Разрушение идола

­­­­­­­­­­­    В один из зимних вечеров раздался телефонный звонок.

— Привет! Это Лера. Завтра в Третьяковке открывается персональная выставка трендового художника Сергея В. Работает в стиле Ассамбляж. Это бомбически! Приходи. Тебе понравится.

     Почему бы и нет. Новая жизнь старых вещей. Возможно, это интересно.

     В небольшом зале прохладно и темно. Подсветки направлены на объемные формы бытового мусора: битая гора посуды всевозможных цветов и размеров; из ржавых люков выпучивают царапанные стекла противогазы времен СССР, в воздухе, нарушая законы гравитации, летают обломки стульев. Слава богу, что освежеванную тушку животного не подвесили к потолку! В центре зала главная героиня выставки — инсталляция под эпическим названием « Распятие».
    На полу параллельно друг к другу лежат два голых манекена: мужчины и женщины. Руки и ноги отделены , обрызганы красной краской, имитирующей кровь. Между телами — наполненная водой деревянная чаша.
    Увиденное вызывало отвращение. Я медленно прошла вдоль стен выставочного зала и остановилась у окна. Какой изумительный и ясный мотив!    Москва утопала в морозной дымке молодого пушистого снега. Дневная многолюдная, веселая суматоха. Эх, сбежать бы сейчас по Лаврушинскому переулку, а оттуда — вниз ,прямо до Крымского вала.

  Шумной стайкой влетела группа школьников. По залу прокатились волны громких восклицаний.

— Ауфф!

— Вайбово!

— А на этой куче смотри, какой камон!

— Пойдем отсюда, хватит агриться, душнила какая-то!

— Ок. Сплошной зашквар!

— Ну ты нуб. Это ж хайп, втыкаться надо.

— Смотри, какой сасный дядька к стулу прибит!

    Зал постепенно заполнялся разношерстной публикой.

     Я видела, как он вошел в зал: в светлом проеме узорчатых дверей высокая фигура выступила резко и театрально. Король эпатажа! На расшитом золотом черном пиджаке переливались филигранными узорами цветы новой утонченной культуры, в блеске которых затаилась та сила магнетизма, которая просто обязана притягивать к себе взоры всего живого. Глаза угольные, бархатистые. Следом как опенки, приросшие к пню, суетливо жались фотографы, репортеры и журналисты. 
  Художник приветливо раздавал поклоны то вправо, то влево и с едва уловимой язвительной усмешкой губ беззаботно отстранял назойливых поклонниц. Фу, какая приторная слащавость. Было понятно: он не служил аудитории, аудитория служила ему.

    Началась скучная презентация: церемонная речь художника для непосвященных, щелканье затворов, раздача автографов. 

    Я уже повернулась к выходу, но резкое восклицание выдернуло меня из туманного сумрака размышлений. Громкий возглас прозвучал прямо над ухом.

— Почему вы одна и в печали ? Здравствуйте. Я Сергей. Впрочем, вы прочли мое имя на буклете.

— Мария.

    Повисло неловкое молчание. Полоса полуденного света скользнула по его лицу, на удивление доброму, любопытному.

— Я много раз лицезрел свои работы, теперь хочу знать, что думаете о них вы?

— Успела познакомиться с выставкой еще до презентации.

    Сказанная с деланным равнодушием и сухим тоном фраза должна была бы дать понять, что продолжения беседы не будет. Но неожиданно в его глазах я четко прочитала разочарование и крушение какой-то надежды.

— Знаете, я способен принимать разные мнения и считаю их крайне полезными.

— И что же вы хотите услышать ?

— Правду!

— Ну, хорошо: не значимо, не душевно, не правдиво; бедно по содержанию и огромная претензия на оригинальную форму.

— Черт возьми, прошу пояснений!

   Король умер: весь съежился и стал похож на маленького, горько обиженного мальчика.

 — Сергей, когда люди, даже если их большинство, утверждают, что компост для удобрений - это прекрасная пища для желудка, знайте, у них просто извращенный вкус. Вот вам и вся правда.

— Но мы не можем различать, где ложь, а где истина. Все относительно.

— Можем и различаем. Просто не хотим видеть разницы.

— Значит моё творчество — компост? Вы мыслите топорно и не понимаете тенденций современного искусства, его  смыслов, метафор!  «Распятие» — это заявление, высказывание. Это ТРЕНД! У вас страх перед большим и новым миром. 

— Тогда упакуйте Третьяковку в полиэтилен, приклейте шкурку банана на «Пальмы Мартиники» , поставьте сушилку для белья с мокрыми трусами перед «Купальщицами» Сезанна! Расширьте сознание зрителя новыми метафорами. А вам не приходило в голову, что менять чужую ментальность —  опасно, потому что подобное изменение — одноразово. Никто из этих посетителей никогда не вернется к вашим инсталляциям: идею не поняли, суть не увидели, нерв не дрогнул. И что же их заставит еще раз полюбоваться этим "гениальным шедевром"? Послушайте, что они говорят о ваших работах...

    Мы стояли посреди галереи красные и сердитые. И все же невольное участие к этому чужому, случайному человеку захлестнуло меня, захотелось сказать что-то доброе, важное и нужное. Неожиданно мелькнула мысль.

— Сергей, а позвольте показать вам еще одно «Распятие». На мой взгляд, в этой картине есть и высказывание, и форма, и, конечно же, идея.

   Послушно он последовал за мной через многочисленные залы Третьяковки. И вот мы стоим перед полотном великого Николая ГЕ...  Время остановилось. Лицо художника то бледнело, то покрывалось багровыми пятнами.

— Не может быть, здесь же не один крест, а два. И распятия два. Какая сила, какой ужас!

   Слова вырывались с видимым усилием , хрипло и глухо.

— Что чувствуете, Сергей?

— Правду. И еще злость. Злюсь на всю эту жестокость, глупость, несправедливость. Ничего не изменилось с тех времен: мы не изменились!

— Это  и есть  «тренд».