Талант в наследство

Чиновник, сонный, как осенняя муха, лениво шуршал бумагами. Его холеное лицо выражало скуку и отвращение. Пятница, без четверти пять. Конец недели и рабочего дня.

Пауль терпеливо ждал, в то время, как его мысли крутились, точно жернова, медленно перемалывая факты и цифры. В этом квартале он продал в полтора раза меньше страховок, чем в предыдущем. Это значит, что о премии можно забыть, а жена — та еще пила — покрошит мозг на куски. Она же все продумала, чуть ли не до цента расписала, и вдруг такая неудача. О, да, с грустью признался себе Пауль, в искусстве тратить деньги, его Мире нет и не было равных.

- Итак, господин Кремер, - бесцветным голосом произнес чиновник. - Вы хотите принять наследство вашего покойного дяди, Дирка Кремера?

- Да, хочу, - вздохнул Пауль.

Бюрократ извлек, наконец, из кипы документов нужный бланк.

- Тогда распишитесь. Вот здесь, там, где крестик. И дату поставьте. Сегодня восьмое июля.

Пауль пожал плечами. Наследство. Смешно. У Дирка гроша ломаного не было за душой. Поэт и философ, он всю жизнь прожил на съемных квартирах, работая от случая к случаю. Сменил трех или четырех жен. С последней, востроносой неопрятной особой, Пауль беседовал накануне.

- Что он мне оставил? - усмехалась женщина. - Долги и головную боль!

- Тогда зачем вы меня позвали? То есть, я бы все равно приехал... Проститься и все такое. Знаете, мы с Дирком дружили в детстве. Он же всего на три года старше меня. Вместе росли. Ходили в одну и ту же школу. Он мне был, как брат, всегда меня защищал. Я им гордился тогда. Он был, я не знаю... особенный. И парни, и девчонки за ним гурьбой ходили. А он и не замечал никого, весь в себя погруженный. В школе его считали одаренным ребенком. Кто же мог подумать, что Дирк вырастет таким...

Пауль запнулся. Горькое слово «неудачник» чуть не сорвалось с его губ.

- Ну, это меня не касается, - фыркнула вдова. - Дело вот в чем. Он завещал нам свой талант. Какой? А бес его знает. Лично мне никакой не нужен. Если вам надо — берите.

Пауль думал, что она отдаст ему какие-то рукописи, но женщина покачала головой.

- Ничего он не записывал, только мечтал все время. Часами мог смотреть на какой-нибудь цветок, на звезды. Как ребенок, даже хуже. Разгильдяй был редкостный. Ладно бы книжку издал — хоть какой толк... Что вам делать? Просто идите в суд и скажите, что вы — наследник Дирка Кремера. И получите... понятия не имею, что получите. Прошлогодний снег на голову? Мигрень? Шизофрению? Какие таланты у раздолбая? Мне все это точно не нужно. А вы как хотите.

«Эх, Дирк», - печально улыбнулся Пауль, черкнув на листе стыдливую закорючку. Наверное, это символическое действо — принять в наследство частицу чужой души. Расписавшись на казенном бланке, он таким вот странным образом почтил память любимого дяди, названного брата. Ну, и все на этом.

Оказалось, что не все.

Первый раз на него накатило тут же, в кабинете. Таинственно и красиво сверкнул на столе граненый стакан и, преломив солнечный луч, разбросал его по столешнице хвостом сказочной жар-птицы. Пауль удивленно потер глаза. В приоткрытую форточку разноцветными струйками затекал птичий щебет, и от сладковатого цветочного запаха кружилась голова.

Это было похоже на внезапную болезнь, и, застонав сквозь зубы, Пауль заторопился к выходу. На воздухе ему ненадолго стало легче. Слабый ветерок охладил разгоряченное лицо и развеял наваждение. А потом все началось сначала.

Аромат, ностальгический и тонкий, проникал в ноздри, заставляя сердце расширяться и, как душная комната, распахивать окна и двери. Мир вокруг удивительно помолодел. Он

уподобился воде, которая струилась неторопливо и скучно — и вдруг впитала в себя осеннее небо, до последней капли выпив его яркую синеву, и сама стала этим небом, хрустальным и чистым, полным белоснежных облаков.

И ромашки на газоне, и цветущие липы (вот оно, оказывается, откуда это медовое благоухание!), и рыжая кошка на ступенях здания суда — все вызывало любопытство и нежность, и странное желание прикоснуться, погладить, одарить улыбкой... Не смотреть хотелось, а созерцать. И совсем не тянуло думать о страховках. Лучше купить Мире маленький букетик, чтобы не сердилась. Вот этот, из крупных синих васильков, перевязанных желтой ленточкой. Он такой необычный. Завянет, наверное... Нет, если обмотать кончики стеблей влажной тряпкой — можно довезти цветы до дома, сохранив их свежими.

С улыбкой Пауль миновал свою припаркованную машину. Он будет гулять до ночи, пока огромная золотая луна не встанет над крышами.

Шум города стихнет, и слышен станет далекий плеск реки. В их первую с Мирой весну они точно так же бродили по спящему городу, пока не вышли к быстрому черному потоку, полному серебряных звезд. Луна, похожая на зрелую дыню, поднималась за их спинами и тонула в темной ряби, а они — молодые и легкие, как едва покинувшие гнездо птицы — стояли, взявшись за руки.

Помнишь, Мира, как танцевали бабочки вокруг фонаря? Мы обнимались в пятне света, а весь мир кружился и плыл мимо нас в медленном вальсе. И ничего у нас не было, кроме отражения луны в глазах, крыльев за плечами и мечты о счастье. Ничего, кроме запаха жасмина и музыки на другом берегу. Это ли, Мира, не абсолютная свобода? А помнишь полустертые тропинки, и шквал весны, цветенье наугад, и в тишине негромкий голос скрипки, самозабвенно певший про закат. Густой туман и лунные капели, ночной пожар, занявшийся в реке... И разгорались звезды, взгляды пели, прикосновенья таяли в руке. Какой девчонкой ты была, звонкой, как струна... И сейчас под оплывшей личиной зрелой женщины я угадываю твой юный задор. Ты по-прежнему моя Муза... Да, равнодушная и усталая, околдованная шелестом купюр. И все-таки Муза. Возможно, это неправильно... Впрочем, может ли быть неправильной любовь?

Любить сквозь годы — трудное приключение. Наверное, проще переплыть море в шторм, взлетая и падая на волнах, и не пойти ко дну, и не разбиться о рифы. А на губах соленый вкус прибоя, а может, слез, а может, тишины. И ангелы — их тоже было двое — нам день и ночь нашептывали сны...

Пауль задыхался. Талант, как некое диковинное существо, обнимал его тонкими горячими руками, прижимаясь к груди ласково, но крепко. И в таком чаду из года в год пребывал несчастный Дирк? Не удивительно, что он ничего не добился в жизни. И разумеется, его сердце в конце концов не выдержало.

Ну, нет. Пауль дернулся и рывком отодрал от себя ласковое чудовище. Теперь талант Дирка лежал на его ладони золотой монетой. «Забирай-ка, братец, свой подарочек. Может быть, там, где ты сейчас, это безделица тебе пригодится. А меня уволь...»

Усмехнувшись, он опустил руку, и монетка солнечной искрой упала на асфальт. Не оглядываясь, Пауль заторопился к машине. На полпути он замедлил шаг. Все-таки это было его наследство. Может быть, если любоваться им дозированно, например, по десять минут перед сном, оно не причинит вреда? К тому же монетка, вроде бы, из чистого золота... Он со вздохом повернул назад.

Напрасно Пауль ходил взад и вперед по улице, осматривал обочины и шевелил траву на газонах. Золотая искорка пропала. Возможно, погасла, осиротев. Или же ее подобрал какой-нибудь прохожий. Вряд ли кто-то взрослый — зачем солидному человеку глупый чужой талант? Разве что ребенок поднял по неразумию блескучую штуку. Беззащитная, доверчивая душа. Дитя несмышленое. Удачи ему.