Когда жиденький полумрак узкого и длинного помещения, пропахшего резким запахом перемешанных зловоний пота, еды и испражнений совсем истончился, всё окружающее пространство вдруг провалилось куда-то и потонуло в цепком сне. Всё замолчало и затаилось, и тонкая паутина клеточных стен, освободив рвущиеся на волю желания, повисла над замолкнувшими обитателями жилища, именуемого молчаливыми женщинами, то и дело, как тени, появляющимися в узких коридорных проходах, птичником молодняка.
Соседи по клетке уже давно оцепенели, свесив головы, и Желтохвостый мог безбоязненно предаться своим нехитрым раздумьям, не опасаясь каких-либо помех. В последнее время он стал хронически недосыпать. От долгих и мучительных ночных бдений днём он часами боролся с полуобморочным состоянием, касался клювом тёплой, дурно пахнущей воды, изо всех сил делая вид, что с ним ничего плохого не происходит. Он уже давно усвоил мрачные нравы сородичей, которые буквально зверели от хилого вида того или иного своего соседа. Стоило захромавшему птенцу показать свой недуг, его тотчас же сбивали с ног и бесстрастно и даже как-то по-будничному деловито забивали, затаптывали, заклёвывали насмерть, не обращая никакого внимания на отчаянный писк обречённого.
Желтохвостый не помнил ровным счетом ничего из той жизни, которая предшествовала моменту осознания им своего куриного существования. Отдельные, разрозненные, смутные обрывки воспоминаний хранили в себе какие-то нереальные сюжеты, заимствованные, по-видимому, из необъяснимо странных, фантастических снов. Он узнавал в тех снах разные эпизоды своего нехитрого цыпленочного бытия. Различал некоторые персонажи, встречавшиеся когда-либо или встречающиеся теперь ежедневно и ежечасно на узеньком и замкнутом участке его жизнеустройства. Но кто он и откуда появился в этом закрытом и тусклом от слабых электрических лампочек месте, обнесённом решетчатой проволокой, он не знал и даже не предполагал, что где-то есть другие, отличные от этого, места.
Его существование пробудилось в нём с того места, когда он вдруг начал отличать своих сородичей одного от другого. Потом он начал понимать, что решётчатая клетка – это то замкнутое пространство, из которого нет выхода, как нет выхода из других, соседних клеток, где так же бодро сновали их обитатели. Потом он понял, что время, которое тянется от медленного разгорания лампочного тусклого света до такого же медленного затухания, постоянно повторяясь, совпадает со временем бодрствования обитателей птичника. И когда настаёт пробуждение времени, тотчас же начинают бренчать цепочки кормораздатчиков и где-то за стенкой открываются невидимые заслонки, чтобы отпустить тут же заструившуюся по питьевым желобкам теплую с кислым запахом ржавого железа водичку.
Он никогда не спешил занять свободное место у кормушки. Его соседи, едва только слышался шелест пересыпаемого по кормушке сухого корма, бежали стремглав к ближайшей ячейке, совали в нее шелудивые от постоянного шорканья о металл шеи и тут же начинали стучать, как заведённые, своими крепкими носами по жестяному желобку. А Желтохвостый терпеливо ждал, когда распределение ячеек закончится и только тогда задумчиво шёл к свободной.
Он по натуре не был склонен к ссорам. Когда начиналась свара и все его соседи бегали по клетке, выдергивая друг у друга изо рта какой-нибудь случайно попавший в кормушку кусочек мяса или творога, он спокойно наблюдал, прекрасно понимая, что в конечном итоге этот кусочек будет так распотрошён и издерган на мелкие составляющие, что его попробуют все. Его сородичи то задирали друг друга, то выклёвывали у соседей застрявшие в перьях крошки корма, то тёрлись друг о друга, то звали посмотреть на какую-нибудь диковинку… а он в это время стоял в сторонке, никого не звал, никого не тёр, как, впрочем и ему никто не выказывал своего внимания.
…И когда в птичнике вдруг однажды зазвенел весёлым криком победный незнакомый, призывный возглас, Желтохвостый был так поражён, что сердечко его готово было выпрыгнуть наружу. Он видел, как всполошено заметались по клетке молодые курочки и как напряжённо вытянули свои куцые шейки молодые петушки. Все кинулись смотреть по сторонам, а крик повторялся, и весёлым задором веяло от этого удивительного, клекочущего и какого-то знакомого, но забытого звука.
- Ну что, голубчики, заполошились? – засмеялась пробегавшая по коридору с ведром воды молодая и вечно что-то жующая птичница Наташа, - петушка вам подселили… чтоб веселее было.
И тут же у неё под ногами все увидели бодро семенящего своими крепкими лапками высокого, статного, с гордо поднятой царственной головой Петуха. Он был чудесен. Он благосклонно ловил восхищённые взгляды курочек и кивал головой, явно осознавая, что это приветствие каждая из них принимает на свой счёт.
- Он теперь тут будет жить?
- Боже, как он хорош!
- А какой удивительный окрас…
- И держится как…
- Откуда он взялся?
- У меня просто слов нет, как он хорош…
Весь птичник галдел, а виновник всеобщего внимания, дойдя до конца коридора, повернул назад. Все думали, что он снова пройдется под восхищенными взглядами, но Петух остановился возле просыпанной кучки комбикорма и начал неспешно клевать, то и дело оглядываясь, как будто интересуясь, а как теперь он выглядит в глазах наблюдающих.
Но увидев, что Петух занят тем же, что и они все, обитатели птичника, словно очнувшись, тоже бросились к своим кормушкам и привычно весело застучали по их днищам вечно голодными клювами.
Лишь Желтохвостый не сразу двинулся к своему месту у левого края кормушки. Он потоптался, разминая боль от грубого толчка нахального Задиры, и отошёл к задней стенке, сквозь которую был виден всегда полуоткрытый проём ворот птичника. Задира цеплял Желтохвостого при каждом удобном случае. Он вообще норовил толкнуть или больно отдавить ногу любому, кто попадал ему на пути. Но сразу получив бурный отпор почти от всех своих соседей по клетке, он продолжать задирать только Желтохвостого и ещё одну курочку, которая не вышла росточком, а потому держалась от всех настороженно и опасливо.
Желтохвостый любил смотреть в проём ворот, в который светил удивительно яркий дневной свет и вплывали слабым ветерком волнующие уличные запахи. Он представлял и не мог представить: какой такой там, за этими дверями мир. Он слышал какие-то дальние, приглушённые расстоянием, звуки, какие-то гудки и взвизгивания неведомых механизмов. Он иногда улавливал природные изменения, когда дневной свет гас и начинала хлюпать по каменным дорожкам вода, а под сверкание огненных вспышек – громыхать раскатами оглушительный треск.
Но как же медленно двигалось время в их тёмном и затхлом птичнике!
Вообще-то Желтохвостого раньше все знали как Тихоню. Он чурался всех своих соседей, а потому никто на него со временем не стал обращать внимания. Мало ли чудиков живёт среди нормального населения. Он был чуть упитаннее остальных, а потому, кроме Задиры, никто с ним связываться не решался. Просто проходили мимо и демонстративно не смотрели в его сторону. Но однажды кто-то заметил в хвосте Тихони маленькое перышко желтоватого окраса. Потом появилось второе такое же.
- Похоже, наш Тихоня будет желтохвостым, - громко заметила бойкая Пеструха, - а жёлтый цвет – мой любимый!
- Ой, Тихоня, а ты красавчик! – попыталась перебить Пеструху Копуша.
- Красавчик? – тут же подскочил Задира, но в тот раз он почему-то тут же отступил, а Тихоня, равнодушным взглядом оглядев окруживших его кур, устало ответил: «Если желтохвостый… значит, так и зовите».
Когда у Желтохвостого хвост полностью пожелтел, все просто проходу ему перестали давать. Курочки то и дело нарушали его уединение, крутясь перед ним и ощипывая себя, делая вид, что они очень чистоплотны. А Задира со своим куцым и неопределенного цвета хвостом уныло клевал пресные зёрна и мстительно думал о том, какую бы такую причинить Желтохвостому пакость, чтобы тот огорчился.
…И вот однажды наступил день, когда птичница Наташа привела с собой своих таких же громкоголосых подруг, каждая из которых катила перед собой тележку.
- Собирайтесь, милые… будем переезжать, - она открыла клетку и ловко поймала попавшуюся ей под руки Пеструху, - в родительское стадо вас будем перевозить, родимые…плодиться будете и размножаться…ой, Господи, да что же вы дергаетесь-то?
Целую вечность длился этот переезд. Желтохвостый не знал, что и подумать, когда ворота их птичника открылись, и уличный свет ударил в глаза.
- Неужели это и есть то, о чём я мечтал? – подумал он, и неведомое до этого чувство охватило всё его оцепеневшее от восхищения существо, - неужели есть на свете какие-то силы, которые могут изменить мою жизнь?
Он крутил головой, пытаясь оглядеть полуослепшими от яркого света глазами окружающий мир, но ничего, кроме кирпичного забора и тёмно-зелёной стены длинного здания, не видел. Где-то вдали, за поворотом дороги угадывалось большое с множеством окон строение, из которого доносились красивые мелодичные звуки.
- Откуда и зачем этот странный мир? Кто там живёт и какое он имеет отношение к миру, в котором живу я? - подумал Желтохвостый.
Но тележка, взбрыкнув на пороге нового дома, вкатилась в такой же тёмный коридор, как и в прежнем птичнике.
- Вот вы и дома! – объявила Наташа и, махнув рукой двум подружкам, скомандовала, - разгружайте, девочки!
…И совсем иным стал окружающий мир. У Желтохвостого и жизнь стала другой – хлопотливой и осмысленной. Он теперь внимательно всматривался в корм, отыскивая в нём следы мясных и молочных продуктов и выуживая их для того, чтобы передать окружавшим его подружкам. Он теперь не обижался на то, что они постоянно толклись возле него, ссорясь между собой и судача и ожидая его вмешательства в свои вечные склоки.
И мысли его стали такими же будничными, как эта сделавшаяся привычной семейная размеренная жизнь. Только однажды что-то очень больно заныло у него в его внутренностях. Та его любимица, что была ниже всех росточком, сразу будто прильнула к нему.
- Тебе плохо, любимый? – спрашивал её ласковый взгляд, - потерпи, так иногда бывает от плохой пищи.
Желтохвостый молчал и закрывал глаза, чтобы не выдать дикой боли, которую терпеть было выше сил. Его перья покрылись испариной, а гребень потускнел и повис вялой тряпкой.
- Ой, да ты у нас, похоже, заболел, - тут же заметила состояние Желтохвостого Наташа, - сейчас позову ветврача.
А пожилая женщина, явившись вслед за Наташей и мельком взглянув на Желтохвостого, тут же махнула рукой санитарам:
- В убойный!
Он ехал в клетке вместе с другими такими же понурыми курами и петухами по яркой летней дорожке, с обеих сторон которой зеленела трава и цвели пахучие цветы. Он успел увидеть, как за длинным строем птичников и за большим многооконным зданием в большие металлические ворота въехала огромная, рычащая повозка, изрыгая из себя зловонный и едкий дым.
Потом их тележка вкатилась в стоящее на отшибе серое здание, из трубы которого шёл чёрный дым. Он безучастно смотрел на ловкие руки приёмщицы, которая поочередно брала из стоящей рядом клетки её
|