Анисимов сидел в кабинете Жукова и учился печатать на машинке.
- Фу, твою!... Все пальцы себе посшибал. Товарищ Жуков, а может секретаршу возьмём?
- Чем мы ей, Ваня, платить то будем? Сами, не пойми как, питаемся. Сейчас лишний паёк на вес золота... Тут без меня, никто от Сидорова не заходил?
- Никто.
- Ну, стучи, стучи по клавишам.
Анисимов стучал. Он любил все дела доводить до конца, останавливаться на середине не в его правилах. Раз обещал, значит сделает, как в случае с этой машинкой, например. Оставаясь на едине с самим собой, он не раз ругал себя за свою безотказность, но воспитать характер за ново уже не мог. Работа в ЧК сделала его на много лет старше. В походке появилась солидность, в разговоре он был более сдержанным, но прямым, по прежнему не любил обходных путей и с начальством держался просто. Жуков его любил за это. И не только... Была в Иване Анисимове, какая-то загадка, не разгаданная никем. Ни у кого в ЧК не было такого таинственного, всепроникающего взгляда. Казалось, он видит человека насквозь, так, что ничего не утаишь, ни хорошее, ни дурное. Но этот взгляд мог уловить на себе не каждый. Может быть, просто не каждый обращал на это внимание? Его притягивающие карие глаза, могли бы сделать счастливой любую девушку, но почему-то, у Анисимова не было невесты. "Почему?" - спрашивал его Жуков. "Некогда", - отвечал Иван и с шуткой переводил разговор на другую тему.
Сам Жуков был человеком строгих правил. В ЧК его побаивались и уважали. Все знали, что начальник зря не накажет. В любом вопросе Жуков любил разбираться размеренно и точно, чтобы не допустить ошибок или промахов. Любое упущение в работе, он переносил болезненно и обвинял, в первую очередь, себя и лишь потом других, кто в этом непосредственно повинен. Размышлять о чём-нибудь серьёзном, он мог часами, сутками, не выходя из кабинета. В такие минуты начальник ЧК любил одиночество. Но если к нему вдруг приходило какое-нибудь неожиданное и дерзкое озарение, окончательное решение вопроса Жуков никогда не принимал самостоятельно, не посоветовавшись с коллегами. Только тогда, когда все вопросы были взвешены и тщательно продуманы, он брался за осуществление своего плана. И вот теперь местонахождение банды Лебедева не давало начальнику ЧК покоя. Он рассмотрел все "за" и "против", прочесал местность, где только было возможно, но никаких следов. Беспокойство Жукова, как по невидимой цепи, передалось всем работникам ЧК, многие были в растерянности, не зная, что предпринять дальше, что посоветовать, но не подавали вида. Ведь опыт в розыскном деле был у всех не большой. Кто от станка не давно оторвался, а кто от сохи. Где уж тут, с бандой совладать, да ещё организованной такими бывалыми волками?! Однако настроение сотрудников, не ускользало от Жукова, он чувствовал всеобщую обеспокоенность, которая витала по коридорам и кабинетам ЧК уже не первый день и не зря. Не было никакой уверенности за спокойную жизнь людей окрестных деревень. Где гарантия, что банда Лебедева не повторит свой ужасный налёт, только уже на Сосновку или на Будаево? Такой гарантии никто дать не мог, а так же никто не был уверен, что банда до сих пор находится в Ровенских лесах.
- Товарищ Жуков, только что приходил Михаил Лесовский. Он сообщил, что на старой мельнице у деревни Каменка, скрывается младший брат бывшего зоринского старосты Осип. Староста, как вы знаете, ушёл после налёта с бандой, - войдя в кабинет рапортовал Днестров.
- А, где Лесовский, почему ты не привёл его ко мне, Алексей?
- Он спешил. Сказал, что в городе у него важные дела.
- Так! Скачите с Нефтеревым туда. Ещё кого-нибудь возьмите, только не Ивана, он мне нужен здесь, и привезите этого Осипа сюда. Смотрите, не упустите! За захват отвечать будешь ты, Алексей Днестров, лично!
- Есть, товарищ Жуков! Будет выполнено! - отчеканил Алексей и повернувшись на каблуках, исчез из кабинета.
На мельнице Осипа взяли тёпленьким, без единого выстрела и суматохи. Он спал, зарывшись с головой в ветхую, пахучую солому.
- Я и не думал, что брат сволочь такая окажется, - говорил Осип, сидя в кабинете Жукова.
- Почему ты с ним не пошёл?
- Что, я дурак?! Они бы меня там прикончили. Я же с сыном председателя сельсовета Меньшикова дружил. Вам любой это доказать может. Мы же друзья были! А их, первых, как Лебедев налетел, шашками порубали. Как я в деревне, после этого, остаться мог? Меня бы люди голыми руками удавили!
- Значит, ты на мельнице прятался от людского гнева?
- Да, так и есть.
- А потом куда? Не век же, тебе, там сидеть? - спрашивал Жуков.
- Не знаю, куда-нибудь ушёл бы, - говорил Осип, глядя в пол.
- А чем ты, на мельнице, питался?
- Так, кой чем..
- А, где ты это брал?
- А, где придётся, там и брал.
- Темнишь, парень! Ты мне конкретно ответь. Где брал пищу?
- По огородам я ходил ночами. Правда, вчерась, каменский сторож в темноте огрел меня чем-то.
- А откуда у тебя картошка варёная в котелке была? - настаивал Жуков.
- Какой котелок?
- Вот этот, который у тебя в соломе на мельнице нашли.
Жуков поставил на стол помятый армейский котелок.
- Кто тебе его принёс? Тоже в деревне на огородах своровал? Или само оно там выросло? А варил на чём? На огне? Ведь огонь-то из деревни ночью увидели бы, а днём ты с мельницы и нос не высовывал. Значит, кто-то тебе принёс картошечки подкрепиться. Так, кто же?
- Сказал бы я, да не могу. Хорошего человека подвести не хочу.
- Что значит - не хочу?! Ты, Осип, не у батьки на печке. Спрашивают, значит отвечай!
- Дунька это, Григорьева, - после недолгого молчания, сказал Осип.
- Что, Дунька?
- Дунька, девка из Каменки, мне есть носила.
- Она твоя знакомая?
- Да. Влюблённая она в меня.
- Как она узнала, что ты на мельнице прячешься?
- А, мне не к кому обратиться было. Один я там сидел. Тоска была жуткая. Вот я к ней ночью в окошко и стукнул. Знал, что не выдаст.
- Нефтерев, поезжай туда, в Каменку, найди эту Григорьеву и проверь, так ли всё, как он тут рассказывает, - обратился Жуков к присутствовавшему на допросе Славику Нефтереву.
- Хорошо, будет сделано!
- Вот, завтра утром и поезжай, а теперь иди, отдыхай.
Нефтерев вышел.
- Ну, а дальше то, что собираешься делать, Осип?
- Уеду, куда-нибудь подальше, ежели отсюдова выйду, - он угрюмо посмотрел вокруг себя, на серые стены кабинета и на широкое окно.
- Куда уедешь?
- Не знаю!
- А, где брат скрывается вместе с бандой, ты тоже не знаешь?
- Клянусь, не знаю!.. Расстреляете вы меня, наверное, да только я не повинен, ни в чём, - тихо проговорил Осип, затем он поднял глаза на Жукова, глаза, в которых не было ни страха, ни надежды на спасение, в них была лишь холодная пустота обречённости.
- Ладно, уведите его. Пусть маленько посидит, до выяснения обстоятельств, - приказал Вениамин Сергеевич часовому.
После того, как захлопнулась дверь и Жуков остался один, он сел за письменный стол, положил голову на руки и заснул.
Кучер и конюх Вознесенских Семён всё утро приводил в порядок Малыша, игривого и непослушного коня. На прошлой неделе Зарницу и Цыгана реквизировали и отдали крестьянам деревни Зорино. В конюшне остались лишь Орлан и Малыш. Семён собирался на последнем съездить в лес на ягодные места, заодно обкатать Малыша, не давно приученного к седлу.
День был ясный, солнце палило вовсю, но полуденная жара не касалась Семёна своей горячей кистью. В лесу была тишь и прохлада.
Малыш шёл медленно, будто нехотя перешагивал через невидимые препятствия.
- Красивый ты конь, да неуклюжий. Тяжеловат, ты, браток, стал. Ходишь не красиво. Учись у Орлана, на того любо-дорого смотреть, - говорил Семён, похлопывая коня по шее.
От природы молчаливый и замкнутый, он был очень разговорчив с животными, особенно с лошадьми.
- Я не люблю людей. Я им не верю. Подлые они. Верил им раньше, а теперь - нет, - отвечал Семён прямо и искренно на вопрос о его немом молчании.
Для него кони были первыми друзьями и об этом знали все в семье Вознесенских и никогда не препятствовали его бурному общению с ними.
И вот, насвистывая весёлую мелодию, Семён размечтался и не заметил, как оказался в глубине леса. Он очнулся от своих сладких мыслей у маленького лесного озерка, густо заросшего тиной и кувшинками и превратившегося почти в болото. Гнилой запах густой воды и размокшей старой осоки шибанул в нос и Семён остановился.
- Куда-то мы зашли с тобой, не туда, друг, мой милый!
Юноша огляделся. Здешний лес ему был хорошо известен, поэтому страха заблудиться он не испытывал. Но, когда они вместе с Малышом двинули от болота и парень решил, немного вернувшись назад податься на поиски малинника, что был где-то поблизости, у Семёна появилось смутное чувство, будто они не одни. За ними, явно, кто-то наблюдал. Места глухие, ради любопытства здесь делать нечего. Кто это может быть? Или показалось?
- Показалось, наверное, - успокоил себя Семён вслух и потянул жеребца за повод, но не тут то было!
Малыш рванулся, вырвал из рук конюха узду и всем корпусом подался назад, поломав своим могучим телом кусты бузины. Конь что-то почувствовал. Семён видел в глазах Малыша страх и настороженность.
- Малыш, соколик мой! Поди сюда! Ну, не бойся, - ровным голосом говорил Семён.
Конь пятился назад и по прежнему не давал повода. Наконец, юноша ухватился за узду, вставил ногу в стремя и прыгнул в седло. Малыш заплясал на месте, ломая и топча мелкий кустарник. Семён пытаясь сдержать коня, мельком бросил взгляд в проём между двумя старыми осинами и лицо его окаменело. На них смотрел огромный волк, который стоял словно изваянье без движенья и звуков. Больше, кроме мелькающих деревьев, сливающихся в сплошную зелёную массу, парень не видел ничего. Малыш с бешеной скоростью летел подальше от того места. Пошло редколесье, конь набирал скорость. Боясь вылететь из седла, Семён обеими руками вцепился в уздечку и так низко пригнул голову, что носом тонул в гриве скакуна.
Первое время волки преследовали беглецов, их вёл покалеченный, хромой вожак, который быстро выдохся. Вскоре волки отстали, бешеная скорость скакуна не оставила им никакой надежды на удачу.
Малыш летел во весь опор, от страха и растерянности, а Семён в такой ситуации был впервые, он потерял ориентир в пространстве и во времени. Несмотря на то, что прошло всего лишь несколько минут, парню казалось, что он скачет целую вечность. Семён тяжело дышал. Впервые в жизни у него так закружилась голова, к горлу подкатывала тошнота, ужасно мутило, он с силой тянул на себя повод, пытаясь остановить коня, но все его попытки были тщетны.
Руки конюха слабели и от сильного напряжения в мышцах тряслись. Он и сам не заметил, как выпустил повод. И вдруг, неожиданный удар! Всё закружилось и рухнуло.
Семён лежал на земле лицом вниз, вытянув руки вперёд. Когда он очнулся - вечерело. Тело болело, кости, казалось, были переломаны, в голове стоял звон.
Юноша открыл глаза и потихоньку начал соображать, где он и что случилось. Стояла тишина, молчаливые деревья были окрашены в нежный вечерний цвет, листья, точно замерли, словно восковые, не издавая ни единого звука.
Полежав на земле ещё немного, Семён с трудом встал на ноги и, шатаясь, как пьяный, подошёл к молодой берёзе, прислонился к ней и стал вспоминать, что же с ним произошло. Припомнив отдельные детали, он
