Трудоголик – это… Опасно!

Артём сидел на диване и блаженно улыбался. Наконец… Наконец они с Викой идут в театр. Долго он ждал этого момента, и вот, наконец, он настал!
Не сказать, что он был заядлым театралом. Вовсе нет. Он был самым обычным любителем, и не более. Ему в театре нравилось всё. Завораживала музыка, которая непременно звучала перед каждым спектаклем. Она словно проникала внутрь и невидимым смычком дотрагивалась до самых потаенных струн души. Потом на сцену падал свет, и это первое появление луча отзывалось волнением где-то внутри. После этого на сцену выходили артисты, произносилась первая фраза – и спектакль начинался. Каждый  раз Артём ждал от постановки волшебства. И театр не обманывал. Не давал повода усомниться – волшебство происходило!
А ещё мужчина был благодарен театру за то, что он незаметно для себя стал более общительным, более образованным. Даже друзья из гаража, где он работал механиком-электриком, обратили на это внимание. Нет, он не отказывался от дружеских застолий, от рюмочки-другой после рабочего дня, но из его речи постепенно стала исчезать непристойная лексика, и его даже стало коробить от того, что он иногда слышал, как грубо ругаются шофера и наладчики, хотя для ругани и причин особых, в общем-то, не было.
Внутри он очень переживал, что уступал жене в начитанности. Он, не сумевший подняться выше рабочего, он, с вечно грязными от машинного масла руками и Вика… Его любимая Вика, которая из медсестры превратилась в доктора, и на которую с нескрываемым уважением смотрел весь двор. И хотя  жена никогда ни в чём не упрекала Артёма, он чувствовал сам: чего-то ему не хватает. Только ради того, чтобы хоть как-то идти с ней в ногу, он стал ходить в театр. И…
И – пропал!

Вскоре он уже знал всех актёров в лицо, знал кто играет главные роли, кто занят только в эпизодах. С удовлетворением отмечал для себя, что теперь он «в курсе», чем драмы Островского отличаются от пьес Вампилова. И когда, приходя на работу, он начинал пересказывать сюжет того, что видел на сцене, мужики беззлобно подшучивали: «О, наш культурный просветитель снова рулит! Ну-ка, заценим!» Иногда мастеровые пускали в ход словечки, далекие от литературных норм, но в целом им нравилось то, что они слышали.
Но было ещё то, в чём Артём первое время боялся признаться сам себе. Помимо сценического мастерства, ему нравилось театральное окружение. Когда-то он мог прийти в театр в джинсах, футболке или свитшоте. В один прекрасный день он обратил внимание на то, что многие зрители резко отличались от него не только поведением и манерами – даже в их одежде было что-то маняще-притягательное.
Потом Артём с удивлением поймал себя на том, что ему постоянно хочется смотреть на женщин в длинных вечерних платьях. Ему даже казалось, что выйди такие дамы на сцену, они и играть будут ничуть не хуже артистов. Конечно, это не соответствовало действительности, но он, стоя в театральном буфете, впервые почему-то застеснялся своего собственного вида.
С зарплаты, которую он получил с конце месяца, Артём купил себе костюм-двойку и красивую рубашку. С галстуком оказалось сложнее. Не терпел мужчина повязок на шее. Как-то раз в детстве играл со старшими ребятами во дворе в войну, и его как «неприятеля» решили повесить. Огрызок каната где-то раздобыли, сделали самую настоящую петлю, закинули на дерево и стали тянуть. Сообразили, что переборщили тогда, когда лицо у мальчишки покраснело, а глаза стали неестественно большими. Хорошо, соседский Макс не растерялся, быстро достал из кармана перочинный ножичек и перерезал вонзившуюся в шею Артёма веревку. Но с тех пор тот не мог ощущать на шее ничего. В том числе галстука. Даже на собственную свадьбу не смог его надеть. Только фиолетово-синие цветочки, предназначенные для жениха, воткнул в петлицу слева, а галстук в красивой блестящей упаковке так и остался лежать на диване.

Предстоящий поход в театр взволновал его. Расстраивало его только то, что Вика в последнее время ничего, кроме работы не видела. Раньше она охотно ходила и в кино, и в театр, и на природу они нет-нет, да выбирались. И даже рождение первенца Алёшки, а затем в доме появилась кудрявая Дианка – не смогло прервать их совместных вылазок.
Но время шло, и Вика стала всё чаще задерживаться на работе, оставляя на Артёма все домашние хлопоты. Ей приходилось много ассистировать на операциях, без этого рост врачебной карьеры был невозможен. Другой муж давно бы запротестовал, если бы оказался на его месте. Но Артём очень любил жену, а без сына и дочки вообще не мыслил жизни. Так постепенно он научился и бельё гладить, и ковёр с красивым восточным узором пылесосить, и детей на прогулку собирать. А они уже привыкли к тому, что с ними бóльшую часть времени проводит папа, а не мама.
Одни из соседей считали его мягкотелым, другие – слишком добрым, у третьих он и подавно получил прозвище «тряпка». Артём то и дело слышал эти насмешливые перешёптывания за спиной. Он несколько раз пытался поговорить с Викой, но она, виновато улыбаясь, отвечала:
- Тёмик, что поделать? Работа для меня стоит далеко не на последнем месте. Ведь ты же знал, на ком женишься.
Артёму каждый раз хотелось возразить, что когда-то ему в голову даже не могло прийти то, что Вика будет больницу любить больше, чем его и детей, но жена подходила сзади, обвивала его за шею руками и легонечко целовала в макушку. Артём как-то сразу терялся и принимался упрекать уже себя в том, что он совсем не понимает супругу. А ведь когда-то дал слово, что будет с ней и в радости, и в горе.
‒ Ты прямо трудоголик какой-то, ‒ как-то раз огорченно сказал он Вике, понимая, что изменить ситуацию не в состоянии.
- Трудоголик – это не смертельно, - услышал он в ответ, - и вообще это не диагноз. А, стало быть, опасности для жизни не представляет.

Артём не мог представить себе того, что произойдёт вечером. Он первый раз за семь лет супружеской жизни повысил на Вику голос. Они уже собирались выходить из дома, как вдруг в коридоре зазвонил городской телефон. Перебросившись двумя фразами с человеком на том конце провода, Вика решительно пошла в комнату и вскоре вернулась в самом обычном платье.
‒ Тёмик, ‒ начала она,  ‒ пожалуйста, не сердись, но мне надо идти.
‒ Куда? – в голосе Артёма зазвучали нотки непонимания.
‒ Ну, Тёмочка, ‒ уговаривающее взглянула на него жена, ‒ ты же знаешь… Докторов сейчас не хватает, а мне, чтобы дорасти до оперирующего хирурга,  нужно постоянно находиться в операционной.
‒ Ночью тебе там случайно не нужно находиться? – неожиданно для самого себя вспылил всегда спокойный Артём, ‒ а то, пожалуйста! Я не против, хоть сутками там сиди!
Выпалил – и осёкся, словно сам испугался того, что произнёс.
Вика, с причёской, в макияже, была настолько обворожительна, что он, понял: на таких красивых женщин мужчина вряд ли имел право повышать голос.
Но, что сделано – то сделано! Пока он соображал, как исправить ситуацию, жена молча отодвинула его с дороги и, привычно сунув ноги в повседневные туфли, вышла на лестничную площадку.
‒ Билеты ты ещё успеешь сдать назад, ‒ услышал Артём как во сне. И не поверил, Викин это был голос или нет. Раньше он никогда таким обжигающе-холодным не был.

Через полчаса он ехал в автобусе и размышлял:
- Может, и правда, я никчёмный муж, раз ко мне такое отношение? Сто лет никуда не ездили, не выбирались. Избаловал я, наверное, Вику таким отношением. И правда, тряпка я какая-то, а не мужик. Хотел, как лучше, а получилось…
Кажется, он даже сказал это вслух, потому что окружающие пассажиры как-то странно на него посмотрели и почему-то расступились, не говоря ни слова.
Артём вышел из автобуса и направился к зданию драмтеатра. Он понятия не имел, где сдают билеты. Захлестнувшая было обида на жену, которая была готова променять выходной на операцию, уже прошла.
Мужчина увидел табличку «возврат билетов» и стрелку, указывающую, куда нужно идти. С горечью Артём подумал, что  он первый раз сдает билеты на спектакль. К горлу подкатил какой-то ком, дышать стало так же трудно, как когда-то в детстве, когда играли «в войнушку» и когда к его шее прикрепили верёвку для невсамделишного «повешения».
В окошечке показалась некрасивая носатая тётка:
‒ Билеты сдаем, молодой человек? – равнодушно спросила она.
‒ Да, ‒ тихо ответил он и почему-то посмотрел на свои ботинки. Он так и уехал в них из дома, не сменив на более удобные кроссовки. И теперь ему казалось, что даже сама мысль появления около театра в кроссовках была неестественной.
‒ Что стоим? Чего ждём? Давайте уже ваши билеты, ‒ донеслось до Артёма. Он сунул руку во внутренний карман и в тот же момент почувствовал, что его кто-то трогает за плечо. В следующий момент он увидел Вику.
‒ Извините, ‒ нагнулась она к театральному окошечку, ‒ он передумал. Вернее, мы передумали.
Она силой оттащила Артёма в строну.
‒ Тёмик, ‒ услышал он в ту же секунду, ‒ я вот что подумала: что мне сдалась эта работа? Пойдём, правда, в театр. Сто лет ведь уже нигде не были.
‒ Да… ‒ растерялся Артём, ‒ в таком виде в театр, как-то…
‒ Да что тебе вид? – улыбнулась Вика, ‒ кому он нужен, этот вид? – и она, как дома, ласково заглянула в его глаза.
‒ Как ты добралась? – не переставая удивляться, зачем-то спросил Артём, ‒ в городе пробки. Я сейчас ехал… ‒ и он запнулся.
‒ На такси, ‒ усмехнулась Вика. – Что, разве в наше время это проблема?
‒ Да нет, ‒ покачал головой Артём, всё ещё находясь в какой-то прострации от происходящего.
‒ Да я знаешь, о чём подумала? – медленно произнесла Вика и опять пристально посмотрела на мужа. ‒ Одной операцией больше, одной меньше… И она махнула рукой:
‒ Семью нельзя приносить в жертву работе.
Потом вздохнула, словно задавая вопрос самой себе: «Что, всю жизнь теперь подчинить карьерному росту?»
И добавила, глядя на удивлённого мужа:
‒ Трудоголик – это, конечно, не диагноз, но… ‒ тут Вика помолчала, ‒ это всё-таки опасно!