Приехал он, как и обещал, только не через четыре месяца, а через полгода. Настоящая мечта женщины. Красивый, подтянутый, белявый, с широкими, как у Анжелины Джоли, губами, что так манили к ним прикоснуться. Она уже стала забывать и о самом искушении, возникшем, как только увидела его в беззаботной, веселой юной компании, и о высказанном со взрослой серьезностью и вместе с тем полном детской непосредственности предложении:
- Вы красивая! Выходите за меня замуж.
Она, как девчонка, смутилась от его мужского восторженного взгляда лишь на мгновение. “Я согласна”, – безрассудно, бездумно кричало что-то щемящее внутри ему, случайному встречному. Голос здравого разума деликатно, боясь его еще и ранить, только улыбнулся. Печально подумала, где там ее двадцать пять, чтоб так же, как он, просто и беззаботно поговорить в пригородном автобусе с незнакомкой о любви, почувствовать тепло мужской ладони на своем колене, когда, бессознательно опираясь, смотрел на нее большими, зачарованными глазами. Его голос был приятным. А в нем обида за брошенных девчатами после проводов в армию пацанов, за их минутную слабость, что твердой рукой резала вены. Приятным было его послушное извинение и озорные чертики в глазах, что прикрывали ладонью рот за позволенную себе пусть и в своей компании вольность, когда вычитала его, как учитель малыша: “Такой красивый мальчик, а так некрасиво выражаешься”. Приятно было сознавать, какой сильный он, несмотря на свою молодость.
За полчаса, пока ехала до станции, они успели поговорить о школе в глухой деревушке, где учился когда-то Иван, а теперь преподает белорусский язык она, о его работе после армии в охране в соседнем райцентре и желании поступать на юридический, для чего и “просил” он те четыре месяца “отсрочки”.
На остановке женщина нежно улыбнулась ему на прощание, выходя из автобуса, но ее задержало его детско-наивное: “Ну как Вас зовут?” На это настойчивое стремление в очередной раз узнать ее имя она отшутилась: “По той информации, что “добыли органы дознания”, я думаю, “вычислить” меня не составит труда даже студенту юридического”.
…Открыв поздно вечером дверь, она застыла от неожиданности. Тогда, полгода назад, она не то, чтоб поверила, что парень действительно приедет. Просто приятно было ощущать сладко-терпкий аромат несбывшейся мечты, заплутавшей в пропасти бесконечно долгих лет. Ее мечта была с юности, мечта об алых парусах Ассоль, красивом, чистом, светлом чувстве, принадлежащем только двоим, которое не выставляют непристойно на люди. Как-то паскудно было от непродолжительных всхлипов ее “дефективной” коллеги, что доносились раз в неделю из соседней комнаты их “общаги”, когда к той, будто призрак, шнырял, стараясь больше ни с кем не столкнуться, хахаль. Один и тот же или каждый раз разные? Он шнырял, не разуваясь, чтоб примитивно удовлетворить свою потребность и сбежать, хлопнув дверью. Не хотелось думать, что это и есть любовь, которую воспевали и славили поэты всех времен и народов. Может, потому и засиделась она в девках, когда уж и ученики ее нянчат своих детей: все лелеяла свою мечту, оберегала от грубости, разврата и фальши. Верила, что и
отношения мужчины и женщины, что так бесстыдно выставляла напоказ ее “удовлетворенная” коллега, могут быть красивыми, словно полет в бесконечность, освещенные тем самым, неземным чувством. Все ждала… и не заметила, как в волосах блеснула седина, тонкие морщинки легли у глаз украдкой. Поздно!
Женщина узнала парня и те широкие, как у Анжелины Джоли, губы. Превозмогая себя, оставляя у распахнутой двери Ивана, она уже повернулась было, чтобы уйти. Громко окликнув свою соседку: “Элка, к тебе”. Но горячая мужская ладонь вдруг коснулась ее руки:
- Валерия… Николаевна, - хотел обойтись он именем, но не осмелился от такой холодной их встречи, - я приехал к Вам.
Под недоброжелательным взглядом учителя-дефектолога, что так быстро появилась в прихожей, став свидетелем его признания, она ощутила неловкость, словно дотронулось что-то грязное, скользкое до светлой Тайны, принадлежащей лишь им, двоим. Освободила осторожно руку, опустив глаза. Робкий, несмелый язычок пламени, с размаху залитый водой, боролся за жизнь, пытаясь не погаснуть… Легче стало, когда Элка снова исчезла за дверью своей комнаты. И Валерия уже пожалела ее за свою нетактичность, когда пришлось повиниться: “ Прости, Эл, ложная тревога”. Сказала с сожалением - получилось двусмысленно.
Справляясь с недолгим волнением, она проявила обычное гостеприимство к человеку, встречая преданный взгляд доверчивых карих глаз. Спросила просто, как сказала б это любому, кто зашел на ее огонек:
- Ты с дороги голодный. Давай я тебя покормлю.
Почему-то подумала, что соседка ее никогда не готовила своему залетному. И когда он оставался на ночь, после “утреннего удовлетворения” параллельно со сборами ее на работу мужик неизменно выставлялся за дверь.
- Не нужно, - нерешительно протянул парень, но нежный голос той, прежней, по воле судьбы однажды оказавшейся с ним в одном автобусе, снял напряжение: - Я голодный, как волк.
Это было тихое женское счастье – сидеть рядом с ним за столом, слушать непринужденную мальчишескую речь, чувствовать тепло ладони, что вдруг коснулась ее пальцев, поймать невольно мужской взгляд на себе, тот самый, чистый, светлый, восторженно-наивный, преданный. Этот взгляд теперь и тревожил ее, ведь не знала, что твориться там в его голове. И что напридумывал там он себе, этот мальчик? Как не ранить его, не оттолкнуть, чтоб потом не разуверился в людях, как пацаны из его армейских историй?
Она осторожно убрала руку и поднялась поставить на огонь чайник.
- Ты помнишь: тогда в автобусе ты сказала, что любовь – это когда хочешь быть всегда с человеком рядом, - его неожиданный переход на «ты» взволновал ее.
Валерия повернулась и, оказавшись вдруг в его руках, невольно выставила перед собой ладонь, коснувшись его груди, давая возможность опомниться:
- Ты обязательно встретишь ее, свою единственную, которая будет смотреть на тебя большими, искренними глазами восхищения. И в глазах ее ты увидишь себя как отражение ее идеала Мужчины. И ты поймешь, что она лучшее, что было в твоей жизни. Тебе не захочется расставаться с ней никогда. Ты не захочешь ее потерять.
Едва рука его уверенно убрала с пути своего последнюю преграду, что не давала приблизиться, она инстинктивно выбросила колено и, испугавшись своего поступка, увидела, как побелело от боли лицо парня.
- Меня предупреждали, что ты каратистка, - согнувшись, прошептал он.
- Ты пришел сюда это проверить? – Валерия отвернулась.
- Просто теперь я знаю, что это ты. Я так долго искал тебя.
- Ты выбрал не ту комнату еще там, у двери, - непреклонная, словно не услышала она его признания. – В соседней не нужно было б и кривляться.
- Дурочка, тебя же без справки к детям подпускать нельзя, - завороженно обронил он.
- Прости, забыла тебе ее предъявить, - обида перехватила дыхание. За несбывшуюся мечту, потерянную, загубленную теперь навсегда.
- Как же еще к тебе подойти, если ты только и вывешиваешь: «Ближе, чем на метр, не приближаться: опасно для жизни»?
- Тебе лучше уйти… сейчас.
Оказавшись за дверью, где не нужно было уже сдерживаться, Иван, сгорбившись, сполз по стене:
- Рыбников отдыхает, - тронула губы печальная улыбка. – «Первый поцелуй. Такой горячий».
…На танцы в местный клуб его затянули друзья детства, с которыми еще школьниками не пропускали ни одной дискотеки. Втайне он мечтал там встретить ее, гордую, неприступную Королеву, сколько раз слыша от деревенских о танцевальной группе, что два года назад с приездом новой учительницы появилась в школе и заявила о себе номерами в различных танцевальных стилях во время праздничных мероприятий. Еще больше удивили его мужики, со слов которых вырисовывался образ Рембо в юбке, что мастерски владеет приемами каратэ…
Элка, невысокая, длинноносая, в дешевом базарном ширпотребе с претензиями на звание модницы, никак не подходила под созданный им идеал, просто было это единственно свежее лицо среди давно знакомых, своих. И кривляться с ней, действительно, долго не пришлось. В тот же вечер он оказался с ней в постели. Простился среди ночи, ничего не обещая. Еще сколько раз приходил на «квартиру учителей» все с тем же интересом, пока однажды в пригородном автобусе не встретился взглядом с ней, недоступной звездой. Неспокойная догадка про незнакомку, закралась, когда остановились у известного ему уже дома, и, подарив ему нежную улыбку на прощание, она вышла. Сколько слышал о ее горделивости он от местных! Сколько бывал в той девичьей «общаге»! Ошибся…
Утром, отправляясь на работу, Элка с издевкой выдавила, перешагивая человека, заснувшего под дверью их квартиры: «Устроили тут ночлежку для бомжей». Зло хлопнула дверью.
Выходя через сколько минут за ней, Валерия увидела прислонившегося к холодной бетонной стенке парня. От вида его, притихшего, продрогшего, щемящей жалостью пронзило сердце.
- Ваня, - присев, нежно коснулась она пальцами его щеки.
Он, повернув голову, поймал ее теплую ладонь замерзшими губами:
- Я попал в рай? Скажи, что ты мне не снишься.
- Вставай. Помоги мне. Я не хочу, чтобы ты заболел, - она поддержала парня, когда, поднимаясь, тот оступился.
- Даже голова закружилась от того, что ты так близко, - его иссушенные губы приближались в жажде живого тепла. Рука несмело легла на шею. И не было сил сопротивляться той безграничной нежности и юной наивной доверчивости.
- Мне нужно на занятия, а тебе – согреться и отдохнуть. Идем в дом. Я не хочу, чтобы ты заболел, - повторила она.
- Значит, я тебе не безразличен.
Валерия не нашла ничего другого, как опустить глаза, чтоб предотвратить неизбежное.
- Только не бей, как в первый раз: без наследников останусь, - горячий поцелуй опалил ее губы.
- Шут, - щемящая сладость полета пронзила ощущеньем безрассудной безбрежности. – Отпусти.., - взмолилась она, не в силах оттолкнуть.
- Теперь не могу, - почувствовав ее слабость, сильнее прижал он ее к груди. – Ты мне нужна, как и воздух, чтобы дышать, как солнце, без которого не бывает жизни, - утонув в пропасти ее черных глаз, вновь обжег ее губы бесконечною нежностью.
- Я вернусь…
- Обещаешь? – удержал Иван ее руку.
…Незапертая дверь отворилась от легкого прикосновения. Ее прихода никто не заметил.
- Для нее так стараешься? – послышался из кухни недобрый, как издевка, голос Элки. – Краники починил. Думаешь, оценит твои старания? Ты же ей только для этого и нужен, бесплатная рабочая сила.
Последние слова больше всего задели его. Фальшивая чистота и уют Элкиной комнаты никак не гармонировали с убожеством помещений общего пользования. Когда она заходилась сдержанными всхлипами в его руках, он чувствовал неловкость за то, что где-то за стенкой мыла в коридоре пол или чистила запущенную коллегой газовую плиту, приехав в «общагу» из дома после выходных, ее соседка. Он не представлял, чтобы порядок в квартире, сверкая оголенным до неприличия задом, наводила наманикюренная Элка. В углу у шкафа у нее стоял пылесос.
- Эл,
