Хватает удара багром по голове.

доходы населения, а региональные власти должны были придумать новые способы заработка для промысловиков, потерявших работу. Но куда ушли эти деньги?
Никаких альтернатив до сих пор не придумано, дошли ли деньги до людей
— неизвестно. А тем временем местные чиновники вернулись к предложениям о добыче тюленей. Знать свою историю и опираться на нее безусловно важно, но нужно ли жить по устоям столетней давности сегодня
— разве в этом состоит развитие и прогресс?
— Как вообще развивался промысел гренландского тюленя в России до 2009 года?
— В начале XX века промысел гренландского тюленя в нашей стране не превышал 30 тысяч особей в год. До прихода советской власти в поселениях у Белого моря существовали артели — крепкие, устойчивые хозяйства, за счет которых люди выживали в непростых условиях севера. Но после революции на смену артелям пришли колхозы — то есть изменился сам смысл объединения людей в сообщества. Старое было разрушено, новое не создано. Чтобы чем-то занять местное население, советская власть, помимо рыболовства, ввела коммерческий промысел гренландского тюленя. Да, поморы исконно ловили его и в дореволюционный период, но делали это другими методами и в меньших объемах.
В 1930-е годы добыча резко выросла. Количество взрослых особей оценивалось в 3-3,5 миллиона голов и около 1,5 миллиона детенышей. Каким образом были получены эти данные, неизвестно, потому что оценить численность «на глазок» очень сложно.
В этот период в море начали отправлять ледоколы и добывать стали именно бельков. Это удобно — за ними не нужно бегать, их собирали буквально как грибы в лесу, ведь они не могут убежать.
Хватает удара багром по голове. А бельки, когда «разговаривают»,
буквально произносят слово «мама». Это поразительно и невозможно
мысленно не провести аналогию с человеческими младенцами. Забоем бельков тогда занимались и мужчины, и женщины — мы можем лишь
догадываться, как это отразилось на их психике. Просто представьте: мать вынуждена приносить в жертву других «детей», которые смотрят на тебя огромными черными влажными глазами. Добывали в тот период порядка 200-300 тысяч бельков в год, что не могло не подорвать беломорскую
популяцию.
Дальше начались военные годы — в это время гренландский тюлень буквально помогал людям пережить голод. Его жир был очень питательным, шкуры использовали в быту и для одежды, каким-то образом все это поставлялось даже в блокадный Ленинград. Сегодня в Архангельске стоит
памятник этим животным в благодарность за то, что они спасли тысячи человеческих жизней.
Я подчеркну этот момент — тюлени спасли людей в тяжелый период, а сегодня мы считаем необходимым продолжать их убивать.
После Второй мировой численность тюленя сократилась втрое — давались оценки в 1-1,5 млн взрослых и 500 тысяч детенышей. С 1946 по 1955 годы добыча бельков держалась на уровне 120-150 тысяч голов. Примерно в 60-х годах к ледоколам присоединились вертолеты. Бельков все еще собирали как грибы, но перевозить стали в больших подвесных сетях-«авоськах». Надо понимать, что начало вертолетного промысла стало праздником для депрессивных северных деревень. В начале весны вместе с открытием тюленьего промысла у людей начиналась настоящая жизнь, вместо застоя — движение. Это очень ободряло население. К тому же промысловики получали хорошие зарплаты, на которые можно было существовать целый год. Проще говоря, охота на тюленя давала людям возможность прикоснуться к полноценной жизни, пусть и на короткий период. Этот факт нельзя недооценивать, ведь поэтому население продолжало цепляться за жестокий промысел.
Постепенно чиновники начали замечать, что численность ластоногих падает, поэтому стали вводить квоты на добычу. Первое ограничение появилось в 1955 году — тогда квота составила 100 тысяч тюленей в год. Этот «потолок» постепенно снижался, в 1965-м размер квоты упал до 34 тысяч голов. В 1989-1998 годах ежегодно добывалось порядка 30-35 тысяч тюленей из 40 тысяч «позволенных». С 1999-го по 2003-й ежегодная добыча и квоты держались на уровне 40 тысяч голов. Вертолетами пользовались вплоть до 2008 года, а судовой промысел начал «загибаться» раньше — уж слишком дорогое это удовольствие для такого нерентабельного дела.
— В 2009 году Россия запретила охоту на тюленей, не достигших годовалого возраста. Тогда инициативу поддержал даже Владимир Путин: «Это кровавый промысел, и ясно, что его давно надо было запретить», — сказал он, будучи премьер-министром. А что произошло в 2015 году?
— В 2015-м в региональные рыбохозяйственные правила внесли поправки, несмотря на прямое распоряжение Путина. Мы вернулись к тому, что на детенышей гренландского тюленя снова стало возможно охотиться, запрет сохранился только на добычу бельков. А вот хохлуш, которые старше их на одну неделю, или серок, которые старше на две, добывать стало можно.
Решение 2009 года было огромной победой, ведь охота на «детей» была прекращена — в первую очередь, по гуманным соображениям. Мы смогли доказать, что в XXI веке нет необходимости убивать детенышей диких животных — это не имеет ни коммерческой, ни идейной ценности.
За запретом 2009 года стоит большая работа IFAW, которую фонд вел под
руководством Марии Воронцовой с 1994 года. Первым проектом IFAW в
России стала именно охрана гренландского тюленя. Я пришла в фонд
только в 2004 году — моя работа началась с исследования рынков сбыта
шкур этих животных и анализа продукции, распространенной в России. 15 марта 2009 года мы провели масштабную кампанию под лозунгом «Не бей
лежачего». Митинги прошли в 25 российских городах, люди требовали
прекратить охоту на детенышей тюленей. В итоге запрет, который поддержал нынешний президент, стал финальной точкой в борьбе за этих животных. Тогда мы добились главного — защиты бельков, хохлуш и серок.
Акция «Не бей лежачего!» в защиту гренландского тюленя, 2009 год. Фото: РИА Новости
Также в 2010 году был введен запрет на коммерческую торговлю и ввоз в Евросоюз всех видов продукции из гренландского тюленя. В конце 2011 года Таможенный союз России, Белоруссии и Казахстана ввел запрет на импорт и экспорт шкур этого вида. В 2014-м к Таможенному союзу присоединилась Армения — так зона запрета использования изделий из гренландского тюленя расширилась.
Но в 2015 году Россия почему-то снова разрешила охоту, игнорируя все объективные факторы: изменение климата, отсутствие научных наблюдений и учета численности, отрицательное отношение к промыслу общественности и ученых, закрытие рынков сбыта. В чем целесообразность этой добычи — загадка.
— Вводились ли подобные ограничения на промысел в других странах?
— В Канаде и Норвегии промысел не был остановлен — коммерческая добыча гренландского тюленя до сих пор существует. В Гренландии охота тоже есть, но она не носит такой массовый характер, как в этих двух странах. Причем в Канаде и Норвегии промысел, как и в России, постоянно дотировало государство. Однако с 2015 года Норвегия перестала спонсировать охотников на тюленей, что привело к сокращению добычи животных, но не остановило ее до конца. От правительства Канады решительных шагов пока не последовало, поэтому промысел там все еще сохраняется. Причем ведется он, несмотря на мощное сопротивление со стороны научного сообщества и общественности этих стран. Правда, изменение климата и снижение спроса на товары из шкур гренландских тюленей все равно способствуют постепенному исчезновению профессии забойщика ластоногих.
— Губернатор Цыбульский также говорит о том, что сейчас в регионе нет инфраструктуры для возобновления промысла, ее только предстоит возвести. Насколько вообще рентабельна такая деятельность?
— Этот «бизнес» никогда не был успешным — ни в наше время, ни в прошлом. Его всегда дотировало государство, никакой окупаемости не было. Тюлени — не рыба, это не самый ходовой товар, который может приносить прибыль.
Бельковые шкруки использовали для изготовления шапок, варежек и шуб, но они быстро желтеют — этот мех не задуман природой как долговечный и стойкий материал, детеныши быстро от него избавляются. По своим тактильным характеристикам он тоже далек от идеала — жесткий и тяжелый, со специфическим запахом морского зверя.
Конечно, в местах, где приобрести больше было нечего, бельковую одежду покупали.
Мясокостную продукцию отправляли на зверофермы — на корм другим животным. Тюленье мясо люди не ели, если не считать военного периода, и уж тем более не делали из него никакую Омегу-3. Более того, есть свидетельства, что бельковые туши иногда даже не перерабатывались — они просто лежали горами на берегах и гнили, настолько неликвидным товаром оказывались тюлени. В начале 2000-х была мода на мужские шапки из серки, из шкур шили пальто для мужчин и женщин. Но такая продукция составляла небольшой сектор меховой индустрии — это было видно даже по вешалкам салонов.
А теперь представим, сколько средств нужно на запуски ледоколов и вертолетов — как тут не обойтись без дотаций. Этот промысел сжирал доходные статьи государства от другой деятельности в больших объемах. При этом населению от этого промысла пользы было мало — мясо не едят, одежда быстро изнашивается, сплошные убытки. Кроме, конечно, зарплат на время промысла и оживления сельских территорий.
В последние пять лет в разных регионах России стали говорить о добыче морских млекопитающих и их переработке во всевозможное сырье. Так, в Магадане в 2019 году начали делать колбасу из тюленей, хотя раньше использовали это мясо только на зверофермах. Еще планируют делать из них паштеты, тушенку, отдавать шкуры на меховые производства, делать Омегу-3.
Сначала мы в сообществе биологов и экологов думали, что это просто предложения и дальше слов дело не пойдет. Но мы ошибались. Конечно, пока на таких производствах перерабатывают сотни тюленей в год и,
наверное, сейчас это существенно не влияет на популяции добываемых видов тюленей. Опять же — для таких заключений необходима научная база. Но регулярных наблюдений и учетов численности не ведется. Еще рыбопромышленники заявляют о намерении увеличивать объемы добычи — и как это отразится на тюленях? Сегодня уже идет охота на кольчатую нерпу, морского зайца, крылатку и ларгу. Также коммерческий промысел начинает набирать обороты в Сахалинской области и Хабаровском крае.

В Архангельской области пока нет конкретных планов и промышленных проектов, чтобы можно было давать оценку. Но будет ли эта деятельность рентабельной — большой вопрос. На мой взгляд, дело не столько в экономической выгоде, потому что она сомнительна, сколько в этических аспектах.
Мне кажется, что в 2024 году мы не можем жить по канонам прошлых столетий, когда люди жили пушниной и забивали китов. Мы ездим на машинах, живем в домах с теплыми полами, пользуемся интернетом и телефонами, но этим действием будто откатываемся в XIX-XX век.
Конечно, проще действовать по отработанной десятилетиями схеме, ведь придумывать что-то новое сложно, предстоит путь проб и ошибок. Но это ретроградное мышление нас ни к чему хорошему не приведет. Если мы хотим двигаться вперед, то не стоит оглядываться на устаревшие практики.
— Еще власти говорят,