Жить заставить себя невозможно

Маховик весны раскручивался всё быстрее и быстрее. И вот воздух днём стал золотисто-синим, потому что солнце его пронизывало насквозь, а сверху был он покрыт куполом неба. У всех болела голова, из-за того что необычайно высоким было давление. Но таблеток никто не пил, расценивая это как честную расплату за слишком быстро убегавшую зиму. Ясно и сухо на улице, снег уже остался только в тенистых закутках.
В один из таких дней, когда так хорошо жить, он и умер. Умер потому, что всё происходящее вокруг давно уже стало для него бесконечным бездарным ремейком.
Вот просто пришёл, лёг и умер. Можно заставить себя жить. Заставить умереть тоже можно. И в тот самый момент, когда душа его прощалась с телом, солнце было особенно ласковым и смешливым: оно облизывало тёплым языком его голову и закрытые глаза, превращало  уходящий мир под плёнками век  в телесно-розовый.
Всё. Нет его. Нет совсем. И никогда больше не будет. Даже когда придёт следующая весна. А потом -  следующая…
Две недели назад они  как всегда вместе вышли из дома. Но всё же что-то в этот день было не так. Она была немножко рассеяна и почти не обращала на него внимания. А ему хотелось быть нежным и трогательным, хотелось, чтобы она поняла, как он её любит, как готов отдать за неё всё, что у него было, но только не жизнь. Потому что в его жизни была она, и отдать жизнь значило расстаться с нею. А это было невозможно…
Он думал об этом и послушно шёл рядом с нею по хорошо им обоим известному маршруту.
И вдруг она нарушила традицию: неожиданно свернула влево и в самый последний момент вскочила в закрывавшуюся уже дверь трамвая. Несколько мгновений он стоял в растерянности, а потом побежал за набиравшим ход  вагоном. Он видел её за стеклом  и чувствовал, что она тоже хочет смотреть на него. Но делает над собой усилие и не поворачивает голову, чтобы не встретиться с ним глазами. А потом и вовсе перешла на противоположную сторону, где её закрывали от его взгляда спины других пассажиров. Трамвай бежал всё быстрее и быстрее. И догнать он не смог.
Он весь день бесцельно шатался по ближайшим окрестностям. Но непременно так, чтобы всё время держать в поле зрения остановку, на которой они расстались утром. Он знал точно, что как только она выйдет из вагона, то звук её шагов скажет ему об этом. И он бросится к ней. И теперь уж точно не отпустит её никуда одну, чтобы с нею, не дай бог, что-нибудь не случилось. И жизнь снова войдёт в привычную колею, а он, даже взглядом, никогда не напомнит ей о том, что случилось утром.
Но она не вышла из вагона в этот вечер. И ему пришлось ночевать прямо здесь, на остановке. А разве мог он поступить иначе? И не только потому, что ключи от их общего дома были лишь у неё. Просто без неё любой дом был бы пуст для него, как храм, из которого вынесли все иконы.
Он любил её всегда, даже когда её не было рядом. Даже когда он не мог её видеть, потому что спал. Но даже во сне он чувствовал, что любит и верил, что любим. Больше всего он любил вечера рядом с нею, когда она, воротившись с работы, садилась на диван, вытягивала ноги вперёд, а голову запрокидывала и глаза закрывала. Он робко придвигался к ней, а потом осторожно, чтобы не испугать, клал голову ей на колени и вдыхаааааал… Вдыхал её запах, смотрел на её высокую грудь, стройную шею, чёткий абрис подбородка. В мире не было прекраснее человека. В мире вообще никого не было, кроме неё. И его – рядом.
А в последнее время она стала возвращаться всё позднее и позднее. Всё реже и реже говорила с ним. И он томился подозрениями, чувствуя, что у неё кто-то появился, и для неё их на земле уже не двое. Между ними встал третий. И он точно знал, что этот третий был мужчина. А запас тепла и нежности в любой женщине не безграничен, и она не может объять сердцем многих. Даже двоих не может, пусть даже сердце это и такое любящее и большое, как у неё.
Вот обо всём об этом он и думал уже десятки раз, все эти дни, пока ждал её. И ни минуты не сомневался, что она всё равно вернётся к нему, вспомнит, даже если сейчас очень занята другим, которого, очевидно, полюбила…
А сегодня, с утра, как только он открыл глаза, то почему-то сразу понял, что она не вернётся. Никогда.
Он встал, понуро добрёл до той самой остановки. Постоял там зачем-то. Глубоко вдохнул румяный воздух, всегда так одуряюще пахнущий весной. Но сейчас он был безвкусен, как жёваная туалетная бумага, потому что среди тысяч и миллионов запахов не было самого главного – её не было.
Тогда он вновь вернулся под навес остановки, прямо на землю лёг и закрыл глаза. Ещё раз вздохнул и увидел телесно-розовый свет. Теперь он знал точно, что так вот и выглядит сме…

… И в миг, когда его преданная собачья душа покидала тело, на другом конце города проснулась счастливая женщина. Счастливая потому, что рядом с нею спал любимый мужчина, взглянув на которого она (почему-то!) заплакала…