Пролог
Антон, еще участь в школе, изучил происхождение фамилии своей семьи. И оказалось, что фамилия Шумер впервые прослеживается в историческом королевстве Богемия и в средние века была профессиональным именем сапожника. Но на филологическом факультете РГПУ им. Герцена, где он учился, все звали его Шумером, имея в виду жителя древнего Шумерско-Аккадского царства. И получалось, что его фамилия стала одновременно и его прозвищем на курсе. Именно поэтому он досконально изучил все, что нашел о древней шумерской цивилизации. Полностью по приколу однокашники иногда называли его Антоний Шумер. Сюда приплеталась еще римская история, хотя Антону резало ухо, когда его так называли, поскольку Римская империя возникла намного позднее Шумерского царства. Но римский след в его прозвище появился потому, что он часто повторял крылатую фразу "Карфаген должен быть разрушен". Однако все-таки чаще Антона называли просто по фамилии.
***1
Несколько человек с курса, на котором учился Антон Шумер, поступили вместе с ним в магистратуру, поскольку хотели получить более высокую научную степень и серьезные теоретические знания, ведь до сих пор считается, что бакалавры – это как бы "недовыпускники".
Всем парням, выбравшим магистратуру, пришлось сначала подавать заявление на предоставление последипломных каникул, чтобы не попасть под призыв, а потом еще и оформлять отсрочку от армии уже для обучения в магистратуре.
Антон сначала колебался, даже решил пойти в армию, а поступать потом, но друзья убедили его, что поступать по свежаку надежней и учиться проще, пока еще не перезабыл все, что получил на бакалавриате. Девушкам в этом смысле было проще, но и в магистратуру их поступило на два порядка меньше, чем парней. Однако особу, являвшуюся главным раздражителем Шумера последние три года в универе, он так же обнаружил в списках поступивших вместе с ним. Это она специально, думал он и злился, чтобы мне жизнь мёдом не казалась. Могла бы спокойно найти приличную работу, а не мельтешить снова у него перед глазами. Виктория Романенко, одна из лучших выпускниц наравне с ним. Придушить бы ее на время, чтобы мозг мне не выносила, думал он и представлял очень ярко ее судорожные трепыхания в момент, когда он сдавливал ее тонкую нежную шейку. И вообще, нужно поизучать вопрос – существуют ли методы ввода человека на время в летаргический сон. Ну, чтобы его характер не создавал проблем окружающим. Совсем убивать ее он, конечно, не хотел. А так, слегка. Да и красота лучше сохранится, если она просто будет долго-долго спать, а не мешать мне жить.
Увидев ее на кафедре, он процедил:
-Ты специально это сделала?
-Тебя не спросила! – ответила она и пошла с независимым видом к выходу.
-Зачем?! – догнал он ее, – На черта тебе магистратура? Женщинам вполне достаточно бакалавриата. Ты и так любую работу себе найдешь с твоим красным дипломом и красивым личиком.
-Гендерный шовинист! – выдала она ему, словно пощечину.
Вполне в духе последних трех лет их взаимоотношений. И почему они оба сразу возненавидели друг друга, ведь даже особых причин на это не имелось? Она несла стопу рефератов с проверки, а он несся по лестнице и нечаянно задел ее, так что рефераты упали и образовали подобие дорожки, потому что по одному улеглись на ступенях, ведущих вниз.
-Тебе что, 10 лет? Совсем ума нет?! – возмутилась она тогда. Но он очень торопился на индивидуальное собеседование, поэтому просто крикнул ей на бегу:
-Прости, я спешу.
А потом оказалось, что они учатся в одной группе, хотя прошел уже почти месяц с начала учебного года. Но на лекциях она вечно садилась в самый дальний угол к окну, и получалось, что колонна перед ее местом, где она сидела, скрывала ее от всей аудитории. Впервые он разглядел ее в столовой, когда она стояла в очереди на раздаче, и с ней живо болтали девчонки из группы. С чего бы ей общаться с ними, подумал он, а после обеда все же увидел, где она села в аудитории. Подошел и наклонился к ней ближе:
-Боишься меня? Правильно делаешь. Сама же переведешься в другую группу.
-Не много ли берешь на себя? – посмотрела она на него с ненавистью,– К твоему сведению, группа в магистратуре с такой специализацией только одна. Сам переводись куда хочешь!
-Ладно, – сказал он, – Мы ведь разумные люди. Давай сегодня поужинаем где-нибудь и обсудим дальнейшую нашу жизнь в универе. Ты ведь понимаешь, что так не может продолжаться.
-Даже не собираюсь! Просто не приближайся ко мне близко, и проблем не будет.
-То есть – по-прежнему война?
-Да! Ненавижу тебя!
-Кстати, а почему и за что? Давно хотел у тебя спросить.
-Не выношу таких самовлюбленных болванов как ты.
-И почему же это я болван?
В это время вошел препод, и Антону пришлось отчалить и сесть на свое место. Гарик прислал ему смс, предлагал после лекций сходить в бар. С Гариком они подружились еще на первом курсе. Антону было интересно с ним, как со старшим по возрасту. После бакалавриата его друг поступил на специалитет, потому что собирался потом учиться в аспирантуре. Армия ему не грозила, поскольку он не прошел на бюджет в первый год после школы и поэтому уже отслужил. Гарик являлся свидетелем всех стычек между Антоном и Викой Романенко. В свое время все они в группе посмеивались над этой парочкой и ждали, когда же будет разрушен Карфаген. Но Вика так и не сдалась.
Гарик заржал, когда узнал от Антохи, что Романенко попала с ним с одну группу магистратуры.
-Она меня в могилу сведет, – сетовал Антон, сидя с другом вечером в баре.
-Вот убей меня, я так и не понял за все время нашей учебы, из-за чего вы конфликтовали,– сказал Гарик, потягивая забористый коктейль.
-Да хрен его знает. Сейчас я и сам уже не помню причины, – ответил Антон, хотя, конечно, он лукавил. Не только с другом, но и с самим собой.
***2
Когда-то в школе Вика Романенко получала только отлично за свои сочинения. Она обожала читать и глотала все подряд. Книги, которые оценила, если они были на бумаге, откладывала в книжный шкаф, а если в электронном виде, в папку на компе. Где-то классе в 9-м она стала писать миниатюры, зарисовки и эссе обо всем, что видела и чувствовала. Описывала она сценки из жизни, произошедшие в реальности. Родители читали и очень ее хвалили. Особенно папа, который по жизни был реалистом и не любил фантастику, а тем более гротеск или всякие там философствования. Однако Вике все время казалось, что в ее миниатюрах чего-то не хватает. Потом она поняла, что художественная литература – это переработанная реальность, потерявшая жизненную четырехмерность, или, напротив, получившая несравненно большую глубину, нежели произошедшие в действительности события. Все зависело от подхода автора, от его взгляда на события, от умения мыслить метафорично и от его понимания жизни. Постепенно для чтения она стала выбирать книги все сложнее и сложнее, а свои миниатюры и эссе забросила, потому что стыдилась их за примитивность и отсутствие мысли. Сохранила их себе лишь как напоминание о своем взрослении.
Она не хотела стать писательницей. Во всем, что она читала, Вика выискивала не просто ответы на вопросы, возникавшие у нее постоянно, она выискивала созвучность со своими мыслями и неясными чувствами, которые не укладывались в простые формы – преданность, любовь, патриотизм, ненависть, равнодушие. Ее чувства, как и чувства других людей, всегда имели много граней, и, к примеру, преданность могла содержать в себе презрение, равнодушие и даже ненависть. Все это смирялось чувством долга, обязанностью быть преданной определенным идеалам или конкретному человеку, который не мог быть идеальным и имел наравне с достоинствами кучу недостатков.
Именно для того, чтобы понять для себя, как сочетания слов и предложений становятся не просто текстами, а литературой – малой или большой, гениальной или не очень, она и выбрала для себя факультет филологии. Хотя, поступив на него и отучившись почти весь срок, поняла, что следовало поступать на психологический или даже лучше на философский. Однако все-таки почти против своей воли пошла в магистратуру по филологии. Потому что срок обучения там был всего два года, а получать второе полноценное образование философа или психолога значило открыть бесконечный перечень желаний и стремлений подниматься все выше и выше к пониманию сути жизни, которое достижимо и иными, более простыми путями. В этом убедила ее бабушка, которая не имела ни бакалавриата, ни магистратуры, но была мудрее многих высоких умов.
В молодости бабушка пошла работать в школу после педучилища. В ту самую, советскую школу, где тогда еще принимали в пионеры и Комсомол. За пятьдесят лет работы с детьми и подростками бабушка впитала в себя все самое ценное, что привносили эти дети в ее сознание – мысли своих родителей, собственные детские открытия или даже какие-то ничем необъяснимые глубокие взгляды на жизнь, сформированные интуитивно на врожденном опыте прошлых поколений. Именно поэтому бабушка с легкостью понимала самые сложные из прочитанных её внучкой книг. И, главное, могла доступно пояснить ей все самые трудные для восприятия моменты.
И все же Вика Романенко знала, что не только желание получить углубленные знания в области филологии заставили ее выбрать магистратуру вместо поиска интересной работы. С ее красным дипломом ей приходило много предложений от работодателей, но она не отвечала на них. Ее интересовал только один человек, которого она искренне ненавидела, но с которым стремилась конкурировать во всем. Именно он являлся для нее стимулом продолжать учебу. Не из-за новых знаний, а из-за борьбы за интеллектуальное первенство. Ей хотелось доказать ему, что мыслит он шаблонно и ограниченно, при том, что мнит себя великим знатоком истории и других дисциплин, которые оба они изучали. А главное, она хотела доказать ему, что знание многочисленных фактов, предметов и принципов не делают человека по-настоящему умным.
Об этом она не рассказывала даже бабушке. Ведь руководствовалась по сути постыдным желанием, не достойным настоящего интеллигента, обязанного принимать человека со всеми его слабостями, достоинствами и недостатками. Тем более что Шумер все-таки был по особому умен, она признавала это.
Но сегодня ночью она вдруг проснулась и поняла, что вовсе не борьба за первенство погнала ее в магистратуру вслед за Шумером. У нее на лбу выступил пот, и сердце перестало биться, а просто вибрировало без остановки. Если я считаю его болваном, во всем ниже меня, то почему ненавижу, думала она и понимала, что это вовсе не ненависть, а нечто совсем иное. Однако так просто сдаться она не желала. Плевать на то, что этот мерзавец так внешне привлекателен, плевать на легкость, с которой он сходится с людьми и покоряет преподавателей, а особенно преподавательниц. Он гнусный обольститель по своей сути, считающий, что только ему все позволено, а у остальных ума не хватит с ним соперничать.
Я больше не стану что-то доказывать ему, сказала она себе. Много чести тратить свое драгоценное время на такое! Пусть он с ума сойдет в догадках, что же произошло, и почему я самоустранилась.
