Марина задумалась. Ей и самой в последнее время прилетали в голову подобные мысли. Все у них с Эдиком складывается не так, как хотелось. Старики Эрминсоны с самого начала отчаянно сопротивлялись их предстоящему браку. Если бы не Эдик, не было бы никакой свадьбы. Но Эдик вернулся из Москвы совсем другим человеком. Он словно повзрослел лет на десять, и теперь в доме Эрминсонов главным был он. Родители как-то сразу поутихли, к будущей невестке стали относиться более уважительно. Но Марина чувствовала: внутри себя они по-прежнему её ненавидят!
— Поздно! — решительно сказала Марина. — Да и не хочу я ничего менять. Хочу пожить в роскоши! Ты не представляешь, Нинуля, каково это — чувствовать себя королевой! Когда любое твое желание исполняется на счет: раз! Стоит только щелкнуть пальцами! А Эдик?.. Он же может стать прежним! Вот перебесится и успокоится. А я ему в этом постараюсь помочь.
Свадьбу Эрминсоны сыграли с большой помпой. В ресторане с самого утра громко играла музыка, привлекая внимание прохожих. Из загса до ресторана прошла длинная вереница легковых автомобилей, украшенных разноцветными шарами и лентами. Расстояние крохотное, всего каких-то пятьдесят метров; поэтому процессия сначала свернула на набережную, потом повернула к кинотеатру и обогнула всю центральную часть города. Постоянно звучали клаксоны, оповещая улицы, о всеобщем празднике. Похоже, вся элита города приняла участие в этом эскорте. В принципе так оно и было! Подавляющее число приглашенных состояло из людей, занимающих в Зареченске высокие должности. Возможно только десятая часть из них была лично знакома с женихом или невестой, но каждый считал своим долгом отметиться на этом торжестве. Семейство Эрминсонов в городе стало неожиданно быстро обретать популярность!
Организационную часть торжества администрация города взяла на себя. На эстрадной площадке местная певица в сопровождении оркестра пела популярные песни. Тамада изощрялся в остроумии. Официанты летали между столами словно мотыльки, стремясь угодить всем гостям без исключения... Иван Силаев поделился с Генычем своими впечатлениями:
— Знаешь, — сказал он. — Меня просто мутит от всего этого! Все выглядит так неестественно, словно в плохом театре играют хреновую пьесу!
— А ты не бери в голову, — сказал Геныч. — Я тоже чувствую себя на этом торжестве, образно выражаясь, не в своей тарелке. Но мы здесь не посторонние люди. Я свидетель со стороны жениха, ты — отец невесты. Давай уж доиграем свою роль до конца.
— Все бы ничего, мне Маринку жалко! — ответил Силаев. — Чувствую, намучается она с этим евреем.
— А вот это ты зря! Эдик нормальный парень. Что это ты, дядя Ваня, к евреям стал так предвзято относиться? Они теперь твои родственники.
— Да я бы к ним со всей душой. Они же сами нос воротят... Не наши это люди! Одно слово — пришлые!
* * *
В этот день в Зареченске состоялась еще одна свадьба: Вероника выходила замуж за Толика Устюжанова. Свадьбу сыграли скромно, пришли только самые близкие родственники жениха. Со стороны невесты не было никого. Не хотела Вероника, чтобы односельчане узнали о таком её странном решении. Пусть уж в Пеньковке пока ни о чем не догадываются. Она даже родителям своим не стала сообщать. Была давняя школьная подруга, согласившаяся стать свидетелем, но она обещала молчать. Никогда еще Вероника не чувствовала себя такой одинокой.
Она сидела за праздничным столом и, в который уже раз, спрашивала себя: зачем она это сделала? Любила ли она Толика? Об этом смешно даже думать — она его откровенно презирала! В лучшие моменты их совместной жизни она испытывала к нему лишь жалость. Уродливое подобие интимных отношений — вот что их объединяло. Раньше она приходила к нему домой, чтобы снять напряжение. А потом сразу же уходила. Спустя какое-то время стала оставаться на ночь. Это в любом случае лучше, чем проводить ночь в одной комнате с Ниной.
А потом Вероника узнала, что Нина выходит замуж за Будникова, и тогда в её душе погас последний лучик надежды. Дальше уже не было ничего — дальше был только мрак!.. Несколько дней она находилась на грани сумасшествия, пыталась утопить горе в вине. В эти дни Толик, надо отдать ему должное, повел себя мудро. Все время находился рядом с ней и даже бегал в магазин за очередной бутылкой. А потом пьяные в доску, обнявшись, они пели заунывные песни, и Вероника выворачивала перед ним свою душу наизнанку... В один из таких вечеров Толик предложил узаконить их отношения. Вероника подумала и спьяну согласилась. Но поставила условие: пусть все пройдет скромно и незаметно.
А что ей оставалось делать? Свою птицу счастья она упустила, надо как-то жить дальше! С Толиком она чувствовала себя свободно. Его не нужно было стесняться, им можно манипулировать. И пусть постоянно ворчит свекровь. Психует и шипит, когда её сыном помыкают!.. А плевать на свекровь! Все равно доброго слова от нее не дождешься. Она и сейчас посматривает на невестку словно собирается впустить в нее свой яд. Одно слово — змея!
Свидетелем со стороны жениха был Петр Кобчанский, мускулистый парень с тюремной наколкой на руке. Вероника его сразу узнала — он был на той проклятой вечеринке в доме за мостом. Кажется, он даже был хозяином этого дома. Он и сейчас сальными глазами на нее поглядывает. Зачем Толик пригласил его сюда? Неужели у него не нашлось друга, который не участвовал в той постыдной оргии... Какая ты все же сволочь, Толя!
В общем, свадьба больше напоминала поминки. Все сидели за столом молча. Ели, пили... Два раза прокричали: "Горько!" Лучше бы они не кричали, Веронике совсем не хотелось целоваться. Она была на взводе!.. Когда Толик вышел покурить, Кобчанский занял его место.
— Узнала меня, Никуся? — тихо спросил он.
Вероника вздрогнула. Они все на той вечеринке называли её так. Преодолевая брезгливость, она спросила:
— Ну узнала! И что?
— Приходи сегодня ночью ко мне домой. Адрес ты знаешь. На хрена тебе сдался этот придурок!
Вероника посмотрела по сторонам: все ели, пили, на них никто не обращал внимания. "Когда уж вы все нажретесь!" — с ненавистью подумала она.
Ночью ей не спалось! Толик пытался обнять — Вероника грубо его оттолкнула. "Не трогай меня сегодня! — сказала она, вкладывая в слова всю свою ненависть и презрение. — Не видишь, не хочу я!" Толик грязно выругался и обиженно отвернулся. Через минуту он уже храпел. А она лежала, молча глядя в потолок: "Почему я такая? Почему не могу, как другие женщины? Плюнуть бы на все и уехать куда-нибудь. Туда, где меня никто не знает. И начать жить с чистого листа!.." Вероника шумно вздохнула. Все бесполезно! От себя никуда не убежишь. Эта похоть как болезнь. Она и там не оставит её в покое... Как ей сейчас плохо, гадко, невыносимо!..
Она встала с постели, оделась и вышла на улицу. Мороз опалил её щеки, привел в чувство. Вероника прибавила шаг. Этой ночью температура на улице опустилась ниже тридцати градусов. Валенки с хрустом продавливали выпавший накануне снег. Идти недалеко, сейчас будет речка Бердянка и мост. А совсем рядом, на обочине тот дом... Последние метры она уже бежала...
Кобчанский открыл дверь. Увидев её побелевшие щеки, втащил в дом. Потом выбежал во двор за снегом... Осторожно стал прикладывать снег к обмороженным участкам лица.
— Сейчас я тебя согрею! — говорил он, растирая оживающие щеки. — Что же ты так легко оделась, Никуся? Все-таки на дворе крещенские морозы!..
— Мне бы сейчас выпить, — прошептала она.
— Сейчас организую! Чего-чего а водка-то у нас всегда найдется...
Вскоре она совсем пришла в себя. Водка горячими струями разливалась по телу. К тому же в доме топилась печь. Слышно было, как потрескивают горящие дрова за чугунной дверцей. Вероника сняла шерстяную кофточку...
— Что же ты остановилась, Никуся? — улыбаясь спросил Кобчанский. — Раздевайся дальше!
— Что, совсем?
— Конечно! Когда-то ты делала это очень убедительно. Ты трусики, трусики снимай...
Кобчанский подошел и властно развернул её к себе спиной. Заставил нагнуться...
— Зачем?.. Не хочу я так!.. — стала вырваться Вероника, но сильные руки прижали её к столу.
— Молчи, шалава! Я буду иметь тебя так, как мне хочется! Ты лучше расслабься, чтобы не было так больно...
А потом появились еще двое, раздетые по пояс. Оба в тюремных наколках...
Толик проснулся поздно. Состояние было отвратительным. Он понял, нужно срочно опохмелиться!.. На кухне гора немытой посуды. Все бутылки пустые. Толик слил остатки в один стакан. Получилось — почти половина... " Всяко лучше, чем ничего!.."
На кухню вышла мать. Охая и кряхтя, стала перебирать посуду.
— Маманя, а Вероника где? — спросил он. — Что-то с утра я её не вижу.
— Тебе лучше знать! — сухо ответила мать. — Будешь столько пить, совсем её потеряешь. Не знаю, в кого ты такой уродился!
В это время скрипнула входная дверь. В прихожей появилась Вероника. Молча скинула тулупчик и нетвердой походкой прошла в свою комнату. Толик и мать переглянулись.
— Явилась!
— Ладно, маман, не гони волну! — примирительно сказал Толик. Может, она с утра в магазин сгоняла. Знает, что мужу нужно опохмелиться...
Мать промолчала. Уж она-то точно знала, что невестка ушла еще ночью. А магазины ночью не работают.
* * *
Кобчик среди местной шпаны слыл авторитетом. Совсем недавно он отбывал срок в колонии строгого режима для несовершеннолетних. Об этом свидетельствовала наколка на правой руке: тюремная решетка, роза и кинжал. На шпану это производило сильное впечатление.
Вернувшись в Зареченск, он не стал жить с родителями. Купил себе дом на окраине, в районе Нижней Межи. Кобчик купил этот дом не просто так. Он собирался держать здесь блатную хату для местной братвы. Пусть братва порадуется. Иметь хату, где можно от души оттянуться, очень удобно! Здесь всегда, когда внутри горит, а денег нет, тебе нальют стаканчик водки. И даже дадут закусить. Сюда не возбраняется привести шалаву, с которой можно будет уединиться в маленькой комнате. Все это, конечно, не бесплатно. Рано или поздно за все приходится платить. Но Кобчик правильный кореш! С ним всегда можно договориться. Если нет денег, то можно и отработать!..
Но вот уже месяц никто из местной братвы не мог зайти в эту хату. У Кобчика гостили гастролеры, которые не желали светиться в этом городе. На это у них были веские причины.
Гастролеров было двое. Серый, опытный домушник, имевший за плечами две ходки, и Корень — личность неизвестная и темная! Но раз Корень приехал с Серым, то какие могут быть вопросы? Серому Кобчик доверял.
У Корня на плече татуировка хищной змеи, обвивающей кинжал. Он свою специализацию нигде не афишировал. Но каждый, кто заглядывал в его глаза, чувствовал желание никогда больше с этим человеком не встречаться. Тем более, что Корень имеет дурную привычку все время крутить в руке небольшое перышко (воровской нож), с которым никогда не расставался.
Сегодня у гастролеров
