ПИСЬМО НАЙДЕННОЕ В ФОЛИАНТЕ.
От издателя:
Путешествуя, в недавнем прошлом по Испании, я не преминул посетить Саламанку, где и по ныне действует один из старейших университетов Европы. С любезного разрешения местных университетских властей, которым я, разумеется вручил рекомендательные письма, мне была предоставлена возможность «порыться в пыли веков», т.е. ознакомиться с фондами университетской библиотеки. Нельзя не отметить, что в сводчатом подвале, куда меня проводил сам ректор, на дубовых стеллажах, плотно уставленных тяжелыми «in folio», чего-чего, а пыли действительно хватало с избытком. Когда я с трудом извлек и доставил на отведенный мне письменный стол один из фолиантов, ей-ей же, в пору было отдышаться! Но стоило мне только отстегнуть медную застежку и не осторожно откинуть крышку переплета и я полностью осознал, что «пыль веков» - понятие отнюдь не абстрактное, и пожалел что не обзавелся предварительно респиратором.
Когда немного рассеялся столб пыли, а у меня мало - по малу прекратился приступ кашля, я смог прочесть на титульном листе, что книга именуется «Картина первого века», издана она в Ватикане, в 1640 году, в ознаменование столетия со дня основания «Общества Иисуса». Находка меня заинтересовала, и соблюдая большие, нежели прежде меры предосторожности при переворачивании страниц, я надолго погрузился в чтение. Увлекшись «откровениями», вышедшими из-под пера иезуита я перевернул одну из станиц, но глаза мои уже не встретили знакомого латинского шрифта и я потерял нить повествования. Всмотревшись внимательнее, я обнаружил между страницами несколько слежавшихся листов бумаги иного формата и качества чем в фолианте. Первой моей мыслью было, что это какой-либо вкладыш, но вскоре я понял, что это рукопись, не имеющая ни какого отношения к книге. Написана она была староиспанской скорописью, довольно четким красивым подчерком, не вызывавшим особых затруднений у специалиста. Бумага прекрасно сохранилась и я разъединил листы без всяких для них повреждений. При беглом осмотре я к своему великому изумлению обнаружил что это… частное письмо, датированное 1641 годом!
Не в моих правилах читать чужие письма, но трезво взвесив pro и contra, я пришел к верному на мой взгляд выводу, что прочтение письма, пролежавшего более 300 лет между страницами никому не нужной книги. Не может принести кому-либо вреда. Собственно, это уже и не письмо. А своего рода – «документ эпохи». Прочитав письмо. Я был несколько разочарован: оно не представляло большого интереса для историка, разве что. Лишь как зарисовка быта и нравов. Тем не менее, что-то подтолкнуло меня к тому, чтобы переписать это письмо, чему я и посвятил остаток рабочего дня. Затем письмо было передано мною руководству библиотеки, которое зарегистрировало его и поместило в отдел рукописей, где оно, надеюсь, хранится и по сей день. (Желающие могут с ним лично ознакомиться – инв. №-63045648.)
По возращению из путешествия, прошло не так уж мало времени, прежде чем я, просматривая свои путевые записки, не наткнулся вновь, на копию этого письма. Прочитав его более внимательно, я пришел к мысли, что хотя письмо не окончено (Последние листы почему-то отсутствуют), оно несомненно представляет собой большой интерес в чисто литературном плане, как художественное произведение. Этому способствовали, впрочем, не столько художественные качества источника, сколько его фактическая сторона, несомненно связанная с некоторыми известнейшими произведениями мировой литературы. Но всему свое время – не будем торопить события, благосклонный читатель! Если у Вас хватит терпения, пролистав несколько страниц, Вы сами во всем разберетесь и всему дадите свою оценку.
Итак, я пришел к выводу о необходимости опубликования этого письма. К чему я и приложил усилия, предварительно сделав перевод, по возможности максимально близкий к оригиналу. Что же касается моей личной оценки событий, описываемых в письме, то право же, благосклонный читатель, ужасно не хочется морализировать! Пусть каждый из читателей, сам, по своему разумению, извлечет для себя из нижеприведенной истории - …добрым молодцам урок!»
Сыну моему дону Мигелю де Маньера.
Севилья, 1641 г. от р. Х.
Сын мой! Уже не далек тот час, когда душа моя оставит свое бранное тело и припадет к стопам всевышнего с надеждой на Спасение. Много тяжких грехов лежит на моей совести, и ныне лишь одна забота отягощает мой разум: исправить то из содеянного мною, что еще можно исправить и не допустить большего зла. Уже много лет я стараюсь жить жизнью праведника, но грехи совершенные мной в молодости не дают мне покоя. Ибо известно: один грех рождает другой. Так было изначально предначертано нам людям Господом, с грехопадения праматери нашей – Евы. Все мы, сыны человеческие – плоды первородного греха. Но господь милосерден, он рек: «Ищущий да обрящет!» Ищущий же Спасения должен предстать перед Всевышним с весомой ношей добрых деяний, дабы душа его избежала геены огненной.
Ты дон Мигель – сын мой, плоть от плоти, кровь от крови моей. И больно мне. И горько бывает, когда доходят до меня вести из Саламанки о бесчинствах, творимых тобою. И страшно мне становится, когда я предвижу время ответа перед Господом – все ли я сделал для спасения души сына моего?! Вижу я, дон Мигель, что не внял ты отцовским наставлениям и слезным увещеваниям почившей ныне с миром матери твоей. Вместо того, чтобы в Университете обучаться свободным искусствам, которые приличествуют званию испанского дворянина и исполнять долг доброго христианина перед Пресвятой матерью нашей – церковью, ты подражая самым беспутным бездельникам в Саламанке, ведешь жизнь пьяницы, игрока, записного дуэлиста и развратника.
Довели до меня верные люди, что твоим поведением серьезно озабочены как севильский коррехидор, так и святейшая инквизиция. В пылу пьянства и разврата ты оставил пресвятую матерь нашу – римско-католическую церковь, богохульствуешь, не оправляешь обряды, шпага твоя – в христианской крови, а стило забыло что такое чернило! Сын мой, заклинаю тебя св. Яковом. Покровителем нашего семейства: вернись в лоно св. церкви, оставь вино, отуманивающее разум; уличные драки, недостойные шпаги дворянина; карточную игру, опустошающую карман и распутство, опустошающее душу и растлевающее тело! Поверь мне, твои проступки – не столь невинные шалости, свойственные юности, какими ты их почитаешь. Св. церковь не прощает отступничества нераскаянному и имеет средства покарать грешника. Для этого у нее есть святейшая инквизиция и «Общество Иисуса». Если ты не сойдешь с неверного пути тебе не помогут ни знатность рода, ни мои заслуги перед государем. Ждет ли тебя гаррота по приговору аудитора при свете дня, или же шпага одного из твоих приятелей пронзит тебя ночью на одном из перекрестков Саламанки – душа твоя будет навеки погублена, а на твой славный род ляжет несмываемое пятно позора!
Подумай об этом, сын мой.
Я призвал бы тебя к себе, но думаю, что ты уже не внемлешь воле отца и не приедешь…
Я приехал бы к тебе сам, но Саламанка далеко, а я немощен телом…
Остается надежда, что мои слезы. Упавшие на это письмо, оставят след и в душе твоей. Еще раз призываю тебя: образумься, Бог милосерден, Но св. Церковь не прощает отступничества! Ты молод и беспечен, я стар и опытен, так прислушайся же к моим словам!
Как мне говорили, ты своим беспутным поведением и в особенности любовными похождениями стремишься превзойти покойного дона Хуана де Тенорьо, ставшего уже легендой в устах невежественной черни. Более того, некий Тирсо де Молина написал пиесу о жизни дона Хуана, и бродячие комедианты уже во многих городах смущают ею умы нынешней молодежи. И в пиесе и в народных баснях, как я слышал, дон Хуан погибает от руки каменной статуи, направленной либо божьим провидением, либо происками диавола, в зависимости от воображения рассказчика. Все это пустые бредни, сын мой, вызванные глупыми суевериями! Если ты желаешь знать, как действительно умер тот, кому ты стремишься подражать, не оставь без внимания мой рассказ.
Сорок лет назад, я так же как и ты, заканчивал курс в Саламанском университете и готовился к защите диссертации для получения звания лиценциата. В это же время здесь получал образование и дон Хуан де Тенорьо. Надо ли говорить, что вскоре по моему приезду в Саламанку мы сошлись с ним довольно коротко. Этому способствовали и наше с ним положение в обществе, и общие устремления, свойственные нашему возрасту. Что бы ты лучше понял причины гибели дона Хуана, для начала опишу его внешность и характер. Дон Хуан. Обладая наружностью исконного кастильского идальго, имел довольно высокий для испанца рост. Худоба его членов, не скрывала общей мощности его тела, могучего размаха плеч, узости бедер и талии. На поединках и в уличных драках с городскими стражниками или соперниками в любви, дон Хуан не раз доказал, что его длинные руки обладают недюжинной силой и ловкостью. Что касается его познаний в искусстве рукопашной схватки, то надо отметить, что некоторые его приемы сделали бы честь иному учителю фехтования. Одежда дона Хуана отличалась той долей небрежности, которая только подчеркивает изысканный вкус. Голос он имел довольно низкий, того приятного бархатного тембра, который так нравится женщинам. Его крепкие длинные пальцы могли с одинаковым изяществом сжимать эфес шпаги или перебирать струны гитары, сопровождавшей его серенады и сегидильи, которые дон Хуан, исполнял с изрядным мастерством. Нельзя сказать, чтобы он был особо прилежен к учению, но разумом обладал глубоким и острым, способствующим быстрому усвоению тех научных истин, которые другим студентам давались с трудом. Если сюда прибавить дар красноречия, которым также в полной мере обладал дон Хуан, можно сделать вывод, что учеба его была отмечена похвалами профессоров, но отнюдь не отличалась долговременными самостоятельными занятиями. Характер он имел довольно особенный: в нем сочетались ярко выраженные черты как флегматика, так и сангвиника, и даже хорошо знающие дона Хуана люди, не смогли бы, пожалуй, ответить – какая из этих черт преобладает и не является ли она всего лишь своеобразной маской, способом защиты. «Защиты?, - спросишь ты ,- но нуждался ли в защите (да и от чего?!) дон Хуан, при всех тех качествах, которыми он по вашим словам обладал?» Да, отвечу я, дон Хуан нуждался в защите, и прежде всего от самого себя. Он сказал, как то мне, что имеет железную силу воли. На мой взгляд - это не так, даже если он сам в это свято верил. (В чем я, впрочем, сомневаюсь.) Дон Хуан был слаб волей, и это впоследствии послужило одной из причин его гибели. Другой из причин была его извечная тяга к сладострастию: он никогда не мог себе отказать в этом удовольствии, что в свою очередь свидетельствует о слабости его воли. Впрочем, об этом позднее. Вернемся к двум полярным чертам характера дона Хуана. Обладая, как уже говорилось глубоким, аналитического склада разумом, дон Хуан имел склонность к созерцательности, естественно, с изрядной долей скепсиса, присущей всякому истинно глубокому разуму. «Человеку свойственно сомневаться.», - сказал
