Книга уснула на столике, бесстыдно развалив бедра. Желтизна лампы, чуть зацветшая изумрудной гнильцой, пропитала – в хорошо проработанной градации от насыщенности к дряблости – ее кожу, испещренную бесконечной татуировкой. Исполненный сомнений, я врос в кресло. Кто отважился заговорить после долгого немотствования, тому не избегнуть взлома дверного замка хрипоты, и это точно так, как освежевание туши Природы – дабы вылущить глубинный свет – предполагает исходный обморок в душном предбаннике тьмы. Вышибить пробку все равно придется. А все предшествующее – лишь приуготовление. Но, будто назло, в голову лезут гладкие, яркие, как целлофан, коробки с едой, плоские, напоминающие изразцы. Чернильные мидии. Нет, лучше так – лазурные мидии. Хлебцы, зернистый мак. Всполохи лосося. Нехудо бы врубить музыку, и тут же молчащая пока мелодия возникла в мозгу в образе цепи сущностей, неуловимых, но не размытых, и я смутно вижу строение ее тела, ребра, волны хребта. Вот этот продолговатый меловой кусок – самка. Вообще, гармония – андрогин. Где тут доминанта, где тоника? Увы, я ничего не смыслю в сольфеджио. Но я способен к прямому поеданию сути. Вот невесомые орбы оттенка полурасплывшегося на асфальте пломбира. Мысленно я проигрываю «Дуэт цветов» из «Лакме». Когда-то, стоя в вагоне метро, я колдовским манером, словно снимался клип, видел не призрачные пузыри станций по сторонам, но, став одним с поездом, фаллически всасывался в трубу туннеля. Некто рисовал вибрирующие диаграммы пересекающихся треугольников, чертил вензеля, медленно и беспощадно вгонявшие меня в транс. Я узрел себя одетым, отчего-то, в шинель железного Феликса, правда, я толст, с клинописной бородкой. Не хватало воздуха, и в потолок черепа изнутри билась эта мучительно-райская песнь Делиба, однако преобразованная и усиленная, как в той композиции, что сводила много лет назад с ума – «Black Black Heart». Вновь и вновь вонзался я в туннель. Наконец, уже на поверхности – спасительная сырость черной зимы, и я, покрытый испариной, тяжело дышу ею. Полуоткрыв рот, делаю в движении неуклюжий, замедленно-картинный оборот вокруг оси – идет съемка. Но на этом музыка гаснет. Так о чем же я? Надо сменить позу в кресле. Лампу я выключать не буду, я люблю смешение искусственного и естественного освещения. Бог знает почему, в глазах застрял гранитно-твердый, прокаленный до сизости фартук поверх чресел лежащего на каменном ложе неизвестного. Воздух всегда беременен выпуклыми, плотными напряжениями. Порой в прозрачном утреннем сне – нет, не увидишь, а осязанием примешь мгновенную, тоньше небытия, вспышку фиолетового, куда более сильного и нежного, чем электричество. Это не слишком большая тайна. |
