Знаете ли вы, отчего солнце на Петров День на восходе играет? Знали да запамятовали? Я тоже. Но остался в моей памяти отблеск той древней легенды. Робкий след её, который проявляется сквозь сухую теорию жизни, как церковные фрески проступают сквозь многочисленные слои штукатурки и побелки разрушенного и поруганного храма. Образы неясны и контуры расплывчаты. Приглядеться, не более чем мазня деревенского богомаза, но откуда тот душевный трепет при взгляде на них? Простите мне, если не совсем точно перескажу эту легенду, или если мой грешный и праздный язык не найдет нужных слов, чтобы передать её красоту и аромат и сочность и многообразие палитры тех стародавних времен. Может быть, послужит мне оправданием то, что случилось это, так давно, когда даже сама земля была молода и прекрасна: в реках водились диковинные рыбы, на тучных лугах паслись бесчисленные табуны диких лошадей, а леса кишели всяким зверьем. И всем хватало и воды, и пищи, и земли, и солнца, и места под ним.
У царя Солнца было две прекраснейших дочери – близнеца: Утренняя Заря и Заря Вечерняя. И были они настолько похожи друг на друга, что, говорят, отец родной мог различить их только по платью, да и то, только приглядевшись. Впрочем, врут. Любящее сердце отца всегда безошибочно подсказывало, кто из дочерей кто.
Утренняя Заря носило нежно-голубое, а Вечерняя светло-синие платье.
Перед рассветом Утренняя Заря выезжала из сверкающего дворца своего батюшки на розовом коне с золотой по колена гривой и с серебряным хвостом. О, как дивна была украшена эта сбруя: рубины, топазы, изумруды, яхонты, алмазы и сапфиры. Как повезло нашим ювелирам, что они никогда не видели ни узды, ни резной луки, ни расшитой золотой нитью попоны, ни переливающихся всеми цветами радуги, драгоценных каменей, коими было украшены стремена – они бы просто сошли с ума, пытаясь повторить увиденное. И впали бы в горькое уныние, осознав, что нельзя соревноваться в мастерстве с Богом. Потеряй Утренняя Заря, даже самую малую бляху со своей упряжи и на земле за неё можно было бы купить целое царство. Но больше всего повезло художникам и поэтам, что не предстала перед их взором небесная красота самой всадницы. Уже никогда не застыли на их холстах прелестные чаровницы, и не узнал бы мир нежных сонетов, посвященных юным девам. Навсегда бы они померкли в сияние это совершенной красоты, прекраснее чего на свете, ничего и быть-то не может. Нет-нет, милые дамы, я нисколько не ставлю под сомнение ваше очарование, но согласитесь, когда встает солнце – звезд не видно. Пусть послужит вам утешением то, что с вашей красотой может соперничать лишь Утренняя Заря или Вечерняя.
Ещё на небе весело горели и перемигивались звезды, дымился Млечный Путь, и Звездный Ковш лишь кренился, чтобы пролить на землю живительную влагу – Утренняя Заря уже выезжала из восточных ворот дворца Солнца. Розовый конь фыркал от утренней свежести, сдувая и гася звезды, бил в нетерпенье копытом в темное небо, и искры фейерверком летели от золотых подков, озаряя небо всполохами. Он плясал, гордясь своей прелестной всадницей, взмывал свечой на дыбы и, шутя, порывался откусить от луны кусок, как от краюхи хлеба. Но властная рука хозяйки опускала его вниз. И вот почувствовав, что поводья больше не сдерживают его, конь, танцуя, выгнув шею кольцом, размашистой рысью трогал с места. И свершалось великое чудо: перед юной девой, гарцующей верхом на розовом коне с золотой гривой, расступалась тьма. Ветер, как победное знамя света, разворачивал на половину неба, голубой плащ с малиновым подбоем. Плащ расшитый, цветами и диковинными птицами, извивался волнами, легкой кисеей ниспадал на землю, туманил морскую гладь, дымился в пойменных лугах и низинах. Утро! Утро! Велика наша земля-матушка и нужно везде поспеть. А славный конь, не нуждающийся в понукание, уже скакал галопом, и летела под ним земля: золотая, сапфировая, изумрудная и всякая тварь, живущая на ней, кланялась Утренней Заре.
Лютый зверь лесной терзающий во тьме свою добычу, стыдливо опускал долу горящие глаза и стремился спрятаться в чащу от её ясного взора. Прочь бежали от лучистых глаз её и страхи ночные и бесы полночные. Чудовища морские поднимались из своих, никогда не знавших света глубин, чтобы поприветствовать Зарю. Пробуждались птицы, вылезали из своих нор звери, трава огруженная обильной росой стелилась перед ней.
Седой старик, со слезами благодарности, смотрел на алеющее небо, и славил его за то, что проведение ему позволило увидеть ещё одну Утреннею Зарю в своей жизни. Ночь разверзла пред ним бездонную, холодную тьму, он чувствовал ледяное дыхание смерти. Казалось, что оно идет от земляного пола. Его ноги стыли, будто он погрузил их в родниковую воду, и теперь холод земли поднимается все выше и выше. Что делать: он стар и немощен. Старик прожил свой век и прожил достойно: он любил, воевал, защищая свой род, свой народ, свою землю, охотился, что прокормить детей, рыбачил, сеял хлеб. На его жизненном древе есть прекрасные ветви: дети, внуки, правнуки – его жизнь не была напрасна. Так отчего старое и усталое сердце, так упорно сопротивляется этому холоду, идущему снизу? Старик попросил домочадцев вывести его на улицу из дома, где воздух был нестерпимо густ и вязок. Небо только-только начинало бледнеть на востоке, но свежесть утра придала ему сил. И вот Заря! Заря летела по небу на розовом коне – молодая, красивая, яркая, нежная и чистая, как поцелуй ребенка. Она взглянула на старика, и холод смерти отступил, от прикосновения её луча седые волосы на голове старца вновь стали русыми, а на желтом морщинистом лице заиграл румянец жизни.
Глашатаи Зари трубили всему миру:
– Радуйтесь и славьте царя мира – Солнце! Он – есть Свет, он – есть Жизнь!
И не было на земле невежды, посмевшего в этом усомниться.
Вслед за Утренней Зарей на двенадцати огненных конях, запряженных в золотую колесницу, выезжало Солнце.
Нет нужды описывать Вечернюю Зарю, ибо сестры, как две капли воды, были похожи друг на друга. Разве что, плащ у неё был бирюзово синий с темно-красной, кровавого цвета подкладкой, расшитой ночными цветами и звездами. Конь у неё был алый с серебряной гривой и золотым хвостом. Оттого и обращались к ней знахари во время всяких заговоров:
«Заря-Заряница, красная девица, полуночница! Покрой ты, девица, меня своею фатою от силы вражней, от пищалей и стрел; твоя фата крепка, как горюч камень-алатырь! …Как вечерняя и утренняя зари станут потухать, так бы у моего друга милого всем недугам потухать"
Выезжала Заря Вечерняя из западных ворот и встречала Солнце. Если сразу Солнце исчезло за стенами своего великолепного дворца, тот весь мир в тот же миг погрузился бы во тьму. И пахарь бы не успел вернуться с поля, птица схорониться в своем гнезде, дети малые окончить свои игры, зверюшки лесные спрятаться от ночных хищников. Вот и разъезжала Вечерняя Заря на ретивом коне по рдеющему, от сияния её красоты, небу. И радовались ей не меньше Утренней. Всякая тварь, уставшая за день от хлопот, благодарила её за вечернюю прохладу, за предстоящий ночной покой, за то, что она предсказывает завтра своим сиянием похожий день, за её небесную красоту и усладу для всякого ока. Но больше всего, её благодарили, конечно же, влюблённые. Утренняя Заря разлучала их, а Вечерняя – сводила. Это она заставляла петь для них соловьев, благоухать ландыши, стелила им поляны ночных фиалок и зажигала первые звезды, а потом ещё долго-долго догорала прощальным лучом на водной глади. А по темному небу с востока мчался уже другой всадник – Ночь. Вороной конь бил об землю серебряными подковами и высекал искры, ветер подхватывал их и возносил ввысь, и они превращались в звезды.
Вот так и жили-были две Зари. Две славные дочери самого могущественного в мире царя – Солнце. Но не только одеждой отличались сестры друг от друга. Наблюдательный глаз художника (если такой был бы при дворе царя Солнце) со временем наверняка бы заметил некоторое различие и в характере сестер. О нет, они не были наделены противоположными характерами. И неискушенный читатель уже, верно, спешит угадать, что одна из сестер была злая, а другая добрая. Ну и, соответственно, враждовали, строили всякие козни, плели интриги. Иначе, какая же это сказка? Читатель, если ты действительно так думаешь, то кто-то привил тебе дурной вкус, и ты жаждешь примитивного развитие сюжета. Ничего подобного. Они обе были добрыми. Будь это иначе миру бы давно бы пришел конец. Просто они, как бы были две половинки единого целого, и одна сестра дополняла другую. Утренняя Заря была веселой хохотушкой, озорницей, натурой хотя и утонченной, но импульсивной. Энергия била в ней через край. Не зря же её во время утренней прогулки всегда сопровождал вечный странник – ветер. Эта была непоседа. В её душе всегда жила неутолимая жажда познания: что, как, почему? Оно и сейчас встречаются, такие романтические натуры, правда, в них все больше авантюрного, нежели романтического.
Вечерняя же заря была: тиха, задумчива и немногословна. Бог весть, о чем она грустила и печалилась. Но грусть её была светла, печаль сладка и прозрачна. Эта была печаль мудреца, перед которым все тайны мира, как отрытая книга и эти знания и отрада, и тягость.
Сестры безумно любили друг друга. Они всегда были неразлучны. Им нравилось, обнявшись сидеть у костра на берегу чудного горного озера, петь песни или просто молча смотреть на огонь и слушать щебет птиц. Нигде на земле вы не встретите такого живописного места, в котором бы так все причудливо смешалось: и времена года, и растения, и звери, и птицы. Там были и белоснежные горы, с осыпанными звездами остроконечными вершинами, где водили хороводы снежные вихри. Золотые березовые рощи, которые охраняли дубы-богатыри в бронзовых кольчугах, и лето красное гуляло там кущам и чащам, плескалось в горных речках и наливало соком густые травы, алело маками и голубело васильками. Была и весна. Вечная, нескончаемая весна, с её нежностью, первозданной сочностью, с неповторимым ароматом цветущих садов. Ах, как пели в тех садах соловьи! Какими чарующими звуками наполняли они эту прозрачную ночь, бездонную синеву космоса. Над головами сестер, как виноградные грозди висели гирлянды звезды, а на цветущем лугу паслись их великолепные кони. Все кругом жило, цвело, пело. Это был мир красоты и гармонии. Но когда под сладкозвучные кифары начинали петь сестры – все смолкало: переставали вращаться сонные планеты, кометы застывали в полете, замирали, летящие из тьмы галактики метеориты, стихали космические ветры, сонмы снов и ангелов спускались к горящему костру.
Иной раз и царь Солнце, всю ночь не смыкал глаз, слушая чарующее пение дочерей. Утром, отправляясь в свой ежедневный вояж, всё ещё находясь под впечатлением этих чудесных голосов, усталый, но счастливый, он дремал в своей колеснице, и земля курилось в тот день туманами, и пенилась дождями.
Как-то раз загрустила Утренняя Заря и будто белой вуалью закрылась её ослепительная красота. Не ест, не пьет, не щебечет без умолка, как пичуга, на все расспросы отвечает вяло, невпопад.
– Что с
Нине Роженко посвящаю
в знак моего уважения и признательности
