Девушка из Раквере

      Вечерело. Последние лучи осеннего солнца цеплялись за склоны холма, именуемого Святой горой. В тени холма вдоль дороги тоненькой лентой по тротуару спешила к монастырю за гидом небольшая группа туристов. В самом хвосте ленты, то убыстряя ход, то останавливаясь, шли двое - Андрей и Светлана. Оба были из оторвавшейся от них группы.
    -Андрей! Ну, давай я не пойду? Мы с утра носимся по усадьбам, а ты меня в гору тащишь. И Михайловское, и Тригорское осмотрели за один день. Пожалей мои ноги! И сам отдохни, - в очередной раз просила спутника об отдыхе Светлана.
    -Это не просто гора. Это Святогорский монастырь. Я не могу не поклониться Поэту. Ты же не видела могилу. И храм не видела, -с жаром уговаривал её Андрей, высокий мужчина лет шестидесяти.
    -Ну не люблю я твою архитектуру! Она как фотографа меня не прельщает. И что я там могу снимать своим «телевиком»? И ты сам говорил, что могилу видел когда-то.
            Её спутник набрал воздуха в лёгкие и терпеливо продолжал парировать: не посмотреть монастырь они не могут- это святое место. И к тому же именно сейчас монастырь и открывающиеся с его высоты окрестности особенно привлекательны в красках псковской осени. И неважно, был он здесь раньше, или нет, не почтить поэта - выше его сил. К тому же в сумке Светланы есть ещё один объектив, зачем она тогда таскает эту тяжесть? И что она сама же будет потом благодарить его за настойчивость.
    Их группа уже разбрелась по монастырю и у могилы они оказались без опеки гида.
    -А ты знаешь, что могила Пушкина уцелела благодаря сапёрам?
    -Уцелела, ну и что? – отвечала, отдаляясь к освещённой закатом противоположной стене церкви, Светлана, знающая жизнь во всех её проявлениях женщина. – А вот и сюжетец неплохой с веточкой. Щас только объективчик поменяю. Щас, щас я тебя поймаю.
      Она зашла за угол, чтобы пристроить нелёгкую даже для мужчины ношу к ограждению площадки перед храмом и стала доставать мешочек с нужной оптикой.
    -Я говорю: могила Пушкина уцелела, а сапёры погибли. Много погибло. Нелепость.
    Со стороны Светланы никакой реакции на это странное обстоятельство в истории о захоронении не последовало. Она привычно производила замену тяжёлых объективов почти навесу, а в такие моменты процесс захватывал её внимание полностью.
    -Так что погибли? Кто-то там погиб? - услышал через пару минут Андрей удаляющийся голос Светланы. –О-о-о! Вот примерно такой вид я и ждала! Обалдительно!
    Интерес к собственному рассказу у говорившего иссяк, и всё же он его завершил, но уже тихим голосом, скорее, для самого себя:
    -Погибли. Захоронение спасли, а сами погибли. Много их погибло.

    Оторвав взгляд от имени Пушкина на мраморной плите, Андрей вдруг заметил присутствие одинокой женщины. Было похоже, что всё это время эта женщина слушала его.
    -Халатность, -завершил историю о сапёрах Андрей своей безмолвной слушательнице, как будто та действительно просила подробностей.
            Незнакомка приблизилась к ограде могилы, бережно устроила на плите веточку с гроздьями рябины и бросила робкий взгляд на рассказчика. Женщина была почти того же роста, что и Андрей. Что-то было и ещё, сближавшее их. Андрей перевёл взгляд с её спокойного бледного лица на её высокую фигуру в алом берете и бежевом плаще с погончиками. Его вдруг заинтересовало, смотрит ли она на него? Он вновь обратил взгляд на лицо стоявшей рядом с ним.
            «Почему я рассматриваю её? Мало ли почитателей у Пушкина?» - раздумывал он и продолжал разглядывать её. Но ничего не подсказывало о причине его интереса.
            Когда-то он был невероятно стеснительным, и запросто, как сейчас, встретиться с женским взглядом его могли заставить только какие-то особые обстоятельства. Но армейская среда, общественная работа и лихолетия семейной жизни выветрили из него значительную долю стеснительности. Он уже мог позволить себе не каждый раз бояться женских глаз.
            «Глаза светлые, как и лицо. Лицо как лицо. Ну, не буду смущать»,- вертелось у него в голове. Андрей уже собрался догонять Светлану, как вдруг незнакомка сняла со своей головы берет. Ни сумочки, ни зонта у женщины не было и можно было устроить головной убор в руке. Но вместо этого она запахнула его в плащ и трижды тряхнула головой. Светлые волосы послушно разлетелись в стороны, и в этом не было бы ничего необычного. И рост, и цвет лица и волос подсказывали её прибалтийское происхождение, но что тут удивительного? Прибалтика и Псковская земля…  И всё же приметы чего-то общего всё добавлялись. И почему она сняла при нём берет?
            Солнце заходило, да и Светлана куда-то запропастилась. Андрей поспешил вниз к подножию Святой горы, где уже, наверное, его дожидались в автобусе участники группы с гидом и его подруга, если только она не затерялась в киосках.
            Автобус выгрузил экскурсантов у музея пчеловодства и вся группа с радостью отдалась эмоциям, не требовавшим внимания к историческим фактам и личностям. Пока шла дегустация под речь знающего толк в благородном деле хозяина, Андрей дважды возвращался к непонятно почему заинтересовавшему его эпизоду на Святой Горе. Может он когда-то видел эту женщину? Нет, вряд ли. С Прибалтикой он уже лет тридцать как расстался. И ни мужчин, ни женщин, даже малознакомых у него там не было и нет. Тем более женщин выше среднего роста как эта. Он и сейчас опасался высоких блондинок, а уж до армии и смотреть в их сторону ему было страшно.
            Прибалтика… Когда-то почти каждый месяц он или один, или с кем-то из друзей встречал выходные то в Таллине, то в Риге, то в Вильнюсе. Это был какой-то допинг для слушателей его академии –хотя бы несколько раз в году развеяться в одной из прибалтийских столиц или на курортах Юрмалы или Паланги. Многие из его друзей предпочитали Ригу, но кто-то, и больше всех он сам, были в восторге от сказочного великолепия Таллина. Глупая молодость проявляла себя в восторженных отчётах его однокурсников о напитках и барах, но тянуло в Эстонию и Латвию даже наиболее ветреных из них не это. Прибалтика представлялась полузаграницей, тем местом, где можно было с лихвой компенсировать недостаток впечатлений и впечатлений самых разных.

            Так мог ли он видеть раньше эту особу? Нет. Это исключено. Никаких женщин ни эстонских, ни латышских он не помнил. Только один случай пришёл ему на память, да и тот был исторический. Эпизод с рассказом о несчастной Майе, который Андрей услышал у пещеры близ Сигулды. Но кто мог забыть о печальной истории Турайдской розы? Такие легенды не забываются. Вслед за вспомнившимся эпизодом из легенды память перенесла его  из Сигулды с её пещерой, где погибла красавица в другое историческое место. Андрей вспомнил свою поездку в Раквере к знаменитому органному мастеру. Он уже начал что-то припоминать, но голос гида прервал нить в прошлое:
    -Моя петербургская группа: у вас только пять минут на сувениры и прочее. Автобус ждать не будет. Едем в гостиницу. Опоздавшие ночуют на улице.
                ***

            София не планировала эту поездку. Сейчас она стояла у площадки перед малиновой от заката стеной монастырского храма  и пыталась понять, почему она здесь. Ведь ещё два дня назад она пообещала провести эти выходные с сыном на заливе. А Пушкин? Любовь к поэту и пушкинским местам была у неё всегда. Для кого-то сказки из детства- всего лишь отсыл к счастливой или забытой- у кого как- далёкой жизни, но для её случая было немного иначе.  При слове «Пушкин» София вспоминала с любимыми персонажами из сказок о царе Салтане, о мёртвой царевне и семи богатырях голос своей матери и её руки, перелистывающие иллюстрации потрепанной книжки. По вечерам девочка терпеливо ждала, когда мать закончит свои бесконечные дела на кухне или со стиркой и уляжется с ней, чтобы в бесконечный раз погрузиться в таинственный мир с богатырями и красавицей. Да, её детство было лучезарным, а вот настоящее…
            В это путешествие София поехала с мужем, коллегой по работе. Её супруг не любил подобных поездок, но не считаться со своей половиной не мог. Все путешествия заканчивались примерно одинаково: он высаживал жену там, где ей было интересно, а сам оставлял, как и сейчас, машину на парковке и занимал место в пивной или баре. Для обоих это был второй брак и брак, как сказали бы прежде, по расчёту. Много ли людей прожили до своих сорока – пятидесяти без ошибок? София и Андрей не были исключением. Оба были программистами на одном предприятии и оба в какой-то момент включили рациональное мышление, и, по-видимому, одновременно: жить вдвоём им будет удобнее, а если обзавестись ребёнком, то и совсем нескучно. Софию на протяжении пятнадцати лет преследовало одно обстоятельство во всей этой нехитрой истории- инициативу проявила она. Так бывает, что воспитание отвергает возможность непринуждённо утвердить себя среди интересных мужчин даже привлекательных женщин. А если женщина с обычными внешними данными? Это и был случай Софии. К сорока годам женщина научилась не торопиться делать опрометчивых шагов. Один такой она уже сделала, когда вышла замуж за комсомольского активиста из её института. Тот оказался активистом во всём, только не в устройстве семейной гармонии и семьи как таковой. Детей он не хотел. Лишь после этой осечки она всё чаще и чаще вспоминала родительский завет: прежде чем познакомиться с человеком, нужно вслушиваться в разговор -внимательно слушать и то, о чём тот говорит, и то, как он излагает.

            Эльмар, отец Софии, был примечательным и мудрым человеком. Он служил партийным инструктором в горкоме в Раквере и для своего небольшого города был влиятельным человеком. Но времена сменились не в его пользу. У вдовца Эльмара ещё в середине восьмидесятых возникло понимание происходящего.
            -Вот что я скажу тебе, дочка, -медленно, изредка отрываясь от курительной трубки, однажды обратился к Софии Эльмар Александрович.- Наши с тобой дела здесь могут пойти плохо. Очень плохо. Скоро придут нехорошие люди. Это сейчас без моего мнения, без мнения таких как я, ничего не делается серьёзного. А скоро всё будет не так.
            -Папа! Ты, честное слово, ретроград. Коммунисты обязаны обновиться. Твоя партия была против развития экономики, культуры. В Таллине мне говорили, что внимания национальной литературе и театру уделяют мало и вообще…
            -Вот в том-то и дело, что в Таллине, - также медленно, с перерывом на трубку, возражал отец. –Эти толки, как говорят русские, от тех, кто не стоит у станка, кто не работает на ферме и  вообще ни за что не отвечает. А что до культуры… Не ты ли сама говорила, как много музыкальных школ и всяких студий в Нарве да и у нас в городе? Ты не захотела учиться рисованию, выбрала математику. А я тебе скажу так: все эти Лагле Пареки, Тривиме Веллисте приведут за собой фашистов. Они припомнят мою службу в райкоме и то, что твой прадед боролся с белоэстонцами. Лауристин им во всём будет поддакивать. И опять будет «Кайтселийт» и всё сопутствующее репрессиям. Так что русские ничего здесь с ними не сделают. Их интеллигенция тут глупая, она даже своё «Интердвижение» клеймит. Ох уж эти качества