****
Старушка покупала копчёную сёмгу в маленьком магазинчике,
возле дороги. Продавщица завернула рыбину в газету и положила
её на обшарпанный прилавок. Старушка расплатилась, сунула
свёрток в авоську и вышла в раннюю январскую ночь.
Слегка морозило и снег падал крупными пушистыми хлопьями.
Она подняла воротник чёрного пальтишки, подхватив его
возле горла, и пошла на трамвайную остановку.
Там было ветрено, и плафон фонаря
мотало на деревянном столбе.
На остановке стояли двое парней, один – длинный и худой,
другой – обычный. Они курили папиросы, втянув головы в плечи,
не вынимая рук из карманов. Было скользко и она,
осторожно ступая, направилась к лавочке возле деревьев.
Вдруг, высокий парень шагнул в её сторону, под светом
качающегося фонаря, и дёрнул за плетёную авоську.
Старушка упала, не выпуская её из рук.
– Оставьте меня – слабо сказала она – Умоляю вас, оставьте.
Парень дёрнул сильнее и вырвал авоську.
Он поднёс её к лицу и принюхался.
– Рыба – сказал он второму.
– Да брось ты её – сказал другой, держа папироску
в углу рта. Длинный нагнулся, над лежащей женщиной,
и негромко произнёс:
– Кошелёк.
Сняв зубами с руки варежку она полезла под клапан
кармана пальто и, достав оттуда маленький браунинг,
выстрелила парню в лицо. Глаза у того были серые.
Его качнуло и он завалился на бок. Второй парень
метнулся тенью в сторону деревьев, сыпля искрами папиросы.
Старушка ухватилась и потянула за авоську.
Но пальцы парня зацепились. Тогда она убрала
браунинг в карман и освободила наконец авоську.
Потом вынула варежку изо рта и, одев её –
осторожно поднялась и принялась отряхиваться.
****
Невдалеке показался трамвай.
В пушистой метели он шёл покачиваясь,
как сказочный домик. Внутри горел тёплый свет
и под белым потолком, болтались кожаные поручни.
Трамвай со скрипом остановился и старушка
поднялась по высоким ступеням в тамбур.
Вагоновожатый внимательно посмотрел на неё.
– Кто там лежит на остановке? – негромко спросил он.
– Какой-то пьяный свалился – ответила она – Пыталась
его поднять, да сама упала. Сегодня, зарплату давали.
– Телефонная будка далеко? – спросил вагоновожатый.
– Пара кварталов отсюда – ответила старушка.
Она обернулась и посмотрела на лежащего на остановке парня.
– У него шапка цигейковая и перчатки домашней вязки.
Сама-то я в войну, не раз в снегу ночевала.
Вагоновожатый закрыл стылым рычагом дверь и трамвай тронулся.
Старушка прошла по пустому вагону и села к окошку.
Стёкла были не мытые и подёрнуты ледком.
Она подышала и потёрла стекло варежкой. А потом,
рядом с проталиной нарисовала сердечко и написала: Вася.
Она сунула руку в карман пальто и потрогала дуло браунинга –
оно было ещё тёплое. Потом поднесла руку к лицу
и украдкой принюхалась – от пальцев шёл
сладковатый запах стреляного пороха.
Трамвай ехал пошатываясь и, как лёгкая волна, накатили слёзы.
Она сидела со спокойным лицом и смотрела на своё отражение
в мутном окне, за которым кружил снег на фоне тёмных и еле
различимых низких домишек. Рельсы разворачивались влево
и трамвай кряхтел и лязгал на повороте.
Она перевела взгляд на рисунок. Васей, звали её мужа.
Он погиб под Херсоном, в «гражданскую».
В тот день, они вместе ходили в сабельную атаку.
Осколок убил его, попав в лицо.
Трамвай притормозил и встал.
– Пречистенка – объявил вагоновожатый.
Старушка подышала на стекло и стёрла написанное.
Потом, направилась к дверям.
Вожатый закурил папиросу и сунул горелую спичку в щель окна.
– Меня Василием зовут. А тебя, мать? – спросил он, щурясь
в папиросном дыму.
– Мария – ответила та – По старорежимному: «справедливая».
Вожатый в несколько быстрых тягов докурил папиросу и, плюнув
на её жгучий кончик, сунул папиросу в сифонящую щель окна.
– Тут мостик через речку есть, неподалёку – негромко сказал он
и открыл дверь.
Старушка сняла зубами варежку и сунула руку в карман пальто.
Василий молча смотрел на неё и в воздухе таяли редкие
полосы табачного дыма.
– Иди «старорежимная» – наконец сказал он.
Старушка вынула браунинг и протянула его Василию,
держа за хромированный ствол. Тот быстро спрятал его за пазуху.
– Ты видел огонь от выстрела? – спросила она, одевая варежку.
– Нет – ответил он – Иди Мария, вагон мне выстудишь.
Она осторожно спустилась вниз, подняла воротник пальто
и, подхватив его возле горла, пошла не оборачиваясь.
Вагоновожатый, потянув за тугой рычаг, закрыл дверь.
И трамвай охая и дребезжа, поплыл, как тёплый сказочный домик,
пока не растаял без следа в Рождественской густой метели.
