Карфаген должен быть (в Тунисе)

Если бы Господь устал от своих Горних Высей и захотел  жить на Земле, он выбрал бы Карфаген, потому что нет места краше в подлунном мире. Город споткнулся о берег самого синего на Земле моря, потому и не побежал дальше, а стал разрастаться вширь, хорошея и богатея с каждым прожитым годом.
Возник он так разумно и правильно именно на берегу этого залива, что знойные вздохи Сахары не долетали до его пышных садов, в которых словно бы плавились под щедрым в этих краях  солнцем диковинные цветы, источая свои райские ароматы столь далеко, что только подъезжающий к городу путник, ещё не видя его величественных построек и акведуков, по этим ароматам  знал:  Великий Карфаген уже близко.
Когда же измождённый долгой жарой и песчаными бурями, столь частыми в грозной пустыне Африки, путник в белых одеждах и на белом же скакуне самых древних кровей вступал на благословенные мозаичные мостовые города, он тотчас оказывался в раю. Потому что всё, что жило в Карфагене и принадлежало великому городу, источало утончённость, роскошь и покой.
Улицы его были вымощены грандиозными мозаиками, которые создавали сотни и тысячи рабов, подбирая морскую гальку по величине и цвету, чтобы даже она пела Великому Богу хвалу за то, что Он позволил ей украсить собою улицы Вечного города.
Стены домов его, сложенные из розового туфа, в закатном солнце были похожи на коричневый тростниковый сахар, ставший источником ослепительного богатства ещё египетских фараонов.
На заре же город и впрямь казался золотисто-розовым, потому что мелкий песок из пустыни утренний  морской  бриз свивал в причудливые спирали, сплетавшиеся в облака, стелившиеся пушистым ковром прямо под стенами Карфагена, так и не проникая в город. Вот насколько разумен и велик был тот, кто сказал когда-то: «Карфагену – здесь быть!»
А путник в белых одеждах, с закрытым  лепестком чалмы лицом продолжал под цокот копыт своего красавца-коня путь по величавым рекам улиц города. И каждый новый дом встречал его только одному ему присущим великолепным лицом фасада и буйством растительности сада, щедро свешивавшейся через стены на улицу.
Люди в ярких одеждах попадались навстречу  всё чаще, потому что город просыпался и начинал новый день своей великой жизни, чтобы жить вечно.
Селим был счастливейшим из смертных, потому что Бог позволил ему появиться на свет в Карфагене. Потому что здесь он стал мужем нежной и прекрасной Лалы, бывшей  самым лучшим и прекрасным цветком в саду своего отца, который сберёг цветок этот для Селима. Потому что совсем недавно небо подарило Селиму и Лале прекрасного, как рассвет над Сахарой, сына. Потому ещё, что рядом с домом Селима стоял дом его самого верного друга Садыка, с которым ещё детьми они мечтали, как вырастут и отправятся покорять дальние страны, как потом разбогатеют и женятся на самых красивых девушках из тех, что живут по берегам великого моря.
Всё уже почти так и случилось.
Селим повстречал свою Лалу. Теперь очередь была за Садыком. Но всякий раз, когда Селим спрашивал друга, не нашлась ли ещё та красавица, что навеки поселилась в его сердце, Садык опускал глаза долу и неизменно отвечал:
- Не знаю я… - и долгий вздох вылетал из его груди, - есть ли такая девушка на побережье или в пустыне.
С недавних пор и золото потекло рекой в их дорогие, щедро украшенные каменьями кошельки. Это случилось после того, как стали они вдвоём с другом торговать тончайшим, как вздох моря на рассвете, шёлком, что везли через Карфаген из далёкой Индии. Радужные переливы этого шёлка наполнили и дома друзей изобилием и счастьем.
И вот сегодня, на рассвете, Селим возвращался  после того, как после долгих разговоров и сидений за столом бедуины согласились в обмен на шёлк отдавать ему с Садыком свои тончайшие ковры, которые ткали из шерсти белых верблюдиц, слава о которых достигла даже ушей Великого и ненавистного Карфагену Рима.
Селим торопил уставшего коня, потому что знал, что каждый шаг приближает его к прекрасной Лале и их сыну, которые ждут приезда мужа и отца только сегодня к вечеру.
Когда он спешился у ворот своего маленького рая, дом объят был утренней тишиной, тою самой, когда сон так сладок и так крепок, что похож на смерть, не желающую выпускать жертву из своих тенет…
Лёгкий, словно белая птица, Селим взлетел по ступеням, забыв о бессонной ночи, проведённой в седле, и почти бегом ринулся к супружеской спальне…
… где в объятиях Садыка крепко спала Лала, изнурённая ночными ласками своего тайного друга…
И как Великий Ганнибал кидался в сражения, не задумываясь ни на минуту, Селим выхватил саблю из ножен и одним смертельным  ударом покарал это двойное предательство…

… А в этот же самый миг, далеко от Великого Карфагена, ставшего немым свидетелем такого страшного финала счастья троих, в ненавистном Риме, Катон Старший воскликнул:

- Карфаген должен быть разрушен!..