Скамейка

   На циферблате часов — осень. Беззаботно мажет она оловом и медью косматые клёны, с выражением ласковой грусти смахивает пыль  воспоминаний с уставших лиц пешеходов. Иногда, расплетая  плети дождя, нещадно бьёт по щекам площадей, пишет иероглифы по мостовым и сгорбленным спинам крыш.

   Ты нырнул в сумрачный плен аллеи, рассмеялся над тем, как в сучьях заметались капюшоны испуганных галок. Вот он, букет звёздчатых георгинов, на скамейке и острота твоего одиночества.
   Хрустнула суставом ветка. Аллея раздвинула плечи. Из пелены тумана вынырнул шарф, её шарф.

— Вчера я не вышла из дома. Ненастье. Хандра.

    Ей нравится создавать собственные лабиринты и глубину. Никаких заданных направлений и тупиков. Никаких трафаретов. Никаких «но», «или».
 Вы отступаете в зыбкую тень. Её тонким пальцам неведомо сопротивление. Она не торопит время, не чертит линии между кипением и рассудком,   трепетом и пустотой. Слова без значений не срываются с губ, не обжигают горло; в её охмелевшем царстве зрячи лишь звёзды. Ветер врезается в   пирамиды листьев,  кидает их ввысь, до самого неба. Она ловит листья губами, вдыхая пряный аромат осени, своей и твоей жизни.
 
   А город-фантом предательски шепчет: «И это тоже пройдёт». Но тебе понятна сокровенная суть момента, ты улыбаешься: « Мне меньше ста, и я могу позволить себе не думать про это». 
 Призрачный город не отступает, в бессилии яростно ухает, стучит по брюхам пропитанных дёгтем мостов.

  Нежный разворот плеча. Лёд кистей и ветер повсюду. Не соревнуясь, ты уступаешь права осени и октябрю. Светлая тень уходит в лунное зарево. Уходит, не оставив ответа.

 — Зачем разрушать волшебство? Сохрани тишину. Разве этого мало?

  Раз-другой ты оглядываешься, но в незримых глубинах аллеи не слышно уже ничего, и только скамейка, что застыла во впадине света, грустно шепчет написанные кем-то строки: «Всё повторяется снова и снова».

— Я знаю,— отвечаешь ты, — и  это немало!