Ах, каким чудесным был тот погожий весенний день! Добела раскалённое, будто вырвавшееся из недобрых рук солнце доверчиво льнуло к застывшим в мечтаниях скалам, приветливо жмурилось и, заглядывая в голосившие гнёзда, согревало своим теплом испуганных внезапным одиночеством и голодом птенцов. На их призывные крики спешили родители – шумливые, всполошенные чайки, и солнце с готовностью отступало, оборотившись огненной жар-птицей.
Лёгкий Ветерок скатился с поросшего мхом валуна и тронул дремавшее на стебельке одинокое Пёрышко.
– Поиграем?
Пёрышко встрепенулось.
– Привет, Ветерок! Поиграем, как в прошлый раз? В расщелине птичьей скалы?
Ветерок зашуршал по игривым травинкам, качнул ненароком выглянувший из-за камня Одуванчик и вдруг, подхватив зазевавшееся Пёрышко, приподнял его над землёй:
– Поиграем в скалах, поиграем в скалах, поиграем в скалах…
Пёрышко улыбнулось и, собравшись с духом, уцепилось за шелестящие струи. Их голоса наполнились восторженным звучаньем:
– Так полетели же! Полетели скорее!
Из-за камня показался Одуванчик:
– Эй, потише, пожалуйста! Вы деток сейчас разбудите.
Но малыши уже распускали пушистые парашютики и, гомоня, торопились к земле. Одуванчик поник:
– Ну, вот, вы их всё-таки разбудили.
Ветерок смущённо вздохнул, облетел, набираясь сил, вокруг стебелька и понёс присмиревшее Пёрышко в неоглядную синь.
– Полетели, полетели, полетели…
А расстроенный Одуванчик ещё долго смотрел им вослед и решительно взмахивал листьями, будто пытался взлететь:
– Вернитесь! Возьмите с собой моих деток!
Ах, каким чарующим был тот погожий весенний день! За облаками манящая в небо лазурь, внизу – разукрашенное яркими цветами покрывало.
В холодном дыхании высоты забывшееся в восторге Пёрышко спохватилось:
– Только, чур, на этот раз невысоко, не выше чаек! Слышишь?
Припоминая, как в прошлый раз, заигравшись, они столкнулись с проказливым облачком, Ветерок ненадолго ослаб.
– Слышу, слышу, слышу…
Над макушкой потянувшейся им вслед одинокой сосны Пёрышко перевернулось на спинку и с сомненьем в голосе спросило:
– Обещаешь?
Ветерок опустился чуть ниже и на долгом шипящем выдохе закружился над стихшими волнами.
– Обещаю, обещаю, обещаю…
Увлечённые игрой друзья не заметили, как оказались над птичьей скалой, а затем и над разделявшей скалу на две половины глубокой расщелиной. Не обращая внимания на голосивших чаек, они с любопытством всматривались в клубившийся над океаном туман.
– Ах, как красиво… Как здесь хорошо! – воскликнуло Пёрышко.
– Хорошо, хорошо, хорошо… – зашуршал Ветерок.
Улучив момент, Пёрышко нырнуло в прохладу расщелины и затаилось. Проследив за шаловливым другом, Ветерок облетел скалу и, протиснувшись в расщелину с другой стороны, подкрался к Пёрышку сзади.
Ах, как упирался, как бился, хватаясь за острые сколы, пушистый комочек! Но обессиленный, в конце концов, был вытолкнут наружу. В поисках укрытия Пёрышко заскользило по отвесной стене, и тут же, крутнувшись юлой, его подхватил торжествующий Ветерок.
– Поймал! Я победил, победил, победил…
Пёрышко обидчиво вскинулось.
– Как это победил! Мы играть-то по-настоящему ещё не начинали. И… и вообще, ты заметил в расщелине странный цветок?
– Странный цветок? Какой такой странный цветок? – Ветерок прицепил Пёрышко к торчавшему из пустующего гнезда прутику и с сомнением глянул в темноту. – Да разве могут жить в таких расщелинах цветы?
– А ты внимательнее посмотри, – старательно пряча улыбку, взъерошилось Пёрышко. – Ну, видишь?
Ветерок склонился над расщелиной и, пересиливая эхо, загудел:
– Нет… нет здесь никакого цветка! Нет, нет, нет…
– Да как это нет! – всплеснуло подолом игривое Пёрышко. – А хочешь, я его тебе покажу?
Ветерок прилёг на край расщелины и, не замечая лукавую улыбку, отцепил трепещущий комочек от прутика. В тот же миг Пёрышко соскользнуло с его ладони и, увлекаемое невесть откуда взявшимся Сквозняком, со смехом устремилось в пустоту.
Ах, как они веселились, наслаждаясь безудержным эхом и дружбой! В беспечной забывчивости друзья не сразу заметили подступающих сумерек.
– А почему так тихо? – спросило Пёрышко, с тревогой всматриваясь в край темнеющего неба. – И почему вдруг солнце стало хмурым и холодным? И птицы все куда-то подевались…
Ослабнув, Ветерок прислушался.
– Ой, это мама…
– Мама? Кто она? И почему ты так взволнован?
– Кто моя мама? – Ветерок обнял дыханьем Пёрышко и устремился к скалам. – Она – всевластная, не терпящая тишины и долгого безделья Буря. Глянь, даже солнце прячется от мамы.
С первым ударом грома друзья опустились в расщелину.
– Побудь недолго здесь, я отлучусь. И ничего не бойся!
Предчувствуя разлуку с другом, Пёрышко поникло.
– Ты меня бросаешь?
– Нет-нет! Конечно, я тебя не брошу. Просто… меня ждёт мама. – Ветерок смутился. – Но я вернусь!
– Вернёшься? – Пёрышко притихло. – Обещаешь?
– Я обещаю, обещаю, обещаю…
Буря явилась внезапно, будто из ниоткуда. Явилась огромной, напитанной страхами тучей, раскинувшей свои блистающие молниями крылья. Словно старая ведьма, – протяжно воющая и громыхающая башмаками, она грозно кружила над волнами, скликая к пиршеству сыновей и насылая на стойкие скалы раскаты проклятий.
Охваченное ужасом Пёрышко вглядывалось в темноту. В ярких отсветах молний ему виделись лики мятущихся туч и потоки воды, смывавшие в прожорливый океан разорённые гнёзда.
Накуражившись, Буря приутихла, но, уже удаляясь, будто отжимая вымокший подол, обрушила на скалу свои последние, самые крупные капли.
Понемногу успокаиваясь, Пёрышко приподнялось над краем расщелины, и в тот же миг его подхватил вездесущий Сквозняк. Уподобляясь Ветерку, Сквозняк закружил над скалой, но вскоре выдохся и, застыдившись своего бессилия, растворился в тумане.
– Зачем ты это сделал! – вскричало оторопевшее Пёрышко. – Верни, верни меня скорей в расщелину! Я падаю…
Ах, как ему хотелось превратиться в птицу и взмыть в небеса, но слетавшие с гребней волн нетерпеливые капли, словно голодная стая, повисали на худеньком тельце и тянули к воде.
Отчаявшемуся Пёрышку привиделись непоседливые детки Одуванчика, солнечные блики на ласковых волнах, вездесущий дурашливый Ветерок…
Воздев свои мокрые, будто от слёз, пушинки, Пёрышко взмолилось:
– Где ты, где ты, страж морей и летучих кораблей;
Я не лебедь, не синица, я забав твоих крупица;
Отзовись же, Ветерочек, Бури маленький сыночек!
А внизу всё никак не могли успокоиться волны: вздымаясь и пенясь, они зловеще шипели и тянулись к ослабевшему комочку. Пёрышко взмолилось пуще прежнего:
– Ветер, Ветер, Ветерочек, Бури маленький сыночек,
Вот уж солнышко жар-птица тихо на воду садится;
Из-за гор, из-за морей прилети ко мне скорей!
Но солнце уже коснулось воды и, будто остужая огненные крылья, погружалось в океан.
В молчаливой покорности смотрело Пёрышко на исчезающий в сумраке берег. Как вдруг неведомая сила подхватила его и легко понесла. Обдало знакомым дыханием:
– Успел, успел, успел…
– Ты услышал меня, Ветерок! – воскликнуло Пёрышко и радостно ухватилось за возносящие струи. – Ты самый настоящий друг!
Ветерок смущённо шевельнул намокшие пушинки:
– Услышал, услышал, услышал…
А высоко в небе уже разгорались первые звёзды.
Добравшись до берега, Ветерок покружил вокруг маяка и ловко прилепил Пёрышко к ярко вспыхивающему, горячему стеклу.
– Погрейся у этого мерцающего огня, обсохни, а утром я отнесу тебя к дому смотрителя маяка, в его сад. В том саду живут диковинные птицы – иволги, одна с жёлтой головкой, другая – с чёрной. Они сейчас строят гнездо, и очень тебе обрадуются.
– Обрадуются мне?
– Конечно! Вы нужны друг другу.
Пёрышко задумалось, но, видя нетерпение друга, согласно кивнуло.
– Вот и хорошо, – обрадовался Ветерок. – Значит, до завтра?
Пёрышко встрепенулось.
– Правда-правда мы завтра увидимся?
– Увидимся, увидимся, увидимся…
– И опять полетаем? – не унималось Пёрышко.
– Полетаем, полетаем, полетаем…
Ветерок кружил и кружил, будто успокаивая, вокруг Пёрышка, но внезапно, привлечённый вспышками далёких молний, заспешил.
– Ой, мне пора: мама снова сердится. А вдруг она вернётся?
Ещё раз облетев вокруг маяка, Ветерок неслышно взвился и, взъерошив Пёрышко, исчез.
Утомлённое переживаниями уходящего дня Пёрышко вскоре сморилось и уснуло. Ему приснились бьющиеся с Бурей скалы, цветущие деревья в сказочном саду и суетящиеся над гнездом диковинные птицы.
Ах, какой удивительной была та лунная ночь, наполненная запахом водорослей и благостной тишиной, нарушаемой лишь шуршанием перекатываемой волнами гальки.
– Неужто это я! – воскликнуло очнувшееся Пёрышко, разглядывая в оконном стекле своё отражение. – Ведь это мои пушинки?
Пёрышко игриво колыхнулось.
– Они совсем-совсем сухие! Но как я вообще здесь, на окошке очутилось?
– Очутилось, очутилось, – передразнила недовольно скрипнувшая Форточка. – Высохло, значит. От стекла отлепилось, кубарем, ха-ха, скатилось – вот и очутилось. Наслушались мы тут ваших с Ветерком разговоров. И вообще, малявка, хватит уже на мне висеть.
Смутившееся Пёрышко качнулось, взмахнуло пушинками, но, увидав под окошком лужу, опасливо замерло.
Внезапно в шторах заметался свет, – у освещённого окна стоял старик с горящею Свечой.
«А вдруг это тот самый смотритель маяка, и он отнесёт меня в сад?» – подумалось Пёрышку.
И тут, будто услышав его мысли, старик поставил подсвечник на подоконник и потянулся к Пёрышку. Пёрышко доверчиво подалось ему навстречу, но, засомневавшись, отступило: «Зачем я ему? Уж не собирается ли в лужу меня сбросить?»
Не добравшись до Пёрышка, старик, о чём-то бормоча, в задумчивости удалился.
Шло время: час, другой, ещё один… И тут Свеча заплакала – печальна, безутешна.
– Ты плачешь? – удивилось Пёрышко. – Чем я могу тебе помочь?
– Ничем, – роняя искры, всхлипнула Свеча. – Я скоро догорю, я здесь совсем одна, мне одиноко.
– Мне тоже одиноко, – жалостно вздохнуло Пёрышко. – И очень страшно: там, в той грязи, что под окном, я стану пищей для жуков или червей.
Вдруг где-то в доме заскрипела дверь, – и, громко хлопнув Форточкой, зашелестел Сквозняк.
– Ой, ты? Привет, Сквозняк! – обрадовалось Пёрышко. – Всё озоруешь, силушку впустую переводишь? Послушай-ка, а мне помочь по силам?
– Тебе? Конечно, помогу! – Сквозняк усилился. – Я виноват перед тобой, я постараюсь, постараюсь, постараюсь…
– Тогда сними меня скорее с Форточки, – приободрилось Пёрышко, – и отнеси на подоконник. Вон на ту большую вазу рядом со Свечой. Ты видишь вазу?
Сквозняк вдохнул и гулко закружился, обвивая Пёрышко.
– Конечно, вижу! Полетели, полетели, полетели…
Во мраке дома затворилась дверь, – и тотчас обессиленный Сквозняк исчез, устало выдохнув над вазой "мы успели", а Пёрышко склонилось над Свечой:
– Не плачь, теперь ты не одна, я рядом.
Свеча качнула пламенем:
– Спасибо… Спасибо, Пёрышко, но тяжек этот миг: душа вот-вот сорвётся с фитилька. Прощай. Прощай мой друг, единственный и верный! Мы поздно, слишком поздно повстречались…
Смиряя страх, разверзлись небеса в призыве чудном. Благою птицей воспарило Пёрышко над тьмою и, обронив слезу,
