Глава третья. Сестрица Вереск – ведьма-перехватчица в отставке.
Моей звезде не суждено
Тепла, как нам, простым и смертным;
Нам – сытный дом под лампой светлой,
А ей – лишь горькое вино.
Б.Г.
Жители равнин частенько относятся к горцам несколько – как сказать, поосторожнее? -- несколько иронически и даже свысока… Не замечали? Англичане приучили весь мир к анекдотам о шотландцах. Туповаты, жадноваты, необразованы. Герои анекдотов и молдаван, и румын – гуцулы. Нелюдимы, диковаты, не остроумны. На востоке та же картина. Шерпы и остальные тибетцы говорят на разных языках и живут порознь.
Норвегия. Узкая полоска земли вдоль очень холодного океана. Две трети территории составляют горы. Пахотной земли два процента. Надо сложить городские парки, кладбища и клумбы с бабушкиными розами -- и то всё время получается больше. Население равно населению Ленинграда, но вместе никогда не собирается. Треть норвежцев живёт в столице. Как вы говорите? Осло? Нет, это вы так думаете. На самом деле название звучит «Ушлё». Остальные слова норвежского языка ещё труднее. От того прямой речью здесь пользуются в крайнем случае. Плотность расселения – десять человек на квадратный километр. Разговаривать с незнакомыми – не принято. Разговаривать со знакомыми – не интересно. Среднее расстояние между двумя норвежцами – пять метров. Сесть рядом с пассажиром трамвая, когда есть другие свободные места – хулиганская выходка. Уступить место пожилому – оскорбление, так вы демонстрируете своё превосходство.
Норвежцы совершенно не обращают внимание на других людей, на их заслуги, достижения или крупные покупки. Завидовать или радоваться за других неоправданная роскошь. Никогда не услышите от них возгласов удивления, если расскажете о достижении какого-либо приятеля. Норвежцам все равно. Для них все в порядке вещей.
Логичная и гибкая система социальной поддержки, каждый может существовать самостоятельно и самодостаточно. Для норвежцев психологически некомфортно просить и принимать помощь даже от родственников. Каждый северянин – отдельный остров. Со своим языком, народом и богом. Беда заключалась в отсутствии мостов. Потомки викингов умирали, как жили, в одиночку. Норвегия была не только страной с высоким уровнем счастья. Самое большое число смертей от наркотиков, алкоголя и самоубийств случалось тоже в Норвегии. Несчастливое счастье жило в этой простой, но непонятной земле.
Сестра Вереск пила третий день подряд. По своему горькому опыту, она знала – запой не бывает длиннее недели, а неделя, даже в самом тяжёлом случае, содержит не более семи дней. Значит, сейчас четвёртый день. Чувств уже нет никаких, голова вот-вот выключится, а ноги унесут её тело туда, где она найдёт его через пару дней. В заскорузлой пропотевшей одежде и разочарованием в том, что жизнь вновь, покорно и терпеливо, впрягается в бессмысленное переживание своей ничтожности. Сценарий запоя не меняется год от года. Стремительно тает горстка трезвых дней до начала следующего пике. Когда просветы исчезнут, она умрёт.
-- Ну, как дела, ведьма-пьянчуга? – Вереск стояла перед старым, тусклым, потрескавшимся зеркалом. Из мутного зазеркалья недоверчиво смотрела незнакомая женщина неопределённого возраста, за пятьдесят. Серо-бледное отёкшее лицо и свалявшиеся пряди волос, частью седых, частью крашенных в рыже-зелёный цвет. Неподвижная маска то приближалась, то отдалялась. Сестра Вереск плохо держалась на ногах, её шатало вперёд и назад.
-- Откуда ты тут взялась, мерзавка? Что ты тут делаешь? – неуверенный монолог продолжался, слова брели порознь, спотыкаясь и падая, -- а-а-а, ты ждёшь своих русских друзей… русские друзья – вот, кто тебе нужен… к чёрту русских! А водки где столько взять?.. Вот то-то…
Русские контрабандисты, раз в неделю, привозили коробки с сибирской водкой. Бутылки сладко позвякивали внутри картонных ящиков. Они перетаскивали груз из быстроходного катера в эллинг на берегу фьорда. Работали молча, исчезали быстро. Одну коробку, так же ничего не говоря, оставляли на крыльце её дома. На заднем крыльце. Ровно сутки спустя, в бухте появлялся катер норвежской пограничной службы. Лейтенант вежливо беседовал с пьяной хозяйкой острова о погоде и лове трески. Рядовые перемещали алкоголь на казённый борт, офицер вручал ей немного наличных в конверте – аренда склада, и судно уходило в открытое море. Куда оно направлялось, Вереск не знала, да и знать не хотела.
Началась эта беда, когда умер Старый Эдгар. Нужно было платить за университет, где училась Лене, дочка Вереск. Каждая крона была, как последняя. С приработком, образование оплатили и дочь уехала в столицу. Студенческая жизнь – самое лучшее время в жизни человека. Лене увлеклась самым норвежским спортом – биатлоном. Молодой студентке судьба улыбнулась широко-широко, и сестрица Вереск была наполнена гордым счастьем за свою малышку.
Молодой магистр цифрового дизайна нашёл работу в далёкой стране. Богатая корпорация, высокая зарплата, лофт-резиденция. Мама, спасибо, больше не надо. Помогать не надо. Приезжать не надо. Ничего не надо.
Вот так, гуманно и по-норвежски. В этой жизни никто никому ничего не должен. Никому ни до кого нет никакого дела. Сестра Вереск каждой клеточкой протестовала. Даже в лесу, деревья, стоящие рядом, каким-то образом относятся друг к другу. Около одного ствола было полным-полно кустарника, а у другого – только мох. Берёзы стоят близко, сплошная бело-чёрная стена. Дуб всегда одинок, мощные корни не дают другому деревцу вырасти слишком близко. Как тигр в джунглях. Как король на троне.
Вереск пыталась объяснить хоть кому-нибудь несправедливость одиночества. Никому не хотелось ее слушать. Ты настроена очень негативно, вот в чём причина! Всё из-за того, что слишком долго жила в России. Русские умеют страдать за всех и радоваться за всех. Пьют водку из самовара, а после идут с топором убивать слишком богатых соседей. Кто не умеет махать топором, сидят дома и пишут толстые книжки. Ведьма-лётчица не умела писать книг, ни толстых, ни тонких. К тому же, повесть о семи снежных днях в июле, была уже написана.
Попытка вернуться на службу не была успешна. Нынешний комполка, Матушка Бузина, напомнила неписанный, но строго соблюдаемый порядок – кто покинул полк по собственной воле, принимается обратно не раньше, чем через пятьдесят лет.
Вереск осталась одна. Забыла, как звучит ее собственный голос. Имела смутное представление, как она выглядит. Русские стали привозить на одну коробку больше. Офицер прекратил платить арендную плату. Ей было всё равно. Дальше… а что было дальше?.. Время, словно собака, сорвавшаяся с цепи, бегало кругами, носилось взад-вперёд, пропадало где-то, возвращалось и снова исчезало. Ложилось на пороге и скалилось, не пуская в дом. Дремало под крыльцом. Вереск не могла с ним договориться.
-- Ну, что, устала? И я устала… -- разговор с зеркалом затягивался, -- а давай уйдём? Хочешь? Прямо сейчас… простите меня… все… Сейчас. Сейчас.
Пошатываясь, сестрица Вереск побрела в горницу и вернулась в спальню с немецкой снайперской винтовкой в руках.
-- Сейчас пойдём отдыхать, ведьма-пьянчужка!
Холодный дульный срез Вереск уткнула себе в подбородок, поближе к шее. Закрыла глаза и плавно потянула ремешок, пропущенный под каблуком. Раздался звонкий металлический щелчок. Как будто очень маленький кузнец ударил по очень маленькой наковальне.
-- Ну, конечно! В образцовом норвежском доме всё по правилам. Оружие и патроны лежат отдельно… мать твою так и этак…
Прислонив винтовку к старому комоду, она отправилась в сарай за патронами. Когда, тяжело дыша, она вернулась, немецкий Маузер 98 с оптическим прицелом исчез. Не упал. Не сполз. Не завалился за комод. Ведьме стало интересно, и небольшая часть головы начала работать. Вереск тщательно обыскала всю спальную комнату. От потолочных балок до тканых половиков. От окна до двери и обратно до окна. Ружья не было. Продолжая бормотать под нос, она на четвереньках выползла в горницу. Внимательно осматривая давно не мытый пол, ведьма впадала в полное недоумение. И это было приятно. Хоть какое-то живое чувство!
-- Сударыня! Потрудитесь принять естественное для человека положение! В конце концов, у вас в доме гость!!!
Перед изумлённой сестрицей Вереск сияла Госпожа Северный Ветер. Облачённая то ли в комбинезон, то ли в скафандр цвета тусклого серебра, она выглядела как царственная инопланетянка. Правда, в короткой причёске сияли исключительно земные бриллианты. Аристократка внимательно изучала трофейную винтовку с оптическим прицелом. Вытянула затвор, заглянула в ствол, закрыла патронник. Одной рукой подняла оружие на уровень глаз. Прищурилась, глядя в окуляр, то левым, то правым оком.
-- Хорошее оружие. Надёжное и точное, -- госпожа погладила ладонью полированное ложе семейной реликвии, -- и оптика восьмикратная, Карл Цейс, не иначе! Чтобы себе в глотку поточнее?
Ведьма виновато молчала.
-- Когда плохо стало, почему меня не нашла? Загордилась?
-- Обиделась… -- одними губами прошептала Вереск.
— Это одно и то же! – резко бросила повелительница, -- и что же тебя так обидело?
— Вот это, -- ведьма вытащила через воротник янтарную пешку на серебряной цепочке, — вот! Отчего, я – пешка? Кто так решил? Сняли с доски при первом размене – отдыхай, сестрица Вереск. Почетная отставка. Пенсия. Обойдусь я без почётной пенсии…
-- Враньё! Всё враньё! – ледяным голосом произнесла Северный Ветер; -- без пенсии обойдёшься? Вижу, как у тебя тут русская рента налажена! Двадцать лет ухлопать на высокомерие и жалость к самой себе!
Плачущая Вереск начала рассказывать какую-то историю с забытым началом и ещё не придуманным концом. Госпожа отмахнулась от её слов. Красивая женщина позволила себе разгневаться, раз уж повод был вполне. Проходя мимо зеркала, краем глаза поймала свое отражение. Феноменально хороша!
-- Ты в шахматы играешь?
-- Не играю. Ходы знаю, а играть не умею…
-- Та-а-ак! Значит, ходы знаешь? И какие у пешки ходы?
-- Вперёд на один шаг и бить наискось, -- пробормотала ведьма убитым голосом.
-- Теперь послушай меня. По правилам, которые никто не
