Эпизод «Ледяного похода»

   Добровольческая армия из слободы вышла после обеда. Двенадцать вёрст до Плоской - первой кубанской станице - прошли легко. Там и заночевали. Станица маленькая, не богатая, но станичники встретил Добровольческую армию приветливо и даже накормили, а денег, к удивлению интендантов, не взяли.
  Тулупов, Петровский и другие остановились на ночлег у иногороднего. Хозяин накормил юнкеров, скудно, но накормил.
  - Стрельба слышалась у Лежанки. Чего стреляли?
  - Не пропускали нас.
  - И чего?
  - Пропустили.
  - Много побили-то?
  - Не знаю. Должно быть много.
  Хозяин сочувственно покачал головой. Сочувствовал он явно не добровольцам.
  - За что же такая напасть на Россию. За что ж так сцепились-то друг с другом?
  - Как за что? Большевики разогнали Учредительное собрание, захватили власть.
  - Так за что вы, ребятки, воюете?
  - Так за Учредительное собрание. Оно даст русским людям свободу и спокойную трудовую жизнь.
  Хозяин смотрит недоверчиво.
  - Вы люди молодые, да, видно, учёные. Может оно и так, конечно.
  - А что не так? Вам-то, уважаемый, что надо?
  - Что бы рабочему человеку была свобода, жизнь настоящая, а, главное, земля.
  - Так Учредительное собрание всё это и даст!
  - Не. Не даст, там одни богатеи будут.
  - Так вы же выбирать будете!
  - Знамо дело, что мы. А только там будут те, у кого капиталы имеются. Нашего брата бедняка они туда не пустят.
  - Да как же так может быть?
  - Может, не может, а выйдет так. Учредительное собрание землю не даст.
  - Да почему?! А большевики дадут?
  - Дадут.
  - Да почему же?
  - Так не своё – не жалко.

  К Добровольческой армии стали присоединятся вооружённые казаки. Идти стало веселей, армия на подъёме.
  - Эй, корниловцы! – кричит князь Чичуа, - Что приуныли? А ну песню запевай!
  И запел красивым бархатным голосом на грузинский манер:

  - Смело, корниловцы, в ногу
    С нами Корнилов идёт!

  - Лонгин, мы же не в Тифлисе.
  - До Тифлиса тут рукой подать! Там за горами. Ближе, чем до Москвы. А я на М́аскве год учился в Александровском училище. Я м́асквич!
  - Именно м́асквич?
  - Именно «м́а», дорогой, именно «м́а».
  Весело шли.
  Высший командный состав Добровольческой армии наконец-то весь сел на коней, включая адъютантов и ординарцев.
  За станицей Весёлой Добровольческой армии предстояло форсировать железную дорогу на участке Тихорецкая – Сосыка. Оба городка заняты большими силами красногвардейцев, а по дороге курсируют два бронепоезда.
  Штаб Корнилова решил обмануть противника. Ясно, что у красных в каждой станице, в каждом хуторе есть свои глаза и уши. Поэтому решили идти ночью, скрытно, сначала по направлению к станице Павловской, а потом круто свернуть на юг.
  Добровольческая армия, пройдя двенадцать вёрст от Весёлый, внезапно остановилось на днёвку. Всем стало понятно: опять ночной бросок.
  Первые выступили в восемь часов, как только чуть стемнело. Разговоры, песни, курение было категорически запрещены. От запрета на курение, курить хотелось особенно сильно, было очень холодно и хотелось спать, а курить нельзя. Арьергард, состоящий из Партизанского полка Африкана Богаевского, тронулся в десять часов, сразу же за обозом.
    В хуторе Упорный армия свернула на юг.

  В станице Павловской красный командир Дмитрий Скрыба изучал карту. Ему донесли, что кадеты двигаются сюда к нему.
  - Ну, пущай идут, - стучал он карандашом по карте.
  Ему тридцать лет, он шахтёр из Александровск-Грушевского, на фронте дослужился до унтер-офицера. И вот в декабре прошлого года он организовал свой, пролетарский, шахтёрский отряд. Отряд воевал под Ростовом, разросся до полка, и вот судьба забросила его на Кубань. Рядовые бойцы в своём командире души не чаяли. Свой был командир, понимал душу солдат. Главное, что он был удачлив и заботлив, разжиться давал на казаках, понимал нужду своих подчинённых, но дисциплину держал строго, у него не забалуешь.
  - Стал быть, гуторите, сюда идут. Что ж, гостей принято встречать. Хлебом и солью.
  Сведения о Добровольческой армии к нему стекались ото всюду и не доверять им он не мог.
  - Что ж, - сказал он, - вот тут поставим заслон. Тут в балке поставим твой и твой отряд, а в этой – ваши. Окружим и покончим с кадетами раз и навсегда. Подпустить поближе и открыть плотный пулемётный огонь.
  С боеприпасами красные не бедствовали, могли себе позволить.

    Богаевский ехал впереди своего полка, прислушиваясь к звукам, которые должны были раздаваться перед полком. Но впереди стояла мёртвая тишина.
  - Обоз что-то слишком тихо идёт, - выразил он своё недоумение, ни к кому не обращаясь.
  - У Эльснера не забалуешь, - сказал ординарец и сладко зевнул.
  - Даже колёсам скрипеть запретил? Ну-ка давай вперёд, проверь.
  Ординарец неохотно поскакал вперёд, вскоре вернулся растерянным:
  - Юнкеров догнал. Обоза нет.
  Богаевский выругался, приказал полку остановиться и послал ординарца искать обоз.
  - Очень вовремя, - ворчал Зимин, - холод собачий. На ходу хоть чуть-чуть теплей.
  - Так в чём дело? – сказал Богаевский. – Собирайтесь в кучу. И те, кто с краю, пусть пробирается в центр. И согреетесь, и время быстрей пройдёт. Только тихо! Ради Бога, тихо!
    Так и сделали. Крайние лезли в середину, толкались и, действительно, стало теплей, жаль только, что смеяться нельзя.
    Обоз нашёлся в трёх верстах от Упорного. Тут уж пришла очередь ругаться Эльснера: ещё чуть-чуть и пришли бы к красным.
    В обозе вообще ругались страшно! Ругались все, сказывалась всеобщая усталость и неопределённость. Ругались почтенные господа и матери семейства никого и ничего не стесняясь. Мат слетал с грубых мужских губ и с нежных уст барышень. Нежные девичьи губы иногда выдавали такие тирады, что видавшие виды казаки удивлённо оборачивались. Но сейчас поступил строгий запрет на разговоры, и обозники ругались про себя, разворачивая обоз, понимая, что от соблюдения ими тишины зависит их жизнь.

  Полк Скрыбы так ничего и не дождался, зря только промёрз всю ночь. Бойцы были очень недовольны.

    Пропустив обоз мимо себя, Партизанский полк двинулся дальше. А Корниловский полк в это время уже входил на станцию Новолеушковскую.
  Сапёрная рота Немечека подорвала рельсы с юга и севера от станции.
  Добровольческая армия спешно пересекала железную дорогу. С юга подошёл бронепоезд красных и стал расстреливать колонну. Расстояние было слишком большим и снаряды не долетали до цели и лишь вызывали злорадную улыбку у походников.
  Подошла батарея подполковник Миончинского, развернулась, открыла огонь по неприятельскому бронепоезду. За батареей на рысях железнодорожное полотно пересекал обоз. Бронепоезд не выдержал обстрела добровольческой батареи, обиженно прогудев и выпустив в ночное небо пару снарядов, скрылся за поворотом.
  Последним железную дорогу пересёк Партизанский полк Богаевского. На этот раз всё обошлось без жертв.
  - Прошли вёрст шестьдесят, а усталости не чувствуется.
  - Когда опасность кругом – не почувствуешь. Погоди немного, придём вот в станицу …
  В десяти верстах от станции расположена станица Старолеушковская. Там решили устроить днёвку. Усталость навалилась разом – спали день и ещё ночь крепким беспробудным сном. 
  Впрочем, молодёжь восстанавливается быстро. Князь Чичуа поднялся с соломы, что была постелена на полу хаты. Шлёпая босыми ногами, набросив на плечи шинель, вошёл в другую половину хаты. У окна на лавке возле печи сидели сёстры Варя и Таня, сёстры милосердия по должности и подруги по жизни.
  - С добрым утром, барышни, - сказал Лонгин Чичуа, под чёрными усами сверкнули белоснежные зубы. – Завтракать будем?
  - Вечер на дворе, - смеётся Варя, глядя на босоногого князя.
  - Может быть, Варенька, ещё и число скажешь?
  - У нас 28 февраля, последний день зимы 1918 года.
  - У нас? – уточнил Чичуа. - А не у нас?
  - В Европе и у большевиков – 13 марта.
  - Ага. Завтрак мы пропустили, и обед – тоже. Тогда – ужинать. Мать, - князь повернулся к старухе, хозяйке хаты, - сообрази чего-нибудь.
  - Ой, хлопец, ей-Богу ничого нема, - прошамкала она беззубым ртом, - самим исти ничого. 
  Просыпаются офицеры второй роты Корниловского полка, зевают. Посыпались беззлобные шутки.
  - Лонгин, а ты кашу из топора сварить сможешь?
  - Откуда? Он же не солдат, а штабс-капитан.
  - Мы тут все солдаты.
  - В Тифлисской губернии о такой сказке и не слышали, - подначивает сестра милосердия.
  - Зачем так говоришь, Танечка? – с притворной обидой в голосе, подняв правую руку, говорит князь. - В Тифлисской губернии всё слышали! Всё могут!
  - И кашу из топора? – улыбается Варя.
  - Нет, Варенька, из топора не можем, но очень близко.
  С этими словами князь достал золотые карманные часы на цепочке, отстегнул их, подержал в руке, открыл крышку, посмотрел на циферблат, закрыл и, вздохнув, сказал:
  - Вот из этого можем. Настоящий «Брегет».
  Чичуа вложил часы в морщинистую руку хозяйки и проникновенно глядя своими карими очами в глаза хозяйки сказал:
  - Поищи, мать, еды какой-никакой. Что-то поесть, да? Не может, чтобы ничего нет.
  - Я у сусидив поспрошаю, - с готовностью сказала хозяйка, пряча часы в складках тёмно-синей в горох юбки.
  - Спроси, мать, спроси.
  После ужина у хозяйки в хате нашёлся граммофон. Поставили пластинку, граммофон захрипел «Дунайские волны». Офицеры все босые – что бы ноги отдыхали - наперебой приглашали Таню и Варю на вальс.
  - Варенька, вы так похожи на мою Мэри!
  - А где она?
  - В Тифлисе.
  - Вы её любите, князь?
  - Больше жизни! Мы с ней с детства обручены. Вот война кончиться – поженимся.
  - Я ей завидую, Лонгин. Ей такой прекрасный князь достался.
  - Зачем, Варенька? Не надо завидовать. И у вас будет свой князь.

  Первый весенний день. В синем небе яркое солнце. После полудня Добровольческая армия приблизилась к станице Березанской и версты за две была обстреляна из окопов, расположенных на широком плоском холме.
  Армия остановилась. Развернули артиллерию, вперёд пошли Корниловский и Офицерский полк. В долине виднеются хаты станицы. Корниловский полк уклонился влево, идёт по вспаханному полю густыми цепями, по зелёным росткам. Над головами засвистели пули, полк залёг. В рядах красных виднеются черкески кубанских казаков. Справа началась беспорядочная стрельба. Это Офицерский полк начал атаку. За ним и Корниловский полк поднялся в атаку и пошёл, оставляя за собой тела убитых и раненных, и склонившихся над ними сестёр милосердия.
  Красные не выдержали, бегут.
  Князь Чичуа лежит на спине, среди зелёных всходов, левая рука откинута в сторону, в правой руке винтовка, чёрные усы на бледном лице. Над ним склонилась Дина Дюбуа, сестра милосердия. Она сразу определила, что князь мёртв, но крови не было. Потом определила: пуля вошла под правую подмышку и пробила сердце. Князь, по-видимому, поднимался в атаку, поднял руку с винтовкой, тут его пуля и настигла. Вокруг стрельба, лавой в станицу врывается конница. А князь лежит безучастный ко всему. Вчера только танцевал вальс с барышнями и вот всё! – жизнь кончилась. Дюбуа всхлипнула. Рядом застонал раненный. Подошла. Прапорщик Корниловского полка Борис Брискорн, ранение в живот.
  - Дина, Дина.
  - Сейчас перевяжу тебя, Боренька, потерпи.
  Ранение в живот в условиях