Лена лежала с открытыми глазами. Палата тонула в вечернем сумраке. Предметы и вещи превращались из цветных в чёрно-белые. Лена старалась уловить границы этого превращения, внимательно вглядывалась то в один, то в другой предмет. И это единственное, чем был занят её мозг. Она ничего не помнила и не понимала где находится, лишь смущала тупая боль в спине и поэтому девочка старалась как можно меньше шевелиться. Вошла медсестра: пощупала пульс, потрогала голову, что-то положила на столик рядом с кроватью и вышла. Тишина. Девочка быстро стала проваливаться в сон.
Сперва он был мягкий и невесомый, а затем навалился, как тяжёлый зверь и стал душить кошмарами. Лена увидела близко перед собой "маман". Лицо Агафьи Алексеевны было бледным и жестоким. Она замахивалась на Лену тяжёлыми предметами, а та в свою очередь, пыталась скрыться, убежать. Она бегала по комнатам своего дома и везде наталкивалась на Агафью Алексеевну. Наконец она забежала в детскую и закрыла дверь. В комнате было светло и тихо. "Пусто, совсем пусто. Я убежала от неё", - пронеслась в голове спасительная мысль. Девочка почувствовала облегчение. Она кружилась по комнате в радостном танце и вдруг... лицо Георга. Оно медленно выплывало из туманной дымки. Вот уже постепенно стала проявляться и его фигура. Он стоял в дверях и целился в неё из револьвера. Глаза его были пустыми и холодными.
Лена дёрнулась изо всех сил на кровати и резкая боль насквозь пронзила её тело. Сон отступил, но глаза открыть было страшно. Вернулась память, а вместе с ней и тот ужас, который она пережила несколько дней назад. Но этих дней для девочки не существовало. Последнее, что она помнила - это лицо дяди, перекошенное от какой-то внутренней боли, его руку и дуло револьвера.
Открыв глаза, она боялась увидеть тоже самое: свою комнату, Катю и Максимку, лежащих у окна на полу и, непременно ещё что-нибудь, очень страшное. В груди пробежал холодок и защипал сердце. Ресницы уже подрагивали и хотели разомкнуться, девочка крепче сжимала веки, закусывала губы, но не выдержав внутреннего напряжения, всё-таки открыла глаза. Детская комната, освещённая утренними лучами солнца, исчезла. Вместо неё появилась другая. Все предметы утопали в тёмных красках и были плохо различимы. "Ночь, - догадалась Лена. - Что это такое? Где я нахожусь? В чьём доме?" Девочка попыталась подняться. Нет, не возможно. Тело было непослушным, ноги, точно онемели. Она осмотрелась. Позади явно было окно. Оттуда шёл блёклый, синий свет, он отражался на многих предметах, но голову повернуть туда было так же не просто, как и пошевелиться вообще. Лена испугалась своего состояния, она лихорадочно искала в темноте, которая давила, хоть одну световую отдушину. Лена снова напряглась, упёрлась локтями в кровать и спина заныла сильнее, девочка обратно опустилась на подушку. Темнота угнетала всё больше и больше, казалось, она вот-вот раздавит сейчас своей густой массой и Лена тихонько и робко позвала: - Мама! - никто не отозвался, только где-то вдалеке послышался неясный шум.
- Мама! - позвала Лена громче. - Мама, мамочка!
От тишины и чёрной пустоты стало совсем не по себе. Из глаз потекли слёзы, горячие и солёные. Лена тихонько всхлипнула, потом повернула голову к стене и заплакала, вздрагивая всем телом. Она плакала, вытирала слёзы ладонями, немного успокаивалась и снова плакала. Влага заливала подушку, намочила ладони, дрожала невидимыми капельками на носу. А слёзы всё лились и лились.
В коридоре дежурная медсестра услышала всхлипы Лены и, подойдя к двери палаты, тихонько толкнула её. Медсестра вошла, включила свет и, увидев плачущую девочку, тут же побежала за дежурным врачом. Когда врач вошёл в палату, Лена немного успокоилась.
- Ну вот, лапушка, и проснулись! Как дела? - ласково спросил врач.
- Хорошо, - всхлипнув, ответила девочка.
- Что, тогда, ты плачешь?
- Не знаю! Мне страшно, - проговорила она тоненьким, тихим голоском.
- Ух ты, милый мой, страшно?
- Да! - Лена снова стала тереть глаза и громко всхлипывать.
- Теперь не надо бояться, Леночка, теперь всё страшное уже позади!
Лена вытерла глаза, внимательно посмотрела на доктора и медсестру.
- Мне не удобно, - произнесла она.
- Давай, я поправлю подушку. Пониже, повыше тебе сделать? - предложил дежурный врач.
- Повыше.
Врач поправил подушку, погладил Лену по голове.
- Где мама? - спросила она, вновь готовая расплакаться.
- Тихо! Только не плакать, - выставив ладонь вперёд, предупредил доктор. - Мамы здесь нет, это больница. Ей сюда нельзя. Вот выздоровеешь и тогда...
А, что тогда? Доктор запнулся. Но, боясь показать девочке своё замешательство, быстро переспросил:
- Скажи мне, Леночка, ты помнишь, как тебя сюда везли?
- Нет, не помню.
- А, что ты помнишь, самое последнее?
Лена немного помолчав, ответила:
- В меня стрелял дядя.
- Да, что ты?! Твой родной дядя?
- Да, папин двоюродный брат, - это Лена сказала без слёз, они ушли глубоко внутрь и, похоже, там в глубине заморозились.
- А потом, что было? - безжалостно допытывался врач.
- Меня больно обожгло и в глазах всё померкло. А что... со мной?
- Ну, что же, если интересно, я скажу. У тебя два пулевых ранения, тебя привезли сюда в больницу. Сергей Сергеевич, хирург, сделал тебе операцию, вытащил пули и теперь всё хорошо. Твои раны скоро заживу и ты встанешь на ноги. А пока, придётся немного полежать. Ты не против?
- Но, я слышала, что он один раз стрелял, почему же две пули?
- Второй раз он выстрелил, когда ты, видимо, потеряла сознание, вот ты и не слышала. А по факту пуля только одна, хоть и было два выстрела и ранений у тебя тоже два... Вторая пуля прошла навылет.
- Зачем, зачем он так? Зачем?! - Лена выкрикивала эти слова и чувствовала, как в груди плавятся застывшие слёзы. Вскоре они бурным потоком снова хлынули из глаз.
- Девочка моя, лапочка! - уговаривал её врач. - Об этом мы с тобой подумаем и поговорим завтра, а сейчас пора спать. Спать! Там, за стеной, тоже лежат больные, к тому же взрослые люди. Они сейчас услышат тебя и проснутся, а им нужен покой, как и тебе сейчас. Лучшее лекарство - это сон! Во сне люди быстрее выздоравливают.
Лена поплакала ещё чуть-чуть и успокоилась.
- Только свет не гасите, - попросила она.
- Хорошо, Леночка, спи со светом!
С этими словами врач и медсестра, всю беседу стоявшая рядом, вышли из палаты.
- Уснёт, тогда погасите, - обратился врач к дежурной медсестре.
Она кивнула головой и снова села за свой стол. Время от времени она поднималась и тихонько заглядывала к Лене и вскоре, убедившись, что девочка спит - погасила свет.
Жуков и Анисимов занимались сейчас установлением личности того человека, который приходил в городскую больницу и интересовался Вознесенскими. Кто он? Кем был прислан? С какой целью? И какие последствия могут быть в результате его визита?
Анисимов прискакал в Каменку на высокой белой кобыле. Он быстро отыскал дом Дуньки Григорьевой и вошёл во двор. Высокая, сухая женщина кормила кур. Она резко повернулась в сторону вошедшего Ивана.
- Дома он. Вы за ним? - грубым, хриплым голосом проговорила она.
- Кого вы имеете в виду? - растерялся Анисимов.
- Ясно кого, тюремщика энтого, Осипа.
- Во первых, здравствуйте! А во вторых - какой он вам тюремщик? Он такой же гражданин, как и мы с вами.
- Гражданина нашёл, - буркнула она, скользя глазами по красным петлицам.
- Можно пройти в дом?
- Пожалуйста, проходите...
Осип сидел за столом и ел картошку в мундирах. Дуня доставала из печи чугунок со щами. Это была темноволосая девушка с крупным носом, пухлыми губами, тонкая в талии, гибкая и прямая. Иван остановился в дверях, окинул взглядом присутствующих и поздоровался.
Осип поднял на него глаза и... замер, крепко зажав в пальцах горячую картофелину.
- Осип Михайлович, у меня к вам дело. Где мы можем поговорить?
Осип выскочил из-за стола так, что опрокинул табурет, на котором сидел. Дуня так и не вытащила чугунок, она стояла у печи красная, как рак, прижав руки к груди. Иван уловил её состояние, позвал жестом Осипа и вышел за дверь. Осип, не долго думая, схватил с гвоздя картуз и бросился туда же.
Когда Осип с Иваном шли по дороге от дома Григорьевых, жители Каменки провожали их долгими, сочувствующими взглядами, позади слышалось:
- Глянь-ка, Осипа ведут! Небось опять в кутузку посадят?
- Приняла Дунька на свою шею.
- А ты попробуй без мужика-то в доме поживи!..
Осип сгорбатился, втянул голову в плечи и старался по сторонам не смотреть.
Выйдя за деревню, Иван и Осип устроились у старого, забитого колодца.
- Ну вот и ладно! На свежем воздухе потолкуем, - сказал Иван.
Осип, ошарашенный приходом Анисимова, никак не мог прийти в себя. То, что его не арестовывать пришли - это определённо. Но тогда зачем? Неужто брат объявился?
Он часто моргал глазами и ждал, что скажет ему Иван.
- Удивился, наверное, почему так быстро нашли тебя? - спросил Иван.
Осип пожал плечами.
- Да, где же тебя искать-то ещё, как ни здесь?! Это я усёк ещё тогда. Думаю, некуда больше Осипу идти, сюда, разве только. Но вот сомнения были насчёт того, примет тебя Дуня или нет...
- Приняла, - улыбнувшись, произнёс Осип и опустил глаза.
- Я вот, что у тебя спросить хочу... К брату твоему ведь многие тогда из "бывших" заходили. Ты, помнится, говорил, что Вознесенского видел, Георга. А Мухина, такого знаешь?
- Ну, а как не знать, он у нас в деревне жил!
- А Королько, Никита Королько? Знаешь такого?
Осип напрягся, сморщил лоб, видимо, прокручивал в памяти всех, кого знал и кто был близок его брату.
- Что-то... вроде бы, не могу припомнить, - виновато произнёс Турков.
- Ну, Никита, рыжий такой?!
- Рыжий... Ах, да! Во двор, помню, с Мухиным к нам заезжали. Я ещё спросил, почему в такую рань? Брат на меня цыкнул, а сам с ним долго разговаривал. Потом я понял, они вроде, к Лебедеву подались. А почему Ефрем не поехал тогда с ними - не скажу, не знаю.
- Так ладно, а больше ты никого не помнишь? В те дни перед налётом на Зорино, никто к вам не заходил?
- Да, как будто никто...
- А вот, не помнишь ты человека, с такими приметами - молодой, высокий, волосы светлые, глаза болотного цвета, тонкие губы, большой рот, нос с горбинкой. Особых примет, нет, пожалуй, держит себя по интеллигентному.
Турков помолчав немного, сказал:
- Антилигентов, вроде не припомню таких... Но вот по виду, как ты описываешь, одного припоминаю. Был у нас такой - сын пана Народицкого. Тоже белявый и рот большой, глаза, как будто тёмные, но какого цвета, уж не знаю. Высокий, крепкий такой...
- Сын Народицкого?!
- Да!
- У Народицкого, разве, был сын?
- А как же, был, и дочь была. Только она уж давно замуж вышла и уехала отсюда, а сын при нём оставался. Он помоложе меня годов на пять будет. Хорошо его помню. У них дом был в Зорино, хороший, большой...
- Так, похожь, говоришь?
- Да, вроде того!..
- А потом, куда он делся, его сын?
- Не знаю. После того, как деникинцев выбили отсюда, ваши пришли - и сам пан и сын его исчезли куда-то. Заимка, вроде их сгорела, ан нет оказалось! Ведь на заимке на той банда была.
- Ну, да! На заимке. Значит, и он тогда вместе с Георгом с той заимки улизнул, - произнёс Иван сам для себя вслух, негромко.
- А что и Георгий Степанович убёг?
- Да, представь себе! И он, и твой братец, и Мухин с рыжим Королько сейчас где-то разгуливают.
- Вот те раз! - с тревогой
