«наш ответ Чемберлену» и другие быстро вошли в массовое сознание и стали частью биографии многих людей. Неудивительно: доминирующий к тому времени социальный слой выходцев из низов не имел привычки и навыка размышлять.
Первым делом аппарат расправился с теми, кто принес его к рычагам власти: с «героями» гражданской войны, большевиками и «полезными дураками», как называл идеалистовинтеллигентов Ленин, да собственно, и с Лениным.
Политические репрессии предвоенных лет кажутся невероятными по объему и социальной направленности: учителя, балерины, актеры, квалифицированные рабочие, инженеры – чем они мешали, почему? Не репрессии – отсев. Интеллигент с университетским образованием одним фактом своего существования демонстрировал убогость советского мещанина. Отсвечивал. Занимал место, квартиру. Слой за слоем отсекали они и заносили в проскрипционные списки своих конкурентов. Потенциальных конкурентов. Закрывали доступ к высшему образованию их детям. Воспитывали следующие поколения носителями мещанского мировоззрения. Тогда же сложился и советский язык, смесь казенного с галантерейным, язык героев Зощенко и газетных передовиц. До 20-х годов мещанство было врагом номер один для советской власти, постепенно этот лозунг сходит на нет и потом и вовсе исчезает, вместе, кстати, с борцами.
Мурло мещанина, о котором писал покойный к тому времени Маяковский, оказалось с волчьими зубами, в общем, ничуть не симпатичней физиономии немецкого лавочника.
6
Река Нева
Из автобиографии Владимира Ильича Наумова:
«Я родился в деревне Полуяново, Холмского уезда, Псковской губернии. Отец мой – малоземельный крестьянин. При наличии значительной семьи (7 человек), жизнь была крайне тяжелой и ничего не обещающей в будущем. Поэтому отец решил дать своим старшим детям, мне и сестре, некоторое образование, чтобы мы могли в будущем устроить свою жизнь самостоятельно, вне зависимости от скудного хозяйства.
Я был отдан в церковно-приходскую школу, расположенную в 5-ти верстах от места нашего жительства. Учитель был строгий, даже жестокий, но твердо добивающийся грамотности у ребят, поэтому при окончании школы я обладал достаточными навыками и легко поступил во второклассную школу в селе Волоке.
По ее окончании я отправился в Псковскую учительскую семинарию, где выдержал экзамен и был принят на стипендию. На 3-ем году учения там жизнь стала значительно труднее, так как цены сильно возросли (это было в 1916 году), а стипендия не увеличивалась и, наконец, вовсе не стала выдаваться. Это обстоятельство заставляло меня несколько раз бросать семинарию с тем, чтобы, заработав некоторые средства, вновь продолжать учение. Пришлось быть паспортистом в гостинице, разборщиком писем на почте, работать на огородах и др. Тем не менее, всякий раз я выдерживал учебные испытания за пропущенное время и восстанавливался в правах учащегося».
…Когда внимательно перечитываешь автобиографию, начинаешь обращать внимание на интересное обстоятельство: как добросовестно, входя в мельчайшие детали, словно оправдываясь, объясняет Владимир Ильич, почему он и его сестры были образованными людьми.
«Весной 1917 года окончил семинарию и отправился в деревню. Здесь целое лето работал на поле. Осенью был назначен учителем в глухую деревню Опоки. Эта деревня расположена в 45ти верстах от уездного города и в 25-ти верстах от волости. Сообщение поддерживалось лишь зимой и в середине лета; все остальное время мы были отрезаны от внешнего мира огромными топкими болотами.
На учительском съезде осенью 1918 года был избран уездным школьным инспектором и всю зиму разъезжал затем по школам уезда.
Осенью 1919 года получил задание от уездного отдела народного образования (УОНО) организовать в селе Волоке школу 2-ой ступени. Школу удалось организовать, причем я пожелал остаться в ней работать, что и было мне разрешено. Помимо административной работы, я преподавал естествознание и некоторое время географию. Однако вся эта деятельность не могла полностью удовлетворить меня, т. к. я имел недостаточно знаний и был заинтересован психологией. Все это заставило меня покинуть работу в 1920 году и отправиться в Петроград. Здесь я поступил на психолого-рефлексологический факультет ПсихоНеврологической Академии. (Основана В.М. Бехтеревым в 1907 году, он возглавлял Академию до 1927 года.) Через 2 года она была присоединена к ПедВУЗу.
Учение было чрезвычайно трудным. На лекциях все сидели, закутавшись в одежду, в лабораториях замерзала вода и лопались приборы; общежития были холодные, пустынные. Пришлось добывать средства то службой, то физической работой. Был некоторое время дворником, работал в статбюро, в торговом порту, в пекарне, по разборке домов, по уборке ремонтного мусора и проч.
При окончании института в 1924 году я был оставлен при кафедре общей психологии, однако был так изнурен тяжелыми условиями студенческой жизни, что работу в институте пришлось оставить и поступить на службу в 173-й Ленинградский детский дом. Весной 1925 года я был назначен помощником заведующего детским домом, а в январе 1926 года переведен в Школу им. Достоевского на должность заведующего Школой».
Владимир Ильич сменил на этом посту Виктора Николаевича Сорока-Росинского. Об этом периоде в жизни школы тоже оставлено литературное свидетельство. Шкидские воспитанники П. Ольховский и К. Евстафьев в своей книге «Последняя гимназия», хронологически продолжившей повесть Л. Пантелеева, писали: «После ухода Викниксора в ШКИДе была произведена коренная ломка всего уклада. Одна за другой открывались мастерские. Начали учить ребят ремеслу: плотничать, сапожничать, точить, переплетничать. Знали: нужно приучить к труду, заставить полюбить его, чтобы меньше стало пропадать лишних человеческих жизней».
Из автобиографии Владимира Наумова: «Затем я организовал педологический кабинет и стал работать по обследованию детей».
Педология, наука о целостном развитии ребенка, которую основал Владимир Михайлович Бехтерев, благополучно пережила переворот и получила повсеместное распространение. В школах открывались педологические службы и кабинеты, проводилось тестирование, классы комплектовались с учетом возможностей и способностей каждого ученика. Однако для Советского Союза объективное изучение ребенка представляло собой реальную социальную угрозу и противоречило идее всеобщего равенства. Понятно, что по результатам научного обследования дети интеллигенции показывали лучшие результаты, чем фабричные ребятишки. При массовом вовлечении в школьное образование детей из низов требовались специальные школы и квалифицированные педагоги. Однако выбран был иной путь: избавлялись не от проблемы, а от людей, которые напоминали о ее существовании. В конце января 1930 года на Всесоюзном съезде по изучению человека были вскрыты «ультрарефлексологические извращения В. М. Бехтерева и его школы», науку за неверный классовый подход объявили реакционной, а деятельность – вредной.
Целое научное направление, на базе которого в других странах вырастут впоследствии детская и возрастная психология, было свернуто. Педологию вымарали из учебных программ всех вузов, институты и лаборатории закрыли, судьбы ученых искалечили.
Владимира Михайловича Бехтерева это уже не коснулось. Он внезапно умер в декабре 1927 года в Москве. Существует версия, что смерть Бехтерева связана с консультацией, которую он дал Сталину накануне; приговором великому ученому стал поставленный диктатору диагноз.
Разгром педологии, как и многое другое, например, допущение идеи об особом социальноклассовом типе пищеварения и дыхания советских детей, якобы отличных от их сверстников в буржуазном обществе, только на первый взгляд кажется глупым, нелогичным, оторванным от господствующей теории явлением. Если рассмотреть борьбу с педологией, генетикой, социологий и другими науками в свете реальной, а не прокламируемой цели, а именно – удержания власти, то мы увидим, что в 30-е годы советская школа, преодолев все «буржуазные» концепции, начинает культивировать тип человека-конформиста, «винтика» государственной системы.
Из автобиографии Владимира Ильича Наумова. «С 1928 г. я начал учиться в инженернопедагогическом институте. В 1930 году, по окончании этого института, я поступил в Учебный Комбинат Пищевой промышленности – преподавателем химии. В этом же году я преподавал металловедение в техникуме на Охте».
Дворянские и офицерские семьи, духовенство меняли своим детям фамилии, выдумывали биографии, всеми средствами скрывали происхождение. Делалось это не только ради высшего да и просто профессионального образования. При постоянных «чистках» не оставалось иного способа сохранить работу, угол, право жить в городе. Только в 80-е годы Тамара Михайловна поведала внукам, что настоящие фамилия и происхождение ее мужа были другими, и даже тогда не рискнула раскрыть все обстоятельства. Связи с семьей мужа она оборвала сразу, не пустив Владимира Ильича даже на похороны отца, прекратила общение с его сестрами, которые жили и преподавали в Петербурге – «крестьянские» девушки, владеющие несколькими языками…
7
Из автобиографии Владимира Ильича Наумова. «В 1931 году я поступил в «Гипроазотмаш» химиком. В 1932 году я там был назначен начальником лабораторной группы, одновременно занимаясь преподавательской деятельностью. В 1933 году я поступил экстерном в ХимикоТехнологический Институт, продолжая работать».
Из воспоминаний Галины Владимировны Наумовой: «В «Гипроазотмаше» папа работал над тем, чтобы металл не покрывался ржавчиной. Однажды принес с работы железку, блестящую, как зеркало. Сказал: эта ржаветь не будет. В другой раз показал ящичек с множеством делений. В каждом из них лежал брусочек, вроде стекляшки, все разноцветные: красные, желтые, синие, словно огонь в них горит. Я взяла ящичек, чтобы поиграть, а мама спросила: «Это что?» «Это, – ответил папа, – новый материал, над которым мы работаем. Называется пластмасса. Пока еще она хрупкая, будьте осторожнее. Когда доведем пластмассу до ума, пользы будет не счесть».
В 1933 году главным конструктором «Гипроазотмаша» назначают Доллежаля Николая Антоновича. Будущего основоположника практической атомной энергетики, конструктора ядерного реактора и сподвижника Курчатова, только что выпустили из «шарашки» (как писали в официальных биографиях до 1991 года, «работал в особом конструкторском бюро № 8»). «Задачей было конструировать машины и аппараты для строившихся азотных заводов. Институту придавалось большое значение. Об этом можно судить хотя бы по тому, что вскоре после приезда меня пригласил в Смольный Сергей Миронович Киров и дал согласие на откомандирование в «Гипроазотмаш» тех грамотных инженеров, которых я подберу», – вспоминал Николай Антонович, доживший до 100-летнего юбилея.
Русалка сидела на ветвях, подвернув хвостик. Лилии вились по гранитным глыбам, а Птица Феникс, распластав каменные крылья, стерегла вход в сказку. Дом-сказку. Башенки, витые причудливые балконы, майолики врубелевского письма – роскошней театральной декорации красовался дом на углу Английского
