернии, ибо там именно рождались худые статные парни с могучими ручищами, лучше которых «поднять хлеб» никто на всей Руси великой не мог.
А во-вторых, - закупки сырья. Уже тогда вся Россия-матушка знала-ведала, что лучшие пшеницы родятся у нас на Кубани, но Иван Максимыч лично объехал все хлебородные губернии (побывал даже в Перми!) и остановил свой выбор на тамбовской ржи и пшенице. Почему уж, про то одному Богу известно, Иван-то Максимыч в хлебе толк знал. От отца у него это.
Зерно, значит, на Тамбовщине покупал. А вот молоть его вёз… аж в Саратов. Это, стало быть, в-третьих.
Опять «почему» спрашиваете? А тамошние приноровились особый секретный камень для жерновов мельничных добывать и так те жернова один к другому притирали, что комар бы хоботок между ними просунуть не смог. Потому и мука саратовского помола, что ржаная, что пшеничная, «будто бы пух получалася». Такую даже худой пекарь загубить бы не смог, а уж Ивана-то Максимыча булочники и подавно.
Управляющими же во всех пекарни и цеха брал фабрикант немолодых мужиков из пензенских, потому что все знали, что именно там родятся разумные и рассудительные, которые смогут тебе любое дело наладить. В магазины же, где торговали филипповской продукцией, продавцами-приказчиками брал, конечно, ярославских, потому как «с лица пригожие, шустрые и услужливые больно».
«Ананакак было-то дело у Филиппова поставлено»!
Скоро слух о знаменитом филипповском хлебе достиг и царских ушей. И с 1855 года становится Иван Максимыч поставщиком Двора Его Императорского Величества. Вначале оборудовал Филиппов для этих целей пекарню в Петербурге. Но вскоре от этой затеи отказался, ибо не было у его хлеба питерского изготовления той особой неповторимости. Сразу всё Иван Максимыч понял: в воде дело – никудышняя она в Петербурге.
В Москве-то ему воду для замеса из Мытищ привозили, а мытищинской воды слаще во всём свете нет. Кроме того, водовозы местные так свои бочки до ума доводили, что могла там вода по целым неделям стоять и «душнЫм не отдавала».
Это и был ещё один секрет, от отца Ивану доставшийся, о котором речь выше была, помните?
Вот и вернул производство своё Филиппов в Москву, где его калачи с пылу, с жару грузили в особые берестяные короба, укрывали пуховыми одеялами и везли сломя голову в столицу, чтобы «к утреннему царскому кофию поспеть».
К чести Ивана Филиппова надо сказать, что «царского хлеба» особого у него не было: брали для царя то, что шло в продажу. Цены на филипповскую продукцию сегодня бы назвали весьма демократичными.
… До сих пор в центре Москвы, на Тверской улице стоит булочная Филиппова, рядом совсем с Елисеевским гастрономом. И хлеб, и булки там уж очень вкусны. Всякий раз, когда туда захожу, про талант человеческий думаю, который и хлебопекарное дело может превратить в искусство…
|